Дуглас Кеннеди - Особые отношения
— Ну ладно, — сказала она. — Но я точно знаю, что доктору Родейл это не понравится.
Она оставила завтрак у моей постели. В палату вернулась Агнес. Сейчас я рассмотрела, что моя соседка — красивая женщина, высокая, изящная. Немного портили впечатление ее понурый вид и неуверенная, шаткая походка.
— Это ты была здесь вчера, да? — спросила она, ложась в постель. — Американка, да? Или ты другая, новенькая? Память у меня…
Странная у нее речь, рваная. Она с недоумением уставилась на меня:
— Что молчишь? Тебе ребенок язык откусил?
Она зашлась в истерическом хохоте. А я подумала: ты все сразу поняла, подруга.
Вдруг смех резко прекратился.
— Тебе нужно поесть, — сказала она. — А не то попадешь в беду. Пойми, в серьезную беду. Я-то знаю. Видишь, теперь расхлебываю. Ты же этого не хочешь. Ты этого не хочешь.
Она снова погрузилась в молчание.
— Ты же американка, ведь так?
Она закрыла лицо руками.
— Прости, прости, я не должна повторять одно и то же. Но…
И она снова надолго умолкла.
Доктор Родейл в тот день появилась в три часа. Мой нетронутый обед стоял у кровати. Она мельком взглянула на него и взяла в руки мою карту. Что-то не так, Док?
— Ну, как вы сегодня, Салли?
Я смотрела в стену. Доктор Родейл поджала губы, сделала какие-то записи в карте.
— Все верно… Вижу, вы отказались вчера от ужина, а сегодня от завтрака и обеда. Повторю еще раз — это ваше право. Но поймите, мы все равно кормим вас через капельницу. А через два-три дня будем вынуждены решать, как помочь вам выйти из этого состояния. Вижу, ночь вы провели спокойно. Хорошо спали?
Никакой реакции.
— Не было ли побочных эффектов от снотворного? Голова не кружилась, когда вы проснулись?
Никакой реакции.
— И еще здесь написано, что, хотя вам неоднократно предлагали поведать вашего сына, Джека, вы не проявили к нему интереса. Это, конечно, довольно обычно в вашем теперешнем состоянии, но вовсе не полезно ни вам, ни ребенку. Теперь следующее: у нас в больнице есть квалифицированный психотерапевт. Она могла бы помочь в решении ваших эмоциональных проблем. Но для того, чтобы она сумела вам помочь, необходимо, чтобы вы с ней заговорили. Получается порочный круг, согласны? Так что, может, все-таки поговорите со мной немного?
Никакой реакции.
— Не могу передать, как вы все осложняете и для нас, и для себя… особенно для себя.
Никакой реакции.
— Ну хорошо. Поговорим завтра.
И она переключила внимание на Агнес По затравленному виду той можно было безошибочно понять: она боится доктора Родейл.
— Ну, как мы сегодня себя чувствуем, Агнес? Аппетит вернулся?
— Я ем.
— Последействие на этот раз было?
— Моя память…
— Это лишь ненадолго. Еще сутки, и все восстановится.
— Этот раз был последний?
Доктор Родейл не поднимала головы от ее карты.
— Посмотрим.
Я с головой завернулась в одеяло. Сейчас я поняла — или, по крайней мере, решила, что понимаю, — что за курс лечения проходит Агнес.
Но хотя я точно знала, что мне необходимо начать разговаривать и есть… в дело снова и снова вступала все та же извращенная логика: чтобы говорить, я должна заговорить… чтобы есть, я должна поесть. И то, и другое было для меня просто немыслимо, по крайней мере сейчас Дело было не в упрямстве. Я знала, как говорят и едят люди, но сама будто утратила способность выполнять эти функции.
Моя операционная система дала сбой, и я, как ни старалась, никак не могла запустить ее, привести в действие механизм, который бы позволил мне наконец отрыть рот.
Тони приехал вечером, в восемь часов. Сестра Патерсон, снова заступившая на дежурство, явно ввела его в курс дела. Он бросил тревожный взор на поднос с нетронутым ужином и присел на кровать, поглядывая на меня с отчаянием, неприязнью и беспокойством (да, мой высокоорганизованный супруг обладал уникальной способностью демонстрировать три состояния одновременно — и все благодаря едва заметным движениям мышц лица). Он не поцеловал меня, не коснулся моей руки, и ему, как и в прошлый раз, было явно трудно смотреть прямо на меня. Правда, заговорить он все же сумел:
— Привет.
Поскольку это ни к чему не привело, он продолжил:
— У Джека все в порядке.
А потом:
— Они тут очень беспокоятся, что ты не ешь и не говоришь.
И еще:
— Ну ладно… тогда я пошел.
Это его способ сказать: «Вижу, мне тут не рады».
Супруг Агнес (муж, сожитель или любимый человек) тоже появился в тот вечер. Он меня просто ошеломил. Я заранее нарисовала себе этакого элегантного, мускулисто красавца с Ямайки — отлично одетого, самоуверенно щеголя, мачо, излучающего шарм и обаяние. Ну и прочие штампы, какие обычно приходят в голову, когда речь заходит о неграх и карибах. А он оказался неприметным европейцем лет сорока, в скромном сером костюмчике, синей рубашке, тусклом галстуке. Он держался скованно, явно боясь навредить в этой и без того непростой ситуации. Однако с первого взгляда было ясно: он просто обожает Агнес и страшно переживает из-за всего, что с ней происходит. Он сидел с ней рядом, держал за руку, что-то рассказывал тихим, ободряющим голосом, один раз даже сумел рассмешить ее. Невозможно понять, как образуются пары, а? Никогда бы не предположила, что между такими разными, противоположными людьми могла вдруг проскочить искра, не говоря уж о возникновении настолько крепких уз, которые позволяют сообща преодолевать такие кризисы, как… ну, в общем, как сейчас.
Это был серенький тихоня, но как же я вдруг позавидовала этой его заурядности, предсказуемости, стабильности, хотя и знаю, что внешность обманчива. Когда, во время его визита, пришла сестра Паттерсон дать мне снотворное, я приняла таблетки сразу, не откладывая. Потому что не хотела больше любоваться на этих воркующих голубков.
Успокоительное снова возымело волшебное действие, и я проспала добрых одиннадцать часов кряду, проснувшись в четверть седьмого на другое утро. Ох, голова была в полном тумане. Ведь на самом деле полноценного сна эти таблетки не дают. Скорее отключают голову и вводят вас в состояние ступора. Потребовалось не меньше двадцати минут, пока я пришла в себя настолько, что сумела встать и дотащиться с капельницей до туалета.
День прошел так же, как предыдущие. Сестра-шотландка уговаривала меня позавтракать. Я по-прежнему молчала, хотя Агнес пыталась втянуть меня в разговор.
Я не отвечала, хотя было приятно видеть, что к ней вернулась ясность мысли. Она уходила поиграть со своим сыном Чарли, Я расточала утреннее время, таращась в потолок, и удивлялась, как можно расточать драгоценное время, но не имела при этом сил ни на что, кроме как расточать попусту такое утро.
