Дуглас Кеннеди - Особые отношения
Мне даже удалось улыбнуться в ответ.
Однако разговор и правда давался мне очень нелегко. Одно-два словца еще удавалось выдавить, но потом горло перехватывало спазмом, и справиться с этим я не могла.
— Расслабься и не волнуйся насчет этого. — Агнес заметила, как я давлюсь, пытаясь заговорить. — Возвращение требует времени.
За обедом я справилась с половиной куриной ножки, с вязкой белой пакостью, именуемой картофельным пюре, а также с порцией вареной морковки химического цвета и пластмассовой на вкус. Но мне было все равно: вот-вот должна была появиться доктор Родейл, и я усиленно старалась произвести хорошее впечатление, чтобы ей доложили о моих успехах.
Она решительным шагом вошла в нашу палату с новым, более любезным, выражением лица.
— Только что получила последние радостные известия о вас, Салли, — заговорила доктор Родейл. — Завтрак и обед. И как я понимаю, вы даже сумели выговорить несколько слов. Как вы чувствуете, сможете сейчас чуть-чуть со мной поговорить?
— Я попробую, — сказала я медленно, потому что слова не сразу приобретали форму.
— Не торопитесь… — Она достала планшет для записей и ручку, которые всегда держала наготове. — Но было бы очень важно узнать…
И она снова, в который уже раз, прошлась по всему списку вопросов. Ответы мои были лаконичными — даже слова я старалась подбирать самые короткие. Но доктор умело подбадривала, задавала наводящие вопросы, и с ее помощью я сумела ответить на все вопросы. А еще мне показалось, что, благодаря своей готовности сотрудничать, я обрела в ее лице союзника. Во всяком случае, закончив опрос, она поздравила меня с «отличными успехами» и подчеркнула, что ее прежний резкий тон был лишь способом пробиться через барьеры, воздвигнутые у меня в голове пресловутой послеродовой депрессией.
— Конечно, перспективы еще не вполне безоблачны, и двигаться к выздоровлению нужно со всей осторожностью. Как, например, насчет свидания с Джеком, вы к нему готовы?
Я замотала головой.
— Вполне понятно, — сказала она. — А в сложившейся и, пожалуй, даже разумно. Вы должны с ним увидеться, когда полностью будете готовы к встрече. И мы все надеемся, что это время уже не за горами.
Потом она объяснила мне, что все происходящее со мной ужасно, но ни в коем случае не уникально. Теперь, когда я уже на пути к terra firma[28], весьма вероятно, что выправить положение удастся с помощью антидепрессантов. Если все сложится хорошо, уже через полтора месяца можно рассчитывать на серьезное улучшение.
Полтора месяца? Здесь?
От доктора Родейл не ускользнуло мое потрясение.
— Знаю, вам кажется, что это чудовищно долго. Но поверьте, я встречала и такие депрессии, когда самая тяжелая фаза тянется месяцами. А вас я хоту обнадежить: если удачно подберем вам антидепрессанты, мы сможем отпустить вас домой, как только вы почувствуете, что готовы.
Вы хотите сказать, когда я решу, что больше не представляю опасности для ребенка и себя самой?
Но как только эта мысль пришла мне в голову, ее оборвала другая: А ну заткнись сейчас же.
— Мне кажется, вы хотите о чем-то спросить, — сказала доктор Родейл. — Есть вопросы?
— Нет, — ответила я, и при звуке моего голоса у нее на лице снова появилось выражение радости.
— Точно нет вопросов?
— Все в порядке, — соврала я.
Глава 8
Доктор Родейл оказалась права. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а от депрессии невозможно исцелиться мгновенно. Фирма «Алка-Зельцер» не придумала пока таблеток, которые бы, приятно шипя, растворили черное болото, в котором вы тонете. Нет, возвращение на terra firma (что бы это ни значило) — долгий, медленный процесс, с частыми отступлениями, впрочем необходимыми, чтобы вы не зарывались и не обольщались насчет скорого выздоровления.
Тем не менее доктор постоянно напоминала, что я свободна и могу вернуться домой, как только пожелаю. Не то чтобы она активно выталкивала меня из клетки на волю. Мне казалось скорее, что она юридически обязана информировать меня о том, что я свободна. Однако были у нее и профессиональные обязанности, и она объясняла, что ради себя же я должна оставаться в отделении до тех пор, пока — как она это формулировала — «мы все не почувствуем, что вы действительно вполне готовы вернуться в лоно семьи».
В лоно семьи. За этим читалось: вы вернетесь к привычной жизни, миру и уюту после опасных и кровопролитных сражений. Вот только походил ли хоть немного мой дом в Лондоне на тихий, укромный уголок?
Правда, Тони решил играть роль заботливого и любящего супруга — и даже каялся в том, что сердился на меня, когда я была больна.
— Знаешь, это был не гнев, а просто крайняя степень отчаяния… и беспокойство за тебя, — объяснял он мне вечером в тот день, когда я начала есть. — Я пытался тебе помочь… ну… э…
Прийти в себя?
— В любом случае, просто здорово, что ты снова здесь, с нами. Альтернатива могла быть… пугающей.
Но электризующей.
— Ты уже виделась с Джеком? — спросил он.
Я покачала головой.
— Не спеши, торопиться некуда, — сказал он. — Доктор сказала, что все это займет… какое-то… хм., время… и что вам обоим нужно побыть здесь несколько недель…
Тони изо всех сил старался скрыть ликование по поводу столь основательной передышки от супружеской жизни, не говоря уж о прелестях возни с младенцем, хотя он-то, как раз, практически вообще не страдал от ночных голосовых атак Джека, спасаясь от них в кабинете под крышей.
— Я рассказал главному редактору о твоей… болезни, и он отнесся весьма сочувственно. Разрешил мне уходить с работы, когда потребуется.
Чтобы сидеть рядом со мной, держаться за руки и разговаривать со мной? Сомневаюсь.
Но Тони доказал, что я неправа. Каждый день он исправно являлся в больницу и проводил со мной не меньше часа. Обязательно приносил кипу свежих газет, а когда я стала мало-помалу приходить у себя, постоянно снабжал меня романами и номерами «Нью-Иоркера». Он даже раскошелился и принес мне CD-плеер со иным радиоприемником и шикарные наушники «Боуз» со специальным устройством, блокирующим все внешние шумы. Постепенно он перетаскал из дому не меньше двадцати дисков. К моему удивлению он даже принял во внимание мой музыкальный вкус. Несколько барочных концертов Генделя и Корелли. Моя любимая запись Глена Гульда 1955 года, где он играет баховские «Вариации Гольдберга». Гениальный ансамбль великих Эллы Фитцджеральд и Луи Армстронга. И знаменитый альбом Билла Эванса «Воскресенье в Авангард». Я всегда, еще с колледжа, восторгалась изысканной, прохладной утонченностью этой музыки, а здесь, в больнице Южного Лондона, оценила ее больше.
