Марк Хелприн - Солдат великой войны
Обеспокоенная, серьезная, голодная, гордая и жалкая одновременно, кошка сидела, не шевелясь, даже не мигала, застыла, словно дипломат, превращенный в сову.
— Ешь быстрее, Эвридика. — Алессандро оглядывал северные окопы австрийцев. — Я голоден.
Эвридике указания есть побыстрее не требовалось. Все еще толстый, он сметал все, до чего мог дотянуться. Пока они с Гитаристом ели, иногда скармливая кусочки макарон кошке, Алессандро все пристальнее вглядывался в подзорную трубу.
— Свяжись с батальоном, — приказал он Гитаристу. — Вижу активное движение у траншеи на границе сектора три. — Гитарист крутанул ручку телефонного аппарата, чтобы вызвать штаб батальона. — Подразделение численностью с бригаду спустилось в передовую траншею на южной границе сектора три, — доложил Алессандро. Гитарист в точности передал его слова.
— Можешь сказать, какое подразделение? — озвучил Гитарист вопрос офицера на другом конце провода.
— Заостренные каски.
— Плюмажи?
— Не думаю, но слишком далеко, чтобы утверждать наверняка.
— Подожди…
Алессандро наблюдал, как иной раз каска поднималась под траншеей, то ли на высоком солдате, то ли на том, кто выпрямлялся в полный рост, огибая угол траншеи, дожидаясь ответа итальянцев. И минуты через полторы дождался. Послышался гром орудий, а поскольку день выдался ясный и округу заливал солнечный свет, Алессандро буквально видел падающие снаряды. Гигантские разрывы, резкие и яркие, сотрясли землю по обе стороны траншеи.
Прилетели еще две дюжины снарядов, разметали песчаную почву.
— Попадание точно в цель, — доложил Алессандро, — но результата никакого.
Гитарист передал.
— Приказывают продолжать наблюдение и поддержать винтовочным огнем, если возникнет необходимость.
Алессандро подкорректировал прицел винтовки, прицелился и выстрелил в угол траншеи, где видел каски. Выбрасывая гильзу и двинув затвором, чтобы загнать в казенную часть следующий патрон, он ничего не слышал от звона в ушах, а из амбразуры на него пахнуло сгоревшим порохом. В тот же угол он выпустил еще пять пуль и перезарядил винтовку.
— Ну вот, поддержали винтовочным огнем. — Он по-прежнему ничего не слышал. А руки дрожали от отдачи. — Мне нравится вентилировать почву. Похоже на пахоту.
— Не понимаю. — Эвридика, продолжая есть, покачал головой. — Почему австрийцы не сосредоточат артиллерийский огонь на Колокольне и не уничтожат ее?
— Так они и поступят при наступлении, — ответил Гитарист.
Эвридика перестал есть.
— Почему?
— Как ты можешь спрашивать почему, если только что ты спрашивал, почему нет?
— Я хочу знать почему, вот и все, и чем почему отличается от почему нет?
— В таком случае, — ответил Гитарист, — если ты знаешь, почему нет, ты знаешь, и почему.
— Как это? — спросил Эвридика.
— Вычеркни нет, — добавил Алессандро, вновь приникнув к подзорной трубе, — и, пожалуйста, доедай.
Эвридика торопливо доел суп, безмерно огорчив кошку.
— Ты хочешь сказать, что при наступлении они сровняют Колокольню с землей?
— Должны, — сказал Гитарист. — Слишком хороший наблюдательный пункт и огневая позиция, даже если при полномасштабном наступлении удержать Колокольню не удастся.
— А что будет с нами?
— Когда бункеры начнут рушиться, те, кто сможет, вернутся в основную траншею.
— А кто не сможет?
— Останутся.
— Умирать?
— Эвридика, к тому времени, когда бункеры начнут рушиться, коммуникационный окоп уже завалит. Бежать придется поверху, по своим же минам, по открытой местности. Возможно, стрелять по тебе будут с обеих сторон. Так какая разница?
— Все умрут, — впервые осознал Эвридика.
— Совершенно верно, — подтвердил Алессандро, отворачиваясь от амбразуры.
— Позвольте задать еще один вопрос, — не отставал Эвридика.
— Скоро тебе придется нам платить, — усмехнулся Гитарист.
— Когда начнется наступление?
— Когда река станет достаточно мелкой для переправы вброд.
— И когда это случится?
— Через неделю, две. Все зависит от дождя.
— Дождя нет и в помине.
— Вот именно.
— Но у нас нет полной уверенности, что они начнут наступление, даже если река пересохнет полностью, — заявил Эвридика.
— А почему бы им не начать?
— Есть более важные участки фронта.
— Какие?
— Герцеговина, Босния, Черногория…
— Эвридика, — перебил его Гитарист, — самый важный участок фронта здесь. Это война между Австрией и Италией, на другом берегу стоит австрийская армия, а здесь — ты, я, он — итальянская.
— Я служу на флоте.
— Мы тоже.
— Почему нас не отправят обратно в море?
— Почему ты спрашиваешь об этом нас?
Эвридика пребывал в печали до вечера. Потом закат окрасил горы в золото и багрянец, и, как и другие задолго до него, он смирился с тем, что ему предстоит умереть.
* * *Хотя обитатели Колокольни считали солдат регулярных армий людьми низшего сорта, они восторгались ими за их самоубийственные попытки как на Западном, так и на Русском фронтах. Эти люди вылезали из окопов и шли на стену пулеметного огня. Иногда на отрезке меньше километра пять тысяч человек одновременно поднимались в атаку. За несколько минут тысяча умирала на месте, тысяча получала смертельные ранения и оставалась умирать на земле. Добавьте к этому тысячу тяжело и тысячу легкораненых. Еще тысяча оставалась физически невредимой, но душевное потрясение не отпускало их до конца жизни, которой порой предстояло оборваться в ближайшие недели.
Такая бойня происходила только на некоторых участках фронта, но слухи расползались повсюду. Речные гвардейцы узнавали об этом во время ночных встреч в проходном окопе, в разговорах с мучающимися бессонницей обозленными пехотинцами, которых переводили сюда с более южных участков фронта, где шли ожесточенные бои. Если некоторые из речных гвардейцев были на грани нервного срыва, то многие пехотинцы эту грань уже перешли. Особенно беспокоили моряков новости о том, что в итальянских войсках начались расстрелы, призванные обеспечить дисциплину, и итальянские генералы, беря пример с французских, казнили каждого десятого за преступления, которых эти люди не совершали. Из строя могли выдернуть любого взрослого мужчину, обремененного семьей, или зеленого юнца и расстрелять из-за того, что совершили люди, которых они и в глаза не видели.
Однажды в ясный день на Колокольню прибыл майор медицинской службы, совсем не похожий на военного, и сообщил солдатам, которые считали, что их ждет очередная бесполезная (в увольнительную никого не отпускали) лекция о профилактике венерических заболеваний, что ему нужны добровольцы.
Разумеется, поначалу никто не вызвался, а потом Алессандро, особо не задумываясь, шагнул вперед, предположив, что добровольцев армия расстреливать не намерена. Гварилья последовал его примеру, то ли из дружеских побуждений, то ли рассуждая подобным же образом. «Мне нужны только двое», — подвел черту военврач, и они отбыли, сами не зная куда, а вслед им остальные солдаты зудели как комары, предположив, что эти двое станут участниками эксперимента по излечению малярии.
— Это опасно для жизни? — поинтересовался Алессандро, когда они втроем шли по проходному окопу.
— Нет, но на сыр и помидоры рассчитывать можете.
— Синьор?
— Я про обед.
— Это что, эксперимент по питанию?
— При чем тут эксперименты? Просто следуйте за мной.
Миновав тоннель, они забрались в кузов грузовика, который покатил в горы. Через пару часов два десятка охваченных тревогой и молчаливых солдат, сидевших в кузове, выпрыгнули на залитый солнцем альпийский луг, покрытый цветами. Дул холодный ветер, но ближе к земле воздух хорошо прогревался.
Врач и шофер расстелили клетчатые скатерти, выложили на них хлеб, сыр, помидоры, бутылки вина и шоколад, которые достали из ящика, закрепленного на борту грузовика. Когда доктор предложил поесть, никто ни к чему не притронулся, боясь, что еда и вино отравлены.
Врачу пришлось перепробовать все, и лишь убедившись, что он не умер, солдаты принялись сметать еду со скатертей, нервно поглядывая из стороны в сторону в ожидании негаданной беды.
— Они собираются нас пристрелить, чтобы исследовать наши мозги, — предположил сицилиец с сеточкой для волос на голове.
— Маловероятно, — возразил Алессандро.
— Это почему же? Ты что, думаешь, нас пригласили на пикник?
— Скоро узнаем, чего от нас хотят.
После обеда собрали столовые приборы и винные бутылки. Стряхнули скатерти и вновь расстелили.
— Вы видите эти синие цветочки, — врач вертел один в пальцах правой руки. Они кивнули. Им казалось, что он рехнулся. — Следующие пять часов вы будете их собирать, оставляя целым стебелек, и складывать на скатерти.
