Уходящие из города - Галаган Эмилия

С этого-то все и началось. Олеська довольно быстро стала встречаться с Сашей. Точнее, они пару раз сходили в кино, а потом вроде как разбежались, но… именно он познакомил ее с Яном.

Ян был всего лет на семь старше их с Олесей, но выглядел очень взросло и солидно. (Честно говоря, Лу своеобразно понимала солидность: в ее глазах чем больше у мужика залысины, тем он солиднее, а полностью лысый Равиль Касимович так вообще самый солидный босс во всем Заводске.) Ян владел небольшим цветочным бизнесом – сетью ларьков по всему городу. Эти вездесущие ларьки всегда удивляли Лу: они работали круглосуточно. Кому и зачем мог понадобиться букет посреди ночи в спальном районе Заводска? Только если Олеське.

Так или иначе, а эти цветы ее покорили. Их было много. Очень много. В маленькой съемной квартирке стало тесно: цветы вообще занимают гораздо больше пространства, чем кажется – хрупкая здоровьем Лу быстро это поняла.

– Олесь, эти лилии… у меня от их запаха голова болит…

– Лу, это же орхидеи! Знаешь, какие это дорогие и редкие цветы!

– Это лилии! Обычные лилии! Пожалуйста, давай их в ванной запрем, а?

– Это точно не орхидеи?

– Да, клянусь тебе!

– А я орхидеи просила! Лилии ведь не такие редкие и дорогие, да?

Олеська доставала огромный, шелестящий целлофаном букет из вазы и выносила на мусорку – и Лу тут же становилось жалко цветов, погибших по ее вине.

Ян не нравился Лу: ей казалось, все, что он говорил, было приказом или наездом. Даже если он замечал, взглянув в окно: «Идет дождь», то дождь после этих слов должен был пойти в другую сторону. И уж тем более какие-то жалкие лилии по его приказу точно были обязаны превратиться в орхидеи. У Яна была «девятка», на которой он и приезжал за Олеськой – и увозил то в ресторан, то погулять, то к себе домой.

Лу долго боялась посмотреть правде в глаза, и потому, когда случилось то, что должно было случиться, это выбило у нее почву из-под ног.

Она осталась одна.

– Ян предложил… я тебе деньги оставлю – за этот месяц, а дальше ищи новую соседку…

Начиналось что-то новое и неприятное. Как бы сильно Лу ни хотела, чтоб ничего не менялось, а все менялось. Ей захотелось сказать что-то жалобное, щенячье: «Не уходи», «Не бросай меня», «Мне страшно».

Олеська расплывалась у нее перед глазами, как будто пряталась за той стеной из стеклоблоков, которая была у них в школе на втором этаже.

– Предательница, – наконец тихо сказала Лу.

«Все школьные годы ты у меня списывала, заставляла держать зеркальце, когда красилась в подъезде, использовала меня, пока мы жили вместе, когда надо было достать противные волосы из слива душевой, а теперь вот так берешь и уходишь…»

– П-предательница! – сказала она громче.

Олеська развернулась и ушла.

Лу не пыталась сдерживать слезы. Она не умела прятать боль, скомкать ее, как несвежий носовой платок, и засунуть в карман; маленькую лодочку на волнах отчаяния, ее долго бросало то вверх, то вниз под раскаты грома, вспышки молний и потоки ливня.

Новую соседку она так и не нашла. Теперь на оплату квартиры уходила почти вся ее зарплата. Чтобы как-то выжить, Лу стала брать больше смен и вообще почти перебралась на работу. Так было легче. Лу заваривала овсянку в чашке, пила дешевый, кисловатый растворимый кофе и проводила в клубе целые сутки.

Возвращения с работы стали другими. Лу выходила из автобуса и шла вдоль домов, вдоль кустов и деревьев, дворами, своим собственным, придуманным ей путем, петляя среди одинаковых многоэтажек, уверенно ныряя в арки – во тьму, но тьма была неприятная, тьма смотрела взглядом Хряща, который безмолвно дежурил у их подъезда.

Лу писала Олеське:

«Он тебя поджидает, похоже».

«Ненормальный. Вызови ментов».

«Он меня не трогает. Стоит просто».

«Дебил».

Тихий, безмерно преданный Олесе воздыхатель казался Лу опасным. «Она бросила меня наедине с монстром, которого сама же и прикормила, – мрачно думала Лу. – Вдруг однажды у него вместо букета будет с собой нож? А что если в темноте он примет меня за нее?» Лу и в голову не приходило, что спутать их с Олесей не смог бы даже слепой: звонкий стук Олесиных каблуков или шарканье ботинок Лу ясно дали бы понять, кто это идет, не говоря уже о том, что Олеська всегда ходила в платьях, держала плечи расправленными и даже в лютый мороз не носила шапку, а Лу постоянно сутулилась и натягивала на голову капюшон. «Он убьет меня, однажды примет за Олеську и убьет», – воображение рисовало ей лужу крови и букет белых лилий, обагренных алыми брызгами. Ужас и тоска подтачивали Лу: она еще больше исхудала, хотя казалось, куда еще, шеф перестал давать ей дополнительные смены, беспокоясь о ее здоровье; она даже подумала о том, чтобы вернуться к матери, но тут неожиданно поступило предложение пожить у одной девчонки, родители которой укатили в Москву делать бизнес. Лу согласилась и съехала, но и на новом месте Хрящ часто мерещился ей – или возле подъезда, или во сне. Теперь он преследовал ее, именно ее.

Съезжая, Олеська оставила Лу шелковый розовый шарф и большую суповую кастрюлю (хотя кастрюля, скорее всего, была хозяйская), которые Лу забрала с собой. Теперь это были шарф Лу, кастрюля Лу и монстр Лу.

Прерванная дружба 2

Главным читателем и критиком «Дневника убийцы» был Куйнаш. Просто выбора не было: не Олегу же и Сашке давать почитать – засмеют. И не Полине (все-таки девочка).

Влад спрашивал:

– Ну как?

Андрей говорил:

– Интересно.

Влад не отставал:

– Страшно?

– Да. Только слово «ножик» пиши с «и», а то кажется, что у него в кармане много маленьких ножек.

Так себе критика, не Белинский, но что взять с Андрея. У него никогда не было ни оригинальных мыслей, ни богатого словарного запаса – ни тогда, в детстве, ни потом… Технарь он и есть технарь. Вот и сейчас Андрей выслушал долгие рассуждения Влада (это для блога и для книги – главные тезисы), а потом завершил их одной-единственной репликой, весьма для Влада обидной:

– Владик, ты – нацик.

– Я – русский человек. Неужели ты не понимаешь, что скоро русских вообще не останется…

– Владик, ты нацик.

– Андрей, а ты нет?

– Я – нет.

– А кто тогда… в седьмом классе сказал: «То жидовка, то хачиха», – когда нам англичанку новую поставили, Асмик Ованесовну?

– Я и не помню уже. Но раз сказал, значит, был дурак. Думал, что она нас английскому не научит. Так и не научила, кстати. Замуж выскочила и уехала, ну да бог с ней.

– А мне хотелось бы, чтобы мне и тебе вообще не нужен был этот английский! Чтоб достаточно было русского – великого и могучего, – чтобы чувствовать себя полноценным человеком! Чтобы не нужно было заглядывать в рот америкосам и…

– Влад, ты нацик.

Очень трудно спорить с человеком, у которого один тезис, который он тычет тебе в нос, всякий раз делая вид, будто это что-то новое. Даже Герасимов, который после армии устроился впаривать людям всякий хлам, не так раздражал Влада, как лучший некогда друг.

– Андрей, ты книгу-то прочел?

– Да.

– «Пришел палач» – это… – Когда Влад говорил о своем детище, он страшно нервничал. Чувствовал, что у него ухо дергается, как в детстве. – Не просто книга. Несмотря на простой, казалось бы, сюжет, несмотря на… Она людям нужна. Нашим, русским людям нужна. Чтоб встать с колен.

– Не припомню, чтоб ты хоть раз в жизни стоял на коленях… – Андрей замолчал, но так, что было понятно: ищет слово. Влад молчал тоже, потому что как писатель относился со священным трепетом к той тишине, в которой человек ищет слово. – Твоя книга… Это, считай, «Дневник убийцы», только более анатомически правильный. И без орфографических ошибок.

– Я медицинские форумы читал. Если ты про часть, где он вскрывает грудную клетку… ну или про тот момент, где кастрирует педофила… разве не хорошо вышло? Знаешь, я пока писал, так у самого чуть все не… просто от эмоций, ведь когда пишешь – все через себя, все…