Александр Покровский - Калямбра
– У меня вопрос, Лис.
– Я уже знаю какой, но все равно, говори.
– Почему вам нужен именно я?
– Потому что ты лишен самого главного человеческого чувства – алчности. А это значит, что ты уже почти не человек! – тут Лис расхохотался, и у него была такая симпатичная мордашка, что невозможно было не улыбнуться в ответ.
– Да, да! – продолжил он. – Ты почти что не человек, и в то же время ты человек. Так что твоя сущность нужна для связи между мирами. Приготовься, он сейчас появится.
– Где?
– Прямо перед тобой. Ты скажешь ему: «Ты звал меня, сын мой!»
– Это необходимо?
– Это часть твоего образа. И потом он захочет поцеловать тебе руку. Не оглядывайся на меня и не отдергивай ее, очень тебя прошу. Я буду рядом. Итак?
Перед нами возник человек.
– Ты звал меня, сын мой! – сказал я ему. «Однако у меня густой, красивый голос!» – отметил я про себя.
– Наконец-то, Господи! – воскликнул он и подошел.
– Он точно тебя не видит? – скривив рот влево, прошептал я Лису.
– Можешь не кривить рот и не шептать! Твои вопросы ко мне до него не доходят. Вот смотри! – Лис подошел к человеку и провел лапой по его лицу. Тот ничего не почувствовал.
– Чудеса! – не удержался я.
– Стараемся! – отозвался Лис.
Человек наклонился, чтоб поцеловать мне руку. Лис был начеку:
– Я же сказал: не отдергивай! Пускай насладится.
– Ну и циник же ты, Лис! – не удержался я.
– Циником был Диоген, а я всего лишь бледный его ученик, – отозвался Лис.
Человек поднял голову. Черты лица его были мне очень знакомы. Я много раз его видел, но кто он? Я не мог вспомнить.
– Это же так естественно! – тут же вмешался Лис, – Ты не можешь его вспомнить. У вас разная биология. У него все проглоченное превращается в огонь, иссушающий внутренности, а у тебя все превращается в свет. Это там он правитель, вершитель судеб, вкрадчивый убийца, недалекий, мелкий воришка, а тут он… сейчас увидишь.
Лицо человека постепенно обратилось в рожицу какого-то зверька – то ли мангуста, то ли сурка или же суслика – а потом сам он съежился, стал маленьким.
Я отпрянул.
– Спокойно! – остановил мне Лис. – Видишь, как лезет наружу его сущность? И чем дальше, тем она будет лезть больше.
Суслик подскочил, лизнул мне руку и заговорил скороговоркой:
– Скажи, Господи, что я прав, что я правлю этой страной верно, потому что люблю и ее, и весь ее народ. Скажи мне, Господи!
– Скажи ему, Господи, – проговорил Лис, но тут же предупредил меня: – Да! Забыл отметить: людям нельзя говорить все прямо. Надо говорить иносказательно. Например: «Совесть всего лишь слепок с того тебя, каким я хотел бы тебя видеть. Стоит примеряться почаще. Сильное несовпадение меняет сущность твою».
Я повторил все это слово в слово.
Глаза суслика говорили о великом мучении.
– Господи! – возопил он, – Душа моя будет жить вечно?
– Все будут жить вечно! – ответил я уже без подсказки Лиса, – Важно только как!
– Осанна! – воскликнул Лис. – Я знал, что ты справишься!
В ту же минуту Лис и суслик закрутились, завертелись, завертелись, подскочили, превратились в бусинки, потом в божьи коровки, потом запрыгали, запрыгали и с грохотом провалились в непонятно откуда взявшуюся раковину.
Над раковиной стоял я.
– Вот это да! – сказал я и сейчас же проснулся.
3Он сидел в углу моей комнаты.
Я почувствовал на себе его взгляд, проснулся, открыл глаза, и в этот момент он заговорил.
Внешне он походил на араба: смуглые, тонкие черты лица, нос с горбинкой, короткие вьющиеся волосы, большие залысины на висках, маленькая бородка.
Одет просто – рубаха до пола, такие и теперь носят в Египте, но шита бисером и золотом – ничего лишнего, у него был прекрасный вкус.
И еще у него были изящные руки писца фараона.
О чем он говорил – это я никак потом не мог вспомнить.
Помню только, что он что-то предлагал, убеждал.
А я слушал его и слушал, и мне с каждым его словом становилось все страшнее и страшнее, потому что на все его доводы я никак не мог найти достойного возражения, а я должен был почему-то найти, ну, хоть что-то и возразить – не знаю почему; и все шло к тому, что мне надо было с ним согласиться, но соглашаться никак было нельзя, и я это прекрасно понимал, нельзя и все тут; а он все подводил меня и подталкивал к этому согласию, и это напоминало то, как если тебя подтаскивают к обрыву, и ты уже чувствуешь прохладу ущелья, и камешки под ногами предательски перекатываются – ты скользишь, скользишь, и силы тебя оставляют – вот сейчас ты покатишься, вот сейчас.
Меня прошиб холодный пот, волосы встали дыбом, меня затрясло – жуткий холод.
И в этот момент я сказал: «Нет!» – и все, он сразу исчез.
Будто и не было его вовсе.
Рядом со мной был Лис.
– Ну, как? – спросил меня Лис.
– Сейчас! – сказал я. – Только «Отче наш» прочитаю.
– Прочитай, полегчает.
Я прочитал раз, два и три – медленно отпускало, а потом все внутри улеглось, потеплело.
– Что это было? – спросил я у Лиса.
– Это было не «что», а нечто. Это был Саиб.
– Дьявол?
– Ну, зачем же так радикально! Это всего лишь Саиб. Ему достаточно твоего отказа.
– Я не запомнил то, что он говорил.
– Те, кто запоминают речи Саиба, выполняют потом все его просьбы. А просьбы у него разные.
– Он из ада?
– Почти.
– Ад существует?
– Бездельники спрашивают о существовании рая.
– И все же?
– Существует, конечно, но только он не совсем такой, каким его представляют человечеству.
– Лис, а Бог? Кто такой Бог?
Лис кротко вздохнул.
– Сколько раз мне задавали этот вопрос! И сколько раз я на него отвечал! И всегда я отвечал по-разному, потому что иначе не ответишь.
Взгляд у Лиса стал задумчивым.
– Человек, – продолжил он медленно и монотонно, как на уроке физики, – постоянно существует только в трех измерениях. По-вашему – длина, ширина, высота. Хотя некоторые из людей, как особое воздаяние, могут на время удаляться и в четвертое измерение, в то же самое время исчезая из перечисленных первых трех. Я же могу сиюминутно находиться в ста двадцати восьми измерениях. А что бы ты сказал о сущности, способной одновременно пребывать в ста двадцати восьми тысячах измерений? А если этих измерений будет миллион? А если миллиард? Вот теперь представь себе, что у тебя очень неспокойно на душе в твоих таких привычных трех измерениях – а если б у тебя было неспокойно на душе в миллиарде измерений? Какой емкости должна быть эта душа, как полагаешь? Так что разница только в емкости душ.
– А Саиб?
– Люди называют их «темными силами».
– Это неправильно?
– В природе нет ничего примитивного, а тем паче одноцветного. Даже черный цвет – собрание многих цветов. Как, впрочем, и цвет белый. И потом, есть же масса всяких переходов, оттенков. Как полагаешь? Вот гляди – белый, беленький, беловатый, белый в крапушку. С темным цветом та же история. Он может быть серенький, темненький, темноватый, почти черный. Только мне известно о существовании семисот сорока семи оттенков белого, а значит, и темного цвета. А я ведь существую всего лишь в ста двадцати восьми измерениях. Понятно?
