Кристи Филипс - Письмо Россетти
– Трудных?
В голосе ее звучало нескрываемое любопытство.
– Энди вдовец. Жена умерла два года тому назад.
– Ох, – пробормотала пристыженная Клер. – Я не знала.
– Вам незачем сокрушаться. Не припоминаю ни одного человека, которому бы нравилась эта дамочка. За исключением Энди, полагаю. Однако подозреваю, что к концу он тоже не испытывал к ней особой теплоты.
Трудно было понять, шутит Ходди или нет.
– Ну а что она собой представляла, эта его жена? – не унималась Клер.
– Она была археологом, экспертом по раскопкам древних месопотамских пещер, где некогда селились первобытные люди. Блестящий во всех отношениях ученый, но у нее был чудовищный заунывный голос. Все это в соединении с феноменальными знаниями о формации вулканических пород давало удручающий эффект. Особенно тягостное впечатление производила она на вечеринках, люди просто впадали в кому. Однажды она читала лекцию, и вся аудитория погрузилась в сон.
– Как она умерла?
– Несчастный случай. Ее сбросила лошадь.
– Ужасно…
– Да уж. Лошадь пришлось пристрелить. – Ходди удрученно прищелкнул языком, покачал головой, – Получается, даже самую хорошую лошадь, чистокровного чемпиона, нельзя оставлять в живых, если это чертово животное кого-то сбросило.
– А с Габриэллой Гризери он давно встречается?
– Месяца четыре, по моим прикидкам.
– Довольно странная пара, вам не кажется?
– Да нет, если копнуть поглубже. После сериала на основе его книги Энди стал на Би-би-си настоящим любимчиком. Они считают, из него получится новый Джонатан Миллер – популяризация истории для массового зрителя и все такое прочее.
– Но какое все это имеет отношение к Габриэлле?
– Ходят слухи, что ее шоу собираются закрыть. В последнее время итальянцы начали увлекаться реалити-шоу не меньше американцев. И программы для высоколобых отдают на полное разграбление, куда более стремительное и яростное, чем предприняли готы при разграблении Рима. Ну скажите, кому захочется смотреть и слушать оперу с участием Лучано Паваротти, когда в это же время по другому каналу симпатичные молодые люди поедают червяков? Короче, судя по всему, она ищет новые возможности и уже готова покинуть Италию и перенести свою прелестную попку поближе к северу, где у нее появятся новые обожатели, британские зрители.
– Тогда это все объясняет.
– Ну и потом, не исключаю, что она просто влюбилась в него.
– Быть того не может!
– То, что он вам не симпатичен, вовсе не означает, что в него не может влюбиться кто-то другой. Лично я знаю немало студенток, которые просто сходили с ума по нашему бедному Энди. И потом, смею заметить, вполне определенные подозрения вызывает тот факт, что слишком уж пылко вы его возненавидели, не успев даже толком познакомиться.
– Совсем по другой причине. Это не то, что вы думаете.
– Не думаю, что его отношения с Габриэллой будут долгими.
– Почему?
– У Энди есть сын. Лет восьми-девяти, самый настоящий маленький разбойник. С трудом представляю Габриэллу в роли любящей мачехи.
Тут зазвенел колокольчик, возвещая о начале второго действия, в фойе начали меркнуть огни. Публика потянулась на свои места. Вскоре и Гвен присоединилась к ним.
– Когда-нибудь были в Кембридже? – спросил Ходди, шагая рядом с Клер по коридору.
Та отрицательно покачала головой.
– Нет, ни разу.
– Плохо. Вы просто должны, обязаны навестить нас. Городок чудесный. А уж пострелять в сельской местности можно за милую душу! – Клер и Гвен переглянулись, потом вопросительно уставились на Ходди. – Ах, ну да, – спохватился тот, – В Америке вы называете это охотой, а не стрельбой, верно?
– Почему же, стрельба тоже есть, – заметила Гвен. – В Америке люди только и знают, что палить друг в друга.
– Вы только посмотрите! – радостно воскликнула Гвен, когда они с Клер спускались по ступенькам на улицу после окончания спектакля. – Это же Стефания и Джанкарло!
И действительно, брат с сестрой стояли у фонтана в центре площади, что раскинулась перед входом в театр. Гвен замахала рукой, чтобы привлечь их внимание.
– Добрый вечер, – поздоровался Джанкарло, когда все четверо встретились. – Нельзя ли поговорить с вами минутку наедине? – обратился он к Клер и бросил многозначительный взгляд на девочек.
Подружки отошли на несколько шагов и с нескрываемым любопытством наблюдали за парой.
– Это насчет вчерашнего вечера… – начал он. – Я бы хотел все объяснить. Не откажите, пообедайте со мной завтра, хорошо?
КОЛЕСНИЦА
25 февраля 1618 года
Валерия, служанка, работавшая наверху, внесла в спальню поднос с чайным прибором флорентийского фарфора и выпечкой. Ла Селестия уютно устроилась в кресле возле пылающего камина, на ней был халат, отделанный собольим мехом. Лицо у куртизанки немного опухло от сна, был ранний час, и она еще не успела толком проснуться. Служанка искоса, но без особого неудовольствия взглянула на человека, осмелившегося нарушить покой хозяйки в столь неурочный час. То был мужчина в пурпурной тоге, он стоял у окна и мрачно взирал на мелко моросящий дождь и серое небо.
– Этого достаточно, госпожа?
Служанка присела в низком реверансе.
– Да, Валерия, – улыбнулась Ла Селестия.
Служанка выскользнула из комнаты, но куртизанка успела заметить, каким взглядом одарила Валерия раннего гостя. Последняя отчего-то терпеть не могла сенаторов, хотя Ла Селестия никак не могла понять причин. Стоит снять с них тогу, и каждый выглядит как и все остальные мужчины.
За исключением, пожалуй, этого. Нет, сама она никогда не видела его без тоги, да и не желала видеть. Сближение сделало бы его более податливым ее влиянию, однако это было невозможно. Он перестал быть мужчиной уже давно, хоть и не был стар. И все ее старания и манипуляции не помогли бы его расшевелить, не тот случай. Наверное, именно поэтому Ла Селестия чувствовала себя неуверенно в его присутствии, к тому же этот человек одним лишь взглядом мог подавить ее волю.
Ла Селестия разлила вино по чашам, Джироламо Сильвио отошел от окна. Она заметила, что он еще статен и движения его преисполнены уверенности. Правда, такие знакомые черты лица заострились, вдоль носа и губ прорезались глубокие складки, осталось лишь малопривлекательное отдаленное воспоминание о прежнем прекрасном лице, которое она некогда так любила.
– Я ожидал от тебя большего, – заметил сенатор, подходя к креслу напротив и усаживаясь.
Несмотря на неприятную внешность, держался он на удивление достойно. А хромота была заметна лишь тем, кто о ней знал.
– Не слишком ли ранний час, чтобы обсуждать такое дело?
– Не для меня, – сухо ответил он. – В отличие от тебя я предпочитаю заниматься делами в дневное время.
Как же, как же, подумала Ла Селестия. Далеко не всеми. А как насчет тайных встреч “Тройки”, долгих ночных заседаний в суде? Бдений в Судной камере шнура?
– Я с самого начала объяснил, чего именно хочу, – продолжил Сильвио. – Не люблю разочаровываться.
“Да как ты посмел заявиться сюда и угрожать мне?” Ла Селестия чувствовала, как в ней закипает гнев, но постаралась не показывать этого. Пусть сейчас ей больше всего на свете хотелось вышвырнуть сенатора из дома, но она не могла позволить себе этого. Его нельзя превращать во врага.
– Я сделала все, что ты просил, – сердито сказала она. – Представила Бедмару девчонку. Остальное зависит не от меня.
– Память у тебя, как вижу, девичья. Я особо подчеркнул – мне нужен полный отчет о действиях и поступках посла.
– А я сказала, чего хочу взамен. Раз не выполняешь своих обещаний, ищи другую дуру, которая будет вынюхивать и выслеживать.
– Я ничего тебе не обещал. И потом, ты просишь невозможного.
– Однако ваша семья обзавелась аристократическими титулами за деньги, – напомнила ему Ла Селестия.
– Мои предки не покупали никаких титулов, их включили в Золотую книгу в знак признания выдающихся заслуг во время войны. И было это более двухсот лет тому назад.
– И тот факт, что они пожертвовали три тысячи дукатов в государственную казну, тоже не помешал.
– Факт остается фактом. За последние два века к кругу венецианской аристократии не была причислена ни одна семья. Правила включения в Золотую книгу остались неизменными. И куртизанке, пусть даже она является гражданкой Венеции, туда не попасть никоим образом.
– Я не для себя стараюсь, ты же знаешь. В жилах моих дочерей течет голубая кровь. Всего-то и прошу тебя – помочь Катерине и Елене узаконить свое происхождение, чтобы девочки могли выйти за нобилей, как им и положено.
– Большое приданое откроет путь куда угодно. Знаю нескольких обнищавших нобилей, которые с радостью закроют глаза на происхождение девочек в обмен на золото.
– Но если дочерей не узаконить, мои внуки никогда не войдут в Золотую книгу, им никогда не разрешат войти в Большой совет.
