Кристи Филипс - Письмо Россетти
Они с Гвен занимали отдельную ложу в четвертом ярусе, и вид на сцену и весь зал оттуда был совершенно потрясающий. Ряды резных кресел с позолоченными спинками, небесно-голубой купол потолка, хрустальные канделябры и люстры, искрящиеся и переливающиеся всеми цветами радуги, – все это походило на изукрашенные драгоценными камнями творения Фаберже.
Клер неприятно удивило и показалось излишним другое – публика. Многие женщины явились на представление в шуршащих шелковых платьях, мужчины – в напудренных париках. Очевидно, то была дань традиции, попытка подчеркнуть республиканские ценности и символизировать просвещение. Построенный в 1792 году театр из 175 лож, первоначально носивший название “Ла Фантин”, даже по архитектуре своей как бы символизировал равноправие. Продолжалось все это до 1807 года, когда его вдруг посетил сам император Наполеон, в результате чего вскоре шесть лож разрушили и соорудили на их месте одну большую императорскую ложу в самом центре, “лицом” к сцене, во втором ярусе. “Ла Фантин” дважды восставал из пепла, впервые – в 1836 году, когда в результате реконструкции приобрел современный вид. Настоящий феникс [21], не иначе! В 1996 году “Ла Фениче” снова пострадал от пожара, реставрация затянулась на несколько лет, и блестящие ее результаты были налицо.
Во время антракта Клер предпочла бы остаться на месте, но как только в зале зажегся свет, Гвен стала жаловаться на жуткую жажду, утолить которую можно было, лишь выйдя в фойе, к буфету, где содовую продавали по цене, в десятки раз превышающей обычную. Они вышли из ложи и присоединились к остальной неспешно прогуливающейся публике. Затем подошли к буфету и встали в очередь, и тут в противоположном конце помещения Клер заметила Эндрю Кента. Он стоял рядом с Габриэллой Гризери и еще несколькими людьми, которых Клер видела на конференции. К ее удивлению и неудовольствию, Эндрю Кент тоже заметил ее, шепнул что-то на ухо Габриэлле и стал проталкиваться сквозь толпу к Гвен и Клер.
– А вечер начинался так хорошо… – пробормотала Клер. – Пошли, возвращаемся в ложу.
– Но зачем? – пыталась возразить Гвен, когда Клер вытолкнула ее из очереди. – Что вы делаете?
– Избегаю Эндрю Кента.
– Почему?
– Хочу доставить себе хоть одно удовольствие в этой жизни.
– Не понимаю, к чему вам прятаться. Все гуляют в фойе во время антракта.
– Нигде не сказано, что мы должны гулять в фойе во время антракта.
– Но я хочу содовой! Просто ужас, до чего хочется пить!
– Минуту назад мы проходили мимо маленького фонтанчика в холле. – И они поспешили к двери, обитой красным бархатом. И лицом к лицу столкнулись с Ходди Хампширс-Тоддом.
– Привет, – радостно осклабился он в улыбке. – Что так скоро возвращаетесь в зал?
– Прячемся от одного англичанина, – мрачно ответила Гвен.
– Надеюсь, не меня имеете в виду?
– О нет, нет, конечно, – ответила Клер.
– Тогда от Энди?
– Не то чтобы прячемся. Просто избегаем, – пояснила Клер.
– Уверен, разница есть. Но если нет, спрячьтесь за этой шторкой, а я пойду и посмотрю, – предложил Ходди. Потом изогнул шею и выглянул в фойе. – Он направляется вроде бы сюда… нет, остановился… оглядывается… явно растерян. Ага! Вот и славно… С ним заговорил этот псих Найджел Кейротерс. Энди удастся избавиться от него минут через двадцать, это самое ранее. Все еще смотрит растерянно, но, полагаю, передумал гоняться за вами. Так что вы в безопасности, по крайней мере пока.
– Так можно мне выпить содовой или нет? – спросила Гвен.
– Ладно, ступай. Но только не вздумай заговаривать с ним.
– Больно надо. И потом, почему мне нельзя с ним говорить?
– Потому.
– И с Найджелом тоже не надо, – заметил Ходди вслед уходящей Гвен. Потом обернулся к Клер и пожал плечами. – Вот вам маленький совет: никогда и ни при каких обстоятельствах не имейте дел с мужчинами по имени Найджел. От них вечно одни неприятности, – Он на секунду умолк. – Будете и дальше держать меня в подвешенном состоянии или все же расскажете, почему пытались удрать от старины Энди?
– Трудно объяснить. Просто не испытываю к нему особой симпатии.
– Вы не первая и не последняя.
– А вы его хорошо знаете?
– Учились вместе в Кембридже. Вообще-то оба до сих пор работаем там. Лично я всегда считал его довольно славным парнем. Ну, может, немного напыщенным. И, честно говоря, не понимаю, почему он вызывает такую антипатию у некоторых.
– Наверное, просто потому, что люди ценят свое время, – предположила Клер.
Ходди расплылся в улыбке.
– А знаете, вы начинаете нравиться мне все больше и больше. Даже несмотря на то, что сегодня на лекции я вас не видел. Это непростительно, пропускать такие интересные лекции.
– Большую часть дня просидела в библиотеке. А потом, – призналась Клер, – била баклуши.
– Били баклуши? Это что же, игра такая?
– Нет. Сленговое выражение, у нас так говорят, когда прогуливают занятия. Вместо того чтобы работать, прокатилась на вапоретто по Большому каналу, потом нашла свободный столик в кафе на набережной и просто сидела и смотрела на лагуну…
– Несколько часов, – закончил за нее предложение Ходди. – О, это чудесное занятие, не правда ли? Совершенно гипнотическое зрелище, вода сверкает и переливается, меняет цвет в зависимости от освещения. Не вините себя. Вы тут не одиноки. Вдруг появляется желание бросить все дела и погрузиться в приятное безделье и созерцание. С этой проблемой сталкиваются здесь все. У меня самого исследования заняли вдвое больше времени, чем я рассчитывал, – сознался он. – Два года пребывания в Венеции привели к тому, что я рассорился со своим научным руководителем, бездельничал и был при этом счастлив.
– Все верно. Но у меня осталось всего несколько дней, – сказала Клер. – И я просто не могу позволить себе так транжирить драгоценное время.
Она отвернулась и выглянула из-за двери. Кент все еще беседовал с Найджелом, Гвен стояла в очереди к буфету, дошла примерно до середины. Словно почувствовав на себе взгляд Клер, она вдруг отвернулась от прилавка и стала оглядывать зал.
– Вчера вечером вы спрашивали меня о куртизанках, – сказал Ходди. – О Ла Селестии… как там звали вторую?
– Ла Сирена.
– Да, возможно, то была Ла Сирена. Проснулся сегодня утром и вспомнил, что вроде бы читал у Фаццини ужасную историю об убийстве одной куртизанки. Возможно, это была та самая, о которой вы спрашивали.
– Кто именно?
– Знаете, не помню. Читал давно, несколько лет тому назад. Помню только, что убийство было чудовищно жестоким, а преступника так и не нашли.
– А когда это случилось? В каком году, не помните?
– То ли во время Испанского заговора, то ли сразу после него.
– Но я только что прочла дневники Фаццини, охватывающие как раз этот период. И никакого упоминания об убийстве там не было. – Клер вспомнила, как в первый день работы в библиотеке пролистывала страницу за страницей. – Не понимаю, как я могла пропустить такое…
– В том нет ничего удивительного. Книга огромная, толстая. Фаццини подробно писал о каждой мелочи, не пропускал ни одного даже малозначительного события. Записывал даже, что ел каждый день на завтрак.
– Нет, томик был совсем небольшой… – Тут Клер, что называется, осенило. – Скажите, вы читали его в оригинале?
– Ну да, конечно. На итальянском.
– Тогда, значит, английский вариант вышел в сокращенном виде.
Клер была потрясена этим своим открытием. Сколько же еще ценной и любопытной информации не попало в книгу, которую она читала?… Что, если Фаццини упоминал о людях, посетивших дебют “честной куртизанки”? Или настоящее имя Ла Сирены? Завтра же она попросит Франческу выдать ей итальянское издание. И возможно, с диссертацией все будет хорошо, несмотря на авторитет и все происки Эндрю Кента.
– А вам известно что-нибудь о книге, которую пишет Эндрю Кент? – спросила она Ходди.
– Об Испанском заговоре? Вроде бы один издатель уже заинтересовался. Неудивительно, ведь предыдущая его книга разошлась хорошо.
– Но он закончил ее или нет?
– Точно не скажу, не знаю. Но думаю, книга близка к завершению. Иначе с чего бы это он стал распространяться о своих открытиях на лекциях?
– Вот и я тоже так думаю, – пробормотала Клер.
Сердце ее сжалось.
– И несомненно, после ее появления в печати на Эндрю прольется новый дождь наград и всяких там званий. Нет, это не ревность или зависть, ничего подобного. Я рад видеть, что товарищ мой столь плодовит и счастлив.
– А он всегда так себя ведет, когда счастлив?
– Мне следовало бы сказать, стал счастливее. У Энди выдалось несколько трудных лет.
Клер поняла, что ее ждет очередная сенсационная сплетня. Секунду она боролась с желанием узнать все и сразу, потом решила, что угрызения совести здесь ни к месту.
– Трудных?
