Валерий Пудов - Приключения Трупа
Во-первых, играли на нервах и любовно взывали к дорогому забияке, словно к живому — в надежде, что тот прочтёт прежде, чем совсем сгниёт.
Припоминали прошлое и убеждали, что — хорошее.
Живописали настоящее и уверяли, что — скорбящее.
Предрекали будущее и намекали на чудо и ещё — на встречу, но — далече (будто доставят к попутной переправе).
Давали покойному достойную оценку, рисовали на пьедестале пристойную сценку, умоляли, чтоб не разбил в дрёме гроб, усмирил пыл и не мстил, а отдыхал, как генерал в своём дорогом доме, и за то обещали успех всего и составляли список тех (кроме актрисок), кто его любил, хоронил и придавил под настил.
В частности, сообщали для ясности:
— Ты был мил от красоты.
— Ты был тыл у суеты.
— Образ тела любя у руля, опустела без тебя земля.
— Тля тебя изъела, и земля, скорбя, оскудела.
— Ты звал не в кусты, а держал штурвал на перевал высоты.
— Ты не хотел сойти с пути, но не сумел перенести остроты стрел клеветы.
— По краям искрится чаша, а твоя частица наша.
— На твоей частице человечность веселей помчится в вечность.
— Ты оседлал ракету и по пути завоевал планету мечты, но угас наповал от света — прости нас за это.
— Твоя слава в каше беспечности — наша переправа на края бесконечности.
— Не обессудь, что родные придавили грудь: живые — в борьбе и силе, а тебе — отдохнуть в могиле.
— Для него клали коллеги на пьедестале том гранит с изразцом, а будет труден и сердит нажим, скажи и унесём в металлолом.
— Тяжек, командир, продажный мир, и если ты не укажешь черты чести, ляжем вместе.
— Подкосят — хилый зачах, но ратный — снова шустрый. Покойся, милый прах, до радостного утра.
6.Во-вторых, писали от лица мертвеца.
В своих посмертных письменах прах призывал инертных прохожих остановиться у своего ложа, пенял на негожий провал в делах, читал морали для того, кто ни за что не желал у него учиться, и напоминал толпе, по какой тропе переступал границу бренного мира и где отыскал покой звезде незабвенного командира.
Мертвяк излагал материал так:
— Задержись, голова, жись — такова: давись за права, а дорвись — до рва.
— Отвернись, людоблиз, стремись не вниз, а ввысь!
— Посетитель мой любезный, стой, усвой настрой полезный: твой губитель — гной аскезный, долгожитель — бой железный!
— Люди — ничто: струя и шерсть. Будешь то, что я есть.
— Моя звезда упала с перевала — твоя езда застряла у подвала.
— Тля — закусь кровника и гада, я запись хроники из смрада. Спасайтесь, сродники и чада, не зарьтесь, скромники, на яды!
— Я улетал за края, а попал в завал старья.
— Верьте, сил не тая, вкусил я смерти, но не мерьте пыл у могил: моя колея — в круговерти.
— Из гроба к вам взываю я. Утроба — шрам, права — судья, особа — хлам, слова — ругня, зазноба — срам, молва — шлея. Основа драм — судьба моя. ЗдорОва нам — борьба огня!
— Могила тело одолела, родня — коня, но сила в дело улетела, храня меня.
— Без огня броня — фигня, без меня резня — возня.
— Не плачьте по мне, сомкните ряды, не прячьте в войне носителя мзды, удача во сне — учитель беды, вдвойне укрепите задачей труды!
— Долой страх! С вами, бойцами, мой прах — и в мобильных боях, и в могильных рядах!
— Вечность — моя панорама, твоя беспечность — яма.
— Покойной мути не храня, будьте достойны меня.
— Кто — не со мной, за то — на убой!
— Эй, жилец, дам тебе, праведник, урок: сей мертвец сам себе памятник приберёг.
7.В-третьих, передавали вести от живых — живым.
В этих сообщениях рассуждали о злоключениях зарытого, уточняли их детали, призывали к мести за убитого и отгоняли от забытого к другим. Привлекали читателей к своим нуждам и службам, публиковали рекламу для упрямых покупателей и бурно приглашали избирателей к урнам. Объясняли для потомков потёмки реформ Трупа, а для глупых рисовали схемы сражений генерала и формулы изобретений оригинала. Предлагали и темы сочинений по материалам учений и мучений искателя приключений. Распевали, как соловьи, о талантах подписантов и оставляли свои координаты для богатых коммерсантов и меценатов.
А писали рукою такое:
— Ещё скончался славный человек. Прославлялся Труп за чуб, но не в причёсках счастье, главное у чела — бег мысли, а они искони не скисли.
— Уста поэта, говорившие правду, закрыты на сон. Суета — излишняя: за это в награду — битый он.
— Речи были слаще меда, но простофили искалечили пращура народа.
— Не мил — смерти, во имя — жизни, настил — жерди, под ними — слизни.
— Сей избавитель трупов от живых — из вшей одних любитель супов.
— Угас огонь, а из нас — вонь.
— Тот ком шерсти тайком ждет мести.
— Люди, вон отсюда! Погребён — и не будет чуда!
— Жаль, что из-за тьмы краток на свете срок, но печаль — у солдаток, а мы — дети дорог.
— Похоронил его унылый народ, и на уход за могилой сил у него не достаёт. Кто пришлёт средства, за то найдёт блаженство.
— Конец командира — в ямочке, венец кумира — тапочки: новый образец на вашем виду — в нашем торговом ряду.
— И у гроба с цветами по сути покоя не стало. Чтобы с вами такое не бывало, голосуйте за радикала.
— Усопший тут — хороший труп. Плоше и в куче найдут, а лучше — пуп надорвут.
— Гранит хранит урода, а народа сердце — единоверца.
— Одним цветком земля беднее стала, одной звездой богаче небосвод, пойдем за ним быстрее шквала, удача — не тля: оживёт!
8.Надгробные пометы включали и любовные сонеты, и злобные наветы.
Но если поклонники покойника писали слова лести и восхищения дорогим золотым тиснением, то враги торжества с трудом, как курица лапами, царапали клевету графитом или простым гвоздём, или пуговицей, или капали, не без опаски, на чистоту гранита грязной краской.
Оттого бывало у его захоронений немало разных мнений.
Несогласных расхождения возмущали до надлома, и возникали погромы.
Ежечасно вандалы затевали безобразные скандалы, разбивали пьедесталы и обелиски, сокрушали вершки постаментов, как горшки для экскрементов, и распевали низкие подзаборные стишки, позорные для оппонентов.
Помины превращали в руины, памятники — в гостины паники.
Но зло противно населению, как зверь, и непрерывно шло восстановление потерь.
Повсюду по соседству с грудами стройматериалов собирали средства для мемориалов.
Из протеста на развале погоста повсеместно сооружали яркие и пестрые парки.
На куче пыли лучшие архитекторы возводили внепроектные надмогильные идиллии.
Лекторы читали у проходов извлечения из приключений полковника.
Проекторы для пешеходов изливали на экраны планы учений покойника.
Студенты продавали поклонникам фрагменты одного романа, каких у живых не видели, о его амбивалентной гибели.
Незаметно на кладбищах и окрестно стало тесно от разглядывающих мемориалы генерала.
Тщетно охрана порядка призывала смутьянов к покою — нехватка персонала не позволяла унять помпезную рать железною рукою.
Наоборот, ощутив хилость власти и прилив страсти, народ показал нетерпение, взял штурвал, и движение не без перехлёстов устремилось с погостов, с холмов и рядов под сень деревень и городов.
XXXVIII. ИСТОРИИ БЕЗ ТЕРРИТОРИИ
Оказалось, что без Трупа жилось тупо и на авось, скупо и врозь.
Ярость не удавалась, жалость не выделялась, милость исчерпалась, ретивость заблудилась, вялость навалилась на усталость и оставалась малость от любви, но истощилась, как кость: хоть оторви да брось.
Не хватало одного — идеала.
ЕГО!
Человека без пристрастий и недостатков века.
Не вашего и не нашего.
Не принимавшего участия в беспорядках.
Старшего для младших и для старших младшего.
Любимого, но недостижимого.
С понятными затеями, но необъятными идеями.
Труженика, но не прислужника.
С робкостью юнца и ловкостью дельца.
Молодца!
Мертвеца…
И так, ни с того и ни с сего, как инсульт, без околичности, образовался из оборванца культ личности.
2.Памятники новому образцовому праведнику изобретали самые-самые, панорамные и камерные, рекламные и каверзные.
Поднимали их на больших площадях и магистралях, на малых тротуарах и в подвалах, в терминалах и на судах, на сеновалах и в будуарах.
Опускали на дно океана и кратера вулкана.
Заодно выгибали конусом от экватора до полюса.
Излучали на локаторы из космоса.
Лучшие таланты собственноручно изготовляли видовые, звуковые, осязательные, обонятельные и вкусовые варианты.
Миллиардное чувство преображали в авангардное искусство.
