Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
— Виски? — спросила она, изогнув яркие губы в широкой улыбке.
— Вы очень любезны, — сказал Брон.
— Наше счастье, что тут оказались вы. Они, наверно, разнесли бы все вдребезги, как в прошлом году. На тридцать восемь фунтов убытка. В бринаронском «Драконе» на прошлой неделе затеяли драку. Говорят, девчонки еще хуже мальчишек.
Хозяин отчаялся дозвониться до констебля Джонса.
— Не отвечает, как всегда. Только время зря тратишь. Никакого от них проку. На черта мы платим налоги.
— Что этим ребятам нужно? Зачем они затеяли кутерьму? — спросил Брон.
— Да ну их! Я-то знаю, чего им, чертям, нужно. Хорошая порка им нужна. Всыпать бы им розгами по первое число. Эти дуболомы из кемпинга только такой разговор и понимают.
Барменша принесла виски. Подавая стакан, она задержала его в руке, и ее розовые пальцы с серебряными ноготками коснулись пальцев Брона.
— А если такого случаем и задержат, — говорил хозяин, — то что ему будет? Пять фунтов штрафа. От силы десять. А его бы плеткой, плеткой. Чтоб в другой раз неповадно было.
Барменша досадливо и презрительно повела глазами. Она слегка наклонилась вперед, и в зеркале за стойкой, среди бутылок с пивом, отразилась нижняя половина ее тела. Мысленно Брон обхватил ладонями ее ягодицы. Хозяин, продолжая ворчать, ушел в жилую комнату, и его не стало слышно. Лицо барменши с застывшей сияющей улыбкой придвинулось ближе, и Брон разглядел под слоем пудры морщинки, тонкие волоски, родинку на щеке. Там, где начиналась выпуклость груди, подрагивал огромный золотой медальон.
— Как вас зовут? — спросил Брон.
— Уэнди.
— Теперь я вас угощаю, Уэнди.
— Ладно.
— И сам еще выпью с вами.
Она отмерила две тройные порции, и Брон положил на стойку фунтовую бумажку. Уэнди оттолкнула деньги, но Брон положил их ей на ладонь и сжал ее пальцы.
— Можно проводить вас домой? — спросил он.
Она покачала головой, искоса взглянула на стеклянную дверь жилой комнаты.
— Я живу здесь.
— Что вы делаете после закрытия?
— Убираюсь до самой ночи. А потом ложусь спать.
С ним, наверно, подумал Брон. Соображая, как быть дальше, он почувствовал, словно в затылке слегка застучало. Он поставил стакан. Только бы таблетки не перестали действовать.
— А как насчет воскресенья?
— Уж не знаю. У вас есть машина?
Она понизила голос почти до шепота. Дверь открылась, и вошли три человека.
— Извините, — сказала Уэнди Брону.
Она подала посетителям три кружки пива и вернулась. Лицо у нее было озабоченное.
— Так как же?
— Это трудновато, — сказала она. — Надо подумать. Я вам дам знать.
— Когда? — спросил он и накрыл рукой ее пальцы.
Щелкнула дверная ручка, и по лицу Уэнди пробежала тревога. Она отдернула руку. В дверях Брон увидел хозяина.
— Уэнди, можно тебя на минутку?
— Иду, мистер Оукс.
Она пододвинула клиентам еще две кружки пива и не спеша направилась к стеклянной двери.
Оукс отступил к себе в комнату. Он был без пиджака, рукава рубашки засучены. Кулаки сжаты.
— Ну вот что, — сказал он. — Ты брось свои забавы, я ведь все видел.
— Не знаю, о чем это вы.
— Я видел, как этот парень мял тебе ручки. Я видел, как он с тобой заигрывает.
— Что-то не заметила, чтоб он заигрывал.
— Он много себе позволяет. Давай выставляй его.
— Сам выставляй.
— И выставлю, черт подери, — сказал Оукс. Выпятил грудь, шагнул два раза к двери и остановился.
Он повернул назад, и Уэнди рассмеялась. Оукс замахнулся, готовый влепить ей пощечину.
— Полегче, — сказала она. — И если хочешь скандалить, прикрой дверь.
— Вечно тут кто-то околачивается. Вечно кто-то тебя обхаживает.
— Ну и что, это полезно для дела, скажешь нет?
— Шлюха!
— Не ругайся, — сказала она. — А то ведь я терпеть не стану.
— Неужто ты ни капельки себя не уважаешь? — Теперь хозяин чуть не хныкал. — Почему я должен все время тебя учить, как себя вести?
— А это вовсе и не твоя забота. Я человек вольный. Ты мне не муж. Что хочу, то и делаю.
— Не знаю, что бы я с тобой сделал, будь я твоим мужем. Богом клянусь, не знаю. Я бы за себя не отвечал.
— Ты и так за себя не отвечаешь. Ты как большой младенец, а не взрослый мужчина.
— А вот я знаю, что я вскорости сделаю. Я тебе скажу.
— Ничего ты не сделаешь. И вот что: если ты еще раз подымешь на меня руку, я от тебя уйду. Возьму и уйду и уж больше не вернусь.
Она пошла в бар, а он поплелся за нею, встревоженный, готовый умолять о прощении. Но от этого только стало хуже.
Брон нашел союзника и советчика в лице маленького фермера, которого тот верзила сбил с ног и который теперь отважился вернуться назад. Он сообщил Брону по секрету немало интересного.
— Ну прямо кино! Ревнует и глаз с нее не спускает. И так каждый божий день. Наши ребята нарочно начинают ухлестывать за ней, чтоб он завелся. Мы прямо лопаемся со смеху.
— Но если она ему не жена, чего ради она терпит?
— Она хочет выйти за него и в конце концов выйдет. У него тугая мошна. Он у нас богач. Половину доходов с нашего кино получает. Свой дом, то да се…
— Значит, на нее надежды мало.
— Ну, не знаю. Не сказал бы. Все на свете возможно, всяко бывало. Он, случается, уезжает по делам. Не может же он ее на цепь посадить, верно?
— Да, на цепь ее не посадишь.
— Ей надо вести себя поосторожнее, но была бы охота, а возможность найдется.
Брон отодвинулся подальше от фермеров, чтобы поймать взгляд Уэнди, когда она снова появилась за стойкой.
— Значит, в воскресенье? — шепнул он.
Она улыбнулась и пожала плечами.
— Куда же он девался? — недоумевала Кэти.
Она еще не сняла ни пальто, ядовито-зеленый мохнатый балахон, усеянный тысячью мелких капелек, осевших на ворсинках, ни платочка, защищавшего от дождя тугие завитки — только сегодня она побывала у парикмахера.
— Он пошел прогуляться, голубка. Не понимаю, где он мог задержаться. Оставил записку, что скоро вернется. Наверно, не надо было мне уходить. Но я боялся, что река опять разольется.
Ивен помог жене снять пальто.
— Ты, наверно, очень устала, — сказал он. — Посиди отдохни, а я приготовлю чай.
— Нет, все-таки сперва нужно немножко прибраться, — ответила Кэти. — Половики в такую погоду ужас как пачкаются. А как же наше молитвенное собрание?
— Боюсь, придется не пойти. Я позвоню мистеру Боуэну и объясню. Не обязательно рассказывать все подробности. Наши друзья и так нас поймут, я уверен. Главное — не пропустить завтрашней службы: это ведь самый важный день празднества.
— Да, — согласилась Кэти. — Пропускать никак нельзя. А какой он, твой брат?
— Ты хочешь сказать — с виду? Не думаю, чтоб он произвел на тебя уж очень хорошее впечатление. Оно и не удивительно, ведь у него такая несчастная жизнь. А вообще я сказал бы, он довольно спокойный и сдержанный. В особенности по сравнению с тем, что было. Я его не видел пять лет и, откровенно говоря, не ожидал, что он будет так держаться. В глубине души у меня такое чувство, что он стал другим человеком. Может, дошли наши молитвы.
— Может, и правда дошли, — сказала Кэти. — Мы ведь всегда за него молились.
— Неисповедимы пути наших молитв, — произнес Ивен.
— Он будет жить у нас?
— Я изо всех сил постараюсь его уговорить.
— А что мы скажем нашим друзьям?
— О том, что он сидел в тюрьме? Если уж зайдет разговор, надо сказать правду.
— Да, — согласилась Кэти, — иначе нельзя.
Он ласково потрепал ее по плечу.
— Куда мы его поместим, в заднюю комнату?
— Пожалуй, — сказал Ивен, — но, может, мы пойдем на маленькую жертву и сами переберемся туда? Ты не будешь против, голубка?
— Конечно, нет.
— В задней комнате непременно нужно все заново покрасить. Как только будут деньги, первым делом этим займемся.
— Из нашей спальни вид куда лучше, — сказала Кэти. — Пойду-ка сменю постель и выну вещи из шкафа. — Она поднялась.
— Подожди, голубка моя, надо бы еще кое-что обсудить, пока мы одни.
Кэти снова села, выжидательно глядя на мужа. К иным важным для себя решениям Ивен порою приходил лишь после внутренней борьбы. Кэти уже научилась угадывать ее по тому, как ходили желваки на щеке, возле рта, — вот как сейчас.
Ивен сказал:
— Я все думаю о Броне — и не только сегодня, когда я его снова увидел, а уже несколько месяцев. Ты, может, и не замечала, но нередко у меня бывало тяжко на душе и я себя корил. Я вижу в его приезде руку провидения. Откровенно тебе признаюсь: меня мучит совесть за то, как я поступил с родным братом. В трудный час я от него отвернулся.
— А что ты мог сделать? — возразила Кэти.
