Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
Брон понял, что здесь он чужой. Это маленькое обособленное общество сплочено в единый фронт узким кругом одних и тех же интересов, теми же предрассудками и той же подозрительностью. Конечно, если он целый год станет сидеть здесь по вечерам за кружкой пива, барменша, может, улыбнется и ему, а эти люди допустят его в свой тесный круг. Но сейчас всякие дружественные подходы были бы встречены с недоверием. А ведь ему как раз и нужно, чтобы его почти не замечали. Этого прежде всего требуют правила, которые он выработал для себя, чтобы спастись. Главное — жить потихоньку. Главное — вести спокойную жизнь. Не нарываться на неприятности. Воздерживаться от спиртного. Держаться подальше от женщин. Научиться жить растительной жизнью. Как говорил Даллас, все-таки не совсем уверенный в своем диагнозе, прогнозах и лечении его обманчивой болезни: «Надо научиться подчинять свою жизнь необходимым ограничениям. Когда выйдете на волю, хорошо бы вам найти тихое, укромное местечко и затаиться там. Очень подошел бы один из славных Гебридских островков».
Здесь, конечно, не Гебридский островок, но очень похоже, думал Брон. Густой, влажный воздух, который вливается в тебя при каждом вдохе, сам по себе отличное успокаивающее средство. Может, я буду помогать Ивену на ферме. За овцами смотреть или еще что-нибудь. Иногда удить рыбу. Ходить на далекие прогулки. Отличные места для долгих одиноких прогулок. Хорошо еще, что мне легко быть наедине с собой.
Брон взял свое пиво, отошел к пустому камину и встал под висевшим на стене стеклянным ящиком, в котором красовалось чучело щуки. Из двери за стойкой вышел низенький человечек с багровым лицом, должно быть хозяин, закивал и осклабился в ответ на приветствия завсегдатаев, стал позади барменши, собственнически потрепал ее по бедру и ушел. Брон дал себе десять минут на то, чтобы допить пиво и уйти на ферму. Прием, оказанный Ивеном, был для него неожиданностью и огромным облегчением. У Ивена явно нечиста совесть, и его это мучит; Брон подозревал, что в бреде этого сумасшедшего Гриффитса насчет завещания матери была доля правды. Но в конце концов, что такого, если Ивен убедил старушку оставить все имущество только ему? Разве не трудами всей его жизни оно добыто? Разве прежняя ферма в Морфе не отняла у него молодость и силы и разве новое хозяйство в Кросс-Хэндсе в конце концов не сведет его в могилу?
Брон подошел к стойке, поставил пустую кружку и хотел было уйти, но вдруг дверь с шумом распахнулась, и в бар ввалились два диковинно одетых юнца. Опять битники, подумал Брон, но эти были другой марки, чем тот малый, что крался вдоль стены на ферме. Эти двое ворвались, гоня к стойке воображаемый футбольный мяч, они толкались, наскакивали друг на друга, притворно переругивались и дико гоготали. Брон скорее ощутил, чем увидел, как испуганно отшатнулись от них завсегдатаи.
Один из битников, долговязый, с крупными женоподобными чертами лица — он походил на негритянку, — был в вязаном шерстяном шлеме, другой, поменьше ростом, — в длинной черной кофте и джинсах, заправленных в высокие сапоги. У битника-коротышки вид был грустный, он беспрерывно хохотал, но от этого унылое выражение его лица почти не менялось.
Они подошли к стойке, и высокий забарабанил по ней огромным костлявым кулаком.
— О’кей, так нас тут обслужат или нет? — крикнул он. Длинные черные волосы падали из-под шлема ему на плечи. Местные жители стали с обоих концов стойки отодвигаться подальше.
Грустный битник, беспрестанно дергая руками, ногами, плечами, запел:
У меня такое чувство, крошка,
Будто бы я создан для тебя.
— Что ж, обслужат нас или нет? — крикнул долговязый. Он опять хватил кулаком по стойке, и обе местные компании подались еще дальше, хотя заставила их двинуться скорее дрогнувшая стойка, чем собственная воля.
Ты побудь со мной еще немножко,
Мы не будем времени терять.
Грустный битник вертелся и приплясывал возле своего приятеля, игриво тыча его в ребра.
— Эй, брось, слышишь?
Ты не говори, что я тебя не понял,
Может, ты не поняла меня.
— Давайте обслуживайте, а?
Барменша по знаку хозяина подошла к ним.
— Удостоила наконец; кофе есть?
— Кофе у нас не бывает.
— Тогда пепси. Пепси есть?
— Кока-кола, — сказала барменша. — Только кока-кола.
— О’кей, но чтоб мигом.
Ты не говори, что я тебя не понял,
Может, ты не поняла меня.
Барменша принесла кока-колу, грустный битник перегнулся через стойку и схватил ее за локоть.
— Может, пойдем побалуемся, а?
Барменша, извиваясь, старалась высвободить руку. Раздался возмущенный окрик хозяина. Какой-то маленький человечек погрозил пальцем перед самым носом грустного битника и мгновенно очутился на полу. Ему на помощь бросился приятель — и отлетел в сторону. С грохотом упали два высоких табурета. У Брона вдруг возникло знакомое чувство, будто все это уже когда-то было, будто он уже однажды такое пережил и знает, что сейчас произойдет. Ощущение не из приятных. Будто в кино выключили звук и на долю секунды остановилось изображение. В последнее мгновенье общей суеты опрокинулась кружка с пивом, и, как при съемке рапидом, пивная пена свесилась с края стойки, точно кружевная скатерть. Застыли открытые рты — один поющий, другие кричащие. Хозяин, зажав пальцем ухо, протянул руку к скрытому среди бутылок телефону. Барменша метнулась в сторону и замерла на ходу с выпяченным бедром — оно было настолько ниже другого, что фигура ее казалась искалеченной. Щегол в клетке, соскочивший с верхней жердочки на нижнюю, повис в воздухе. Крупным планом надвинулось лицо долговязого битника, в углу его рта, между верхней и нижней губой, виднелся пузырек слюны.
Но вот звуки внезапно вернулись, все задвигалось, и какой-то голос на четырех музыкальных нотах пропел в ухо Брона: «Где они там драка мигом разносят все вдребезги черт бы их побрал звонить констеблю все равно что премьер-министру наверняка отлучился по служебным делам когда он срочно нужен прирос задом к месту и только ждет повышения».
Брон вспомнил о пилюлях. Проглотил две штуки, запил стаканом воды и повернул к выходу.
Высокий битник заступил ему дорогу, на грубо вырезанном лице африканского идола расплылась вялая улыбка.
— Ты куда, туземец?
— Домой.
— Умеешь петь, туземец?
— Когда захочется.
— Ну так спой.
— Мне сейчас не хочется.
— Если ты и петь не можешь, что ж ты вообще можешь?
Его рука опустилась на левое плечо Брона.
— Пошли отсюда, — сказал Брон, — я тебе скажу один секрет. — Он стиснул парню руку выше локтя и почувствовал, как поддаются мышцы под его пальцами. Крупное корявое лицо сморщилось от боли. Брон разжал пальцы.
— Силенки у тебя ушли в рост, малый. Вон какой вымахал, а весу в тебе кот наплакал. Зови дружка, и пошли.
Брон бесшумно закрыл за собой дверь. Они двинулись туда, где полоска вечернего неба синела, зажатая между тучами и туманом, что поднимался с земли. Впереди виднелись тусклые, расплывчатые огоньки Кросс-Хэндса. Где-то, как заблудившийся щенок, тявкал и подвывал кроншнеп.
— Местечко не первый сорт, а? — сказал Брон.
— Жуть, — ответил битник. — Некуда себя девать.
— А вы откуда, ребята?
— Из Бристоля. Сняли тут фургончик.
— Думали, поживем подольше.
— Безнадега. Чего ради тут болтаться.
— Я не хочу, чтоб обо мне трепались, потому и спросил, — сказал Брон. — Но раз вы уезжаете, я, так и быть, скажу вам. Я только что отсидел пять лет. За нанесение тяжелых телесных увечий. Там такой режим — надолго закаешься лезть в драку. Вы меня поняли?
Он пошел обратно, потому что не помнил, заплатил ли за пиво.
Барменша в ореоле полукруглого пятнистого зеркала встретила его улыбкой. Сбоку красный, запыхавшийся от волнения хозяин все еще стучал по рычажку телефона.
— Что вам подать, сэр?
— Спасибо, больше ничего.
— Мы вас угощаем. Выпьете со мной?
— Ну, раз так, отказаться не могу.
Она была миловидная, но уже не первой молодости, тело с годами начало обмякать, черты лица расплывчатые, с нежными тенями, как на фотографии, снятой не контрастно. Ее прическа показалась Брону слишком замысловатой, а губная помада слишком яркой, и на пальцах было слишком много колец, но он вдохнул обволакивающий запах ее духов и все ей простил.
— Виски? — спросила она, изогнув яркие губы в широкой улыбке.
— Вы очень любезны, — сказал Брон.
— Наше счастье, что тут оказались вы. Они, наверно, разнесли бы все вдребезги, как в прошлом году. На тридцать восемь фунтов убытка. В бринаронском «Драконе» на прошлой неделе затеяли драку. Говорят, девчонки еще хуже мальчишек.
