Ларс Кристенсен - Посредник
Утром в понедельник Пастор не появился и за весь день не дал о себе знать, поэтому Доктор и Шериф сочли необходимым съездить к нему домой. Они нашли Пастора на диване, по-прежнему в пальто и в прескверном состоянии. Отказала не только спина. Но и Пасторова душа. Он вывихнул душу – так он выразился – и все встречал в штыки. Попросту хотел страдать. Усматривал в случившемся именно такой смысл. Чистое страдание необходимо. Только тогда можно пробиться. Куда? Доктор пытался отговорить его от этой чепухи. Куда пробиться? К еще большему страданию? Но Пастор знай твердил свое. Он-де взял на себя страдание ради Кармака. Только так обитатели города могут обрести избавление. Пастор находился на другом уровне. И до поры до времени они оставили его в покое. По правде говоря, эти заблуждения оказались Доктору и Шерифу даже кстати. С похорон Вероники Миллс Пастор был не в состоянии исполнять свои обязанности. Теперь можно и не объявлять его больным.
Затем настал черед Фрэнка. Он и сам не знал, можно ли тут говорить о несчастном случае, то есть для него самого это была большая беда, но для других, наверно, сущий пустяк, невезуха, да то-то ведь и особенно обидно. В общем, он решил переставить аквариум с золотой рыбкой в другое место. Просто больше не доверял матери. От нее можно ожидать чего угодно. И вот, уже собираясь поставить аквариум на ночной столик, он споткнулся о тряпичный коврик, упал навзничь, и Марк, его пожилая золотая рыбка, скользнул под кровать, а осколки стекла веером посыпались в зеленую воду, которая растеклась по полу. Затем стало тихо. Фрэнк шарил рукой по полу. Но когда нашел Марка, тот был мертв.
– Пришло время, – сказала мать.
Фрэнк в конце концов поднялся на ноги. Мать стояла, прислонясь к косяку.
– Пришло время? Для чего?
– Расстаться с золотой рыбкой.
Фрэнк подошел к матери, больше всего ему сейчас хотелось ткнуть рыбкой ей в физиономию.
– Марк очень много для меня значил, – сказал он. – Так и знай.
– Народ над тобой смеется, Фрэнк.
– Смеется? С какой стати?
– Взрослый мужик с рыбешкой. Господи, Фрэнк! Сам подумай.
– Мне плевать, что там болтают другие.
– И Бленда тоже?
– Бленда? А что Бленда?
– О чем ты?
– Она тоже надо мной смеется?
– Ты должен уметь расставаться, Фрэнк. Особенно теперь.
– Особенно теперь? Что, черт побери, это означает?
– Если у вас с Блендой сладится, тебе надо смотреть в будущее. Других шансов навряд ли будет много.
Фрэнк вышел, сел на крыльцо, размышляя, что делать с Марком. Вот, значит, как обстоят дела. Все над ним смеются. Никому не жаль парня, потерявшего двадцатидвухлетнюю золотую рыбку. Никому не жаль парня, который отключает аппарат, поддерживающий жизнь друга, – наоборот, они украдкой хихикают при его появлении и судачат за его спиной, когда он уходит. Блаженное и редкое чувство, какое он испытал, сидя на кухне миллеровского дома, давно исчезло. Фрэнк чувствовал, что с ним обходятся несправедливо. Он этого не заслужил. По крайней мере, ему так казалось. Он всегда чувствовал, что с ним обходятся несправедливо, в школе, в станционной кассе и, когда вокзал закрыли, он тоже чувствовал, что с ним обходятся несправедливо, и вот теперь, когда было решил, что все это позади, что дела идут как надо, что жизнь, так сказать, наладилась, он чувствовал, что с ним обходятся еще более несправедливо, чем раньше. Но когда умер отец, народ вроде бы жалел Фрэнка. Месяцы, последовавшие затем, были лучшим временем в его жизни. К нему проявляли внимание. Его замечали и уважали. А потом все кончилось. Народу надоела его скорбь. Вот о чем думал Фрэнк Фаррелли, сидя на заднем крыльце, с мертвой рыбкой, которой было от роду двадцать два года.
На следующий день минуло ровно два месяца с тех пор, как Фрэнка Фаррелли назначили Посредником, и в 11:00 он предстанет перед Комиссией. Поскольку Пастор по-прежнему был на больничном, присутствовали только Доктор и Шериф. Фрэнк сел перед ними, как в тот, первый раз, и в глубине души надеялся (такой надежды он сам от себя не ожидал), что займет место Пастора и станет полноправным членом Комиссии, ведь никто в Кармаке не верил, что Пастор когда-нибудь станет на ноги.
– Как, по-вашему, идут дела? – спросил Шериф.
– Не скажу, что я недоволен.
– Может быть, вы немного слишком довольны?
Фрэнк мгновенно насторожился. Они что, тоже против него?
– Как это понимать?
– Пожалуй, вы немного излишне ретивы на службе.
– Насколько я знаю, никто не жаловался.
– Но вы довольны?
Они что же, намекают на Стива? Думают, он с радостью отключил друга от аппаратов и развеял его прах? Вот она, благодарность. Фрэнк всего лишь сделал то, чего Мартин не сумел сделать сам и потому свалил на него. Фрэнк взял на себя тяжкое бремя – остановить жизнь, и хотя жизни было так мало, что о ней и говорить не приходится, тем не менее какая-никакая, а жизнь. Тем не менее сердце, которое билось в пустом доме. Они сейчас напали на него из засады, застали врасплох. С этим Фрэнк Фаррелли мириться не намерен. Так он им и скажет. Но затем он наконец сообразил, чту они имели в виду, намекая, что он слишком доволен. Бленду, разумеется, Бленду, – стало быть, их роман до крайности неуместен. Он почти расслабился от облегчения. Неужели нельзя было сказать прямо? У него бы хватило духу стерпеть.
– Да, пожалуй, я немного излишне доволен.
Шериф и Доктор помолчали. Фрэнк тоже не говорил ни слова. Наконец Шериф нарушил молчание:
– Как видите, нас здесь только двое.
Фрэнк глянул по сторонам и рассмеялся:
– Двое? А разве не трое?
– Я имею в виду, раз Пастор на больничном.
– Он спятил?
– Спятил? Вы о чем, Фаррелли?
Вопрос задал Доктор.
– Его ведь нашли на рельсах?
– Никто тут не спятил. У Пастора болит спина. Ущемление диска с подозрением на поражение корешков спинного мозга. Понятно, Фаррелли?
– Да я же вовсе не…
– Конечно-конечно. Стало быть, вы хотите продолжить работу на посту Посредника?
– Коль скоро во мне по-прежнему есть надобность, то я…
– Как мы уже говорили, нам не хватает людей. Так что пока у нас нет выбора. Это все, Фаррелли.
Фрэнк встал и пошел к выходу, неспокойный и растерянный. Сколько раз его назвали по фамилии? Раз пять по меньшей мере. А то, что у них нет выбора? Выходит, будь у них выбор, он бы потерял работу? Шериф догнал его, положил руку ему на плечо:
– Скажите-ка, Фаррелли, какой визит был для вас самым важным?
– Стив Миллер.
– А точнее?
– Стив был самым важным. И самым трудным.
– Вы имеете в виду тот вечер, когда сообщили Мартину, что Стив лежит в коме?
– Нет. Когда мне пришлось отключить аппарат.
Шериф отпустил его плечо:
– Пришлось? Разве вас кто-то заставлял, Фаррелли?
– Нет, не в этом смысле, но…
– Вы поступили так не ради Стива?
Фрэнк повернулся к Доктору – тот дремал, скрестив руки на груди. Выходит, они решили сделать из Фрэнка козла отпущения, повесить на него ответственность за все, что творилось в Кармаке?
– Как бы то ни было, аппарат отключил я, – сказал он.
– Вы поступили правильно, Фаррелли. Но Стива вы отключили не на службе, а в свое свободное время. Надо сохранять ясность мысли. Иначе нам придется взять другого.
– Другого?
– Боба Спенсера, к примеру. Он тоже был в числе претендентов.
– Так ведь он-то и избил Стива!
– Любой может совершить ошибку.
– И он слишком страшный. Не вы ли так говорили? Что он слишком страшный, чтобы…
– Пожалуй, это не столь уж большой недостаток. Вид его физиономии, вероятно, как раз способен многих утешить.
Доктор в своем углу хихикнул:
– Боб Спенсер теперь работает у Клинтстоуна. В его фирме. Они чистят «скорую» в больнице. Видит бог, скоро мы все будем жить за счет несчастных случаев.
Фрэнку вдруг кое-что пришло в голову. Раз ему нельзя крутить любовь с Блендой, так как оба работают в мэрии, то это относится и к Шерифу, хотя у него ситуация слегка иная.
– Как дела с миссис Стаут? – все-таки спросил Фрэнк.
Шериф быстро взглянул на него и принялся вертеть в руках шляпу:
– С миссис Стаут? При чем тут она?
– Неужели вопрос такой уж странный?
– А разве нет?
– Она потеряла и мужа, и сына. И присутствовала при избиении Стива.
– С ней наверняка все хорошо.
– Да, тебе ли не знать.
Фрэнк спустился прямиком к себе в контору, чтобы заняться протоколом. Надо собраться с мыслями, и лучше всего, как он в конце концов обнаружил, записать их одну за другой, а не позволять им бестолково мельтешить в голове. Правда, он и до протокола не добрался. Бленда уже сидела у него в конторе, с двумя куриными бургерами из смитовского ресторана. Он бы предпочел не видеть ее здесь. Но ведь прогнать нельзя. Придется выбирать между нею и работой Посредника? Фрэнку казалось, он уже достаточно выбирал в последнее время. Но если его уволят, что тогда с Блендой? Захочет ли она встречаться с безработным парнем не первой молодости, который до сих пор жил вместе с матерью? Вот ведь путаница. За какой конец ни потяни, все равно ошибешься. Но мысль, что в свое время она крутила с Бобом Спенсером, упрощала ситуацию. Фрэнк закрыл за собой дверь и приступил к еде.
