Ларс Кристенсен - Посредник
– Ты бы мог здесь жить? – спросила она.
– По-твоему, кому-нибудь захочется тут поселиться?
– Если мы немножко приберем, наверняка будет здорово.
Фрэнк отошел к окну. Снег перестал. Сменился дождем, крупные капли хлестали по земле. Если мы. Если мы немножко приберем, наверняка будет здорово. Никогда тут не будет здорово, думал он. И внезапно его охватило спокойствие. Мартин отписал ему дом, усадьбу и мастерскую с бензозаправкой, а значит, понял, что Стив не очнется.
– Мне надо его проведать, – сказал Фрэнк.
– Наверно, хочешь поехать один?
– Да. Так лучше всего.
– Уверен?
Когда они ехали к больнице, Фрэнк все же порадовался, что Бленда с ним. Он в ней нуждался. Толком не знал для чего, просто нуждался, и все. Дворники скользили туда-сюда, стараясь смахнуть прочь тяжелые дождевые капли. Изнутри окна запотели, опять же ничего хорошего. Лобовое стекло словно затянуло пленкой тумана и давних слез. Казалось, их тепло переполняло автомобиль, а они единственные на всем свете и окутанные испарениями едут с черепашьей скоростью туда, куда им совершенно не хочется. Будь что будет, думал Фрэнк. Но его девиз утратил силу. Те времена миновали. Все, что будет, уже настало.
В лифте, направляясь к Стиву, они столкнулись с отцом Марион, мистером Перкинсом. Вид у него был напряженный и одновременно равнодушный. Фрэнк предпочел бы избежать этой встречи. Приближался третий этаж, и Фрэнк все же решил что-нибудь сказать. Как-никак именно он сообщил, что их дочь жива, в противоположность другой девушке, Веронике, которая погибла, а что, собственно, предпочтительнее – уверенность или надежда? Ходить на кладбище к красивой могиле или иметь ни живую ни мертвую дочь, уже погребенную в будущем?
– Как Марион?
– Мать сидит там неотлучно.
– Точь-в-точь как Мартин. Отец Стива. Стива Миллера. Хорошая поддержка. Да. В самом деле. Хорошая поддержка.
– Вот как? Почему?
– Хорошо знать, что…
Мистер Перкинс перебил:
– Но Марион не знает. Не знает, кто сидит рядом – моя жена, или я, или судомойка, или президент.
– С полной уверенностью этого сказать нельзя.
– Да? Знаете, что говорит моя жена? Каждый день твердит, что Марион шевелит веком.
– Вполне возможно. Мартин Миллер тоже так считал. Насчет Стива. Сына своего.
– Но у нашей дочери нет лица, понимаете? Его сорвало под поездом. И веки тоже. Так что жене просто грезится.
Двери открылись. Фрэнк и Бленда вышли. Мистер Перкинс остался в кабине. Двери начали закрываться, но Фрэнк успел подставить ногу, и они опять открылись. Мистер Перкинс не сдвинулся с места. Фрэнк видел его одиночество, отчетливо, как костюм.
– Мы на третьем этаже, – сказал Фрэнк.
– И что?
– По-моему, вам тоже сюда.
Мистер Перкинс нажал на кнопку, двери закрылись, лифт опять поехал вниз. Фрэнку тоже очень хотелось повернуть обратно. Но ведь как бы далеко он ни ушел, от мысли о Стиве ему не избавиться. Бленда взяла его за руку, и они направились к палате Стива. Медбрат впустил их внутрь. Фрэнк подвинул стул к койке, сел, Бленда остановилась поодаль. На койке мог лежать кто угодно. Но лежал не кто угодно. Здесь лежал Стив, товарищ, шутник, лежало то, что от него осталось, опухшее тело да Фрэнковы воспоминания. Фрэнк заговорил:
– Сегодня мы похоронили Мартина, Стив. Ну то есть не совсем похоронили. Бросили его прах в реку. Как он хотел. Он сам попросил. Чтобы мы бросили его прах в реку. Но я не знаю, что делать с тобой, Стив. Вот если б ты мне маленько помог.
Фрэнк не находил слов. Бленда подошла к нему.
– Как хорошо, – сказала она. – Продолжай.
Он наклонился ближе к койке. Уголки рта у Стива потрескались. На ночном столике лежал тюбик. Фрэнк открутил крышку, выдавил чуточку мази, осторожно смазал растрескавшиеся губы. Раньше он никогда так не прикасался к приятелю. Думал, это будет отвратительно, однако нет. Даже хорошо. «Хорошо» – слово Бленды. А теперь и его тоже. Хорошо. Все это привело Фрэнка в замешательство. И вдруг ему показалось, он кое-что заметил – движение. Отдернул руку:
– Ты видела?
– Нет. А что?
– Стив шевельнул веком.
– Я не видела.
– Шевельнул. Клянусь.
– Но я не видела, Фрэнк. Я не могу лгать и говорить, что видела.
– Ты стоишь слишком далеко.
Она села к нему на колени.
– Он шевельнул веком, – повторил Фрэнк. – Клянусь!
На обратном пути он был в полном отчаянии. Думал, что обрадуется, почувствует облегчение оттого, что Стив подал признаки жизни. Но произошло прямо противоположное. Стало еще труднее. Безнадежная надежда. Он припарковался возле мэрии, и оба разошлись по своим местам. В протоколе Фрэнк записал: Несчастья размножаются.
В присутствии Доктора, Шерифа и Пастора Фрэнк отключил Стива Миллера от аппарата искусственного дыхания. Они согласились с ним целиком и полностью. Это единственно правильное решение. Доктор не сомневался. Стив никогда не очнется. Шериф разделял уверенность Доктора. Стив нипочем бы не захотел так лежать. Это недостойно мужчины. Продление смерти, а не жизни. Фрэнк принял правильное решение. Заслуживающее уважения. Пастор промямлил что-то насчет Господней воли – такова, мол, воля Господа, а мы всего лишь орудия в руце Божией, – но не сказал, как эти орудия действуют и какие из нас, из людей то есть, орудия – хорошие или плохие? Спрашивать нет смысла. Пастор явно терял сноровку. И все же перекрыть вентиль выпало Фрэнку Фаррелли. Ему и никому другому. Его руке. Его пальцам. Он был одинок, как никогда. Не заслужил такого. Последний раз посмотрел на Стива. Тот шевельнул веком? Попытался что-то сказать? Лежал, и умолял, и просил о жизни, которая уже не была жизнью, а только растянутой смертью? Фрэнк проклинал всех и вся. Потом вспомнил одну из Стивовых шуточек. Слыхали про парня, которому чертовски повезло? Его переехала «скорая». Фрэнк чуть не рассмеялся. Вполне бы уместно. Ведь именно сейчас он нашел во всем этом смысл. Жалко не Стива. А его, Фрэнка Фаррелли. Ему пришлось взять на себя это бремя, Стив-то лежал, ни о чем не догадываясь, заранее принимая смерть. Это на него, на Фрэнка, народ отныне может глядеть снизу вверх. Он придумал другой анекдот, пожалуй не столь хороший: Слыхал про парня, которому чертовски повезло, Стива? Он помер в больнице. Доктор констатировал, что смерть наступила в 08:15, четвертого ноября. Причина смерти? Стив Миллер умер естественной смертью. Поддерживать в нем жизнь было неестественно. Решили его кремировать и развеять прах над рекой, в том же месте, что и прах отца. Совершенно правильно и разумно. Нельзя же требовать, чтобы Фрэнк до конца своих дней возился с могилой товарища. И два дня спустя он шагал по мерзлой земле, на сей раз с урной Стива. Фрэнк думал, что почувствует облегчение, но не чувствовал ничего. Бленда шла рядом. За ними – Шериф и Доктор. Пастор прийти не смог. Сражался с воскресной проповедью. Они остановились у воды. Фрэнку казалось, что надо бы сказать несколько слов. Сперва он подумал, что хорошо бы упомянуть о брошенной парусной лодке, которую они с Мартином видели тем вечером, когда Стив так и не очнулся. Но не нашел нужных слов. Прах смешался с хлопьями снега и исчез.
– Вы поступили правильно, – повторил Доктор.
– Мы, – сказал Фрэнк. – Мы поступили правильно.
– Конечно. Мы…
– Я тут не один.
Но чувствовал Фрэнк как раз одиночество. Вместо того чтобы чувствовать себя избранным и отважным, он чувствовал уныние и одиночество. Наверно, иные даже думают, он отключил приятеля оттого, что ему не терпелось прибрать к рукам усадьбу и бензозаправку? Да пожалуйста! Берите все! Мне это на фиг не нужно! Он может подсказать Пастору, о чем проповедовать в следующее воскресенье, а именно: кто-то должен брать на себя тяготы, чтобы другие могли от них избавиться и спать по ночам. Фрэнк – один из тех, кто берет тяготы на себя. Он отнес пустую урну в дом, поставил на кухонный стол рядом с Мартиновой. Бленда шла за ним по пятам с зонтиком. Потом они сидели там, Фрэнк и Бленда, разделенные пустыми урнами.
– Что будем делать с этим хламом? – спросил Фрэнк.
– Если ты не хочешь здесь жить, надо, наверно, продать.
И она тоже начала? Прошлый раз говорила «мы». Тогда мы могли вычистить и прибрать. Хотя, наверно, потом она сообразила, что здешние стены, крыша и пол стоят не больше припаркованного жилого трейлера, и, вздумай они приводить все это в порядок, денег понадобится больше, чем имеют они оба, и столько им никогда не скопить. Теперь уже не мы. Теперь – ты.
– Продать? И народ решит, будто я отключил Стива, только чтобы получить деньги? Черта с два!
– Пусть думают что хотят, Фрэнк. Это же все равно неправда.
– Вдобавок никто не купит этот хлам. Я не удивлюсь, если никогда от него не избавлюсь. Пропади он пропадом.
