Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма
Когда я рассказываю о своей дилемме Мишелю, он удивляется: «Не понимаю, зачем тебе надо выбирать что-то одно. Почему бы не получать удовольствие и от того, и от этого. Живи сразу в нескольких мирах, это же здорово!» Может, и правда я зря все усложняю?
* * *День святого Валентина Мишель проводит в Монте-Карло на телевизионном фестивале и неделю живет на ферме. Я снимаюсь в Уэльсе и вырваться никак не могу. Он присылает мне дюжину красных роз, я отвечаю ему тем же. А вечером в моем номере звонит телефон. В трубке я слышу обычный фестивальный шум, голоса, звон бокалов. От веселого голоса Мишеля у меня больно сжимается сердце — я так сильно по нему соскучилась!
— Англичане подписались! — торжествующе кричит он.
Я даже не сразу понимаю, о чем идет речь. Для того, чтобы снять сериал по моему сценарию, потребуются совместные усилия нескольких партнеров, а поскольку главная героиня — английская девочка-подросток, то и участие какой-нибудь британской телесети было бы очень желательно. В Монте-Карло Мишель решил сделать первую попытку найти финансирование для нашего фильма, и сразу же такая удача. Я вне себя от радости.
— Ты никак не сможешь прилететь сюда на пару дней, чтобы встретиться с директором драматической редакции?
Ну что ж, кажется, в выходные съемок у меня не будет. Я могу на машине доехать до Лондона, а там сесть на самолет и… Да!
Встреча состоится в субботу на вилле. Соотечественник директор только рад поводу на пару дней задержаться на юге Франции и немного отдохнуть от утомительного дела покупки и продажи телепрограмм. Он с удовольствием принимает приглашение на ланч.
Февраль на Лазурном Берегу традиционно дождливый месяц, и на всякий случай я накрываю стол в доме. Через высокие французские окна столовой открывается вид на четыре плавно спускающиеся вниз террасы и Средиземное море. Я не могу отвести глаз от наших олив. После обрезки они стали ниже, а широко раскинувшиеся, прореженные ветки распластаны над самой землей, и издалека деревья напоминают кружащихся дервишей.
Возможно, главная прелесть «Аппассионаты» состоит в том, что она всегда разная и никогда не устает удивлять нас. Холмы, горы, рощи и водная гладь залива преображаются вместе с погодой, временем года и каждым часом суток. Цвета сменяют друг друга, как в калейдоскопе, тени то сгущаются, то почти исчезают, и запахи становятся то дразнящими и сладкими, то терпкими и острыми, то горьковатыми. Сейчас, в феврале, солнце на время покинуло нас, над виллой низко повисло жемчужно-серое небо, и на его фоне деревья кажутся черными скелетами, которые навсегда оставила жизнь. Только на голых ветках миндаля уже начали распускаться бледные, нежно-розовые бутоны. Гор на горизонте совсем не видно, и кажется, там просто сгустился зимний сумрак, а зловеще-серое море лишь кое-где оживляется бледными серебряными бликами.
Мне «Аппассионата» нравится и такой, и я ужасно рада вновь оказаться дома. Огорчает меня только поведение Безимени, которая сердится на меня и отказывается подходить, когда я ее зову. Не знаю, оскорблена ли она тем, что у нее отобрали всех щенков, или моим долгим отсутствием, но помириться с ней, несмотря на все старания, мне так и не удается. Самое обидное, что к Мишелю она постоянно ласкается и охотно играет с ним.
С улицы я слышу кашель старого «мерседеса» Мишеля. Он ездил на вокзал в Канны встречать Гарольда. Я давно знакома с этим симпатичным, доброжелательным англичанином, который всю жизнь проработал в скупо финансируемой редакции детских и юношеских программ (я никогда не могла понять, почему именно на юношестве телевизионные боссы считают возможным экономить). Я выхожу на террасу, чтобы поздороваться.
— Э-ге-ге! — кричит мне снизу Гарольд.
Я улыбаюсь, когда вижу, что, несмотря на сезон, он приехал в белом льняном костюме и надвинутой на лоб панаме. Под локтем у него крепко зажат номер «Таймс», и он очень похож на типичнейшего британца, словно сошедшего со страниц одного из рассказов Сомерсета Моэма.
Гарольд прочитал мой сценарий, и тот ему очень понравился. Он говорит о будущих съемках так, словно они начнутся уже завтра, и мы с Мишелем заражаемся его энтузиазмом. По мнению Гарольда, нам надо срочно набирать съемочную группу и приступать к увлекательному процессу поисков натуры. Он готов выделить нам весьма щедрую сумму на подготовительный период, а значит, Мишель может спокойно и не торопясь заниматься поиском остальных партнеров. Итак, все деловые вопросы решены к нашему взаимному удовлетворению, и за десертом Гарольд с удовольствием делится с нами последними телевизионными сплетнями, не забывая при этом отдавать должное сыру brie de Меаих и яблочному торту. Уже в сгущающихся сумерках Мишель увозит Гарольда в аэропорт, и тот долго машет мне из окна автомобиля своей панамой.
Вечером, сидя у камина, мы с Мишелем обсуждаем два волнующих меня вопроса. Первый — это поведение Безимени. Наверное, мы поступили жестоко, оставив ее одну и отобрав у нее всех щенков, и меня мучают угрызения совести. Второй — это, разумеется, съемки нашего сериала. Как только я закончу работу в Уэльсе, Мишель наймет директора картины — у него уже есть кто-то на примете, — и, если повезет, летом мы сможем начать съемки первого фильма по моему сценарию.
* * *Каким-то чудом — а любой, работающий в киноиндустрии человек подтвердит, что это именно чудо, — все деньги поступают на счет будущей картины вовремя. Подобранные Мишелем партнеры: солидная французская телесеть, наш типичный англичанин, польское государственное телевидение и известная немецкая компания — переводят обещанные суммы без задержек и проволочек, и мы можем начинать работу. Большую часть лета вместе с продюсером и художником мы ездим по разным странам, встречаемся с представителями телекомпаний, выслушиваем их замечания и предложения и вносим необходимые изменения в сценарий. Ближе к осени должны начаться съемки, и я буду играть мать главной героини. По сценарию большинство сцен с моим участием происходит на острове Сент-Маргарет, и, значит, я смогу каждый вечер возвращаться с работы домой. Будущее рисуется мне в ярко-розовом свете.
В мае мы находим очень славную девочку на главную роль и подбираем остальных исполнителей. Через три недели будут построены декорации в Лондоне, а оттуда съемочная группа переберется в Париж. Оказывается, вся эта подготовка к съемкам — страшно увлекательный процесс, и мне очень нравится находиться по другую сторону камеры.
Вместе с исполнительным продюсером и художником нам еще предстоит съездить в Польшу: в Варшаву, Краков, Гданьск и Белосток, город у самой границы с Россией. Там нам надо будет найти польских реквизиторов и бутафоров и договориться о постройке декорации: деревянной ветряной мельницы, которая должна сгореть в кадре. В Париже и Лондоне помощники художника, реквизиторы и костюмеры уже закупают все необходимое, снимают мерки, рисуют, красят и шьют.
Я летаю как на крыльях и чувствую себя совершенно счастливой, но за ужином накануне моего отлета из Парижа Мишель упоминает о «маленькой тучке, возникшей на горизонте». Англичане, вовремя приславшие деньги на подготовительный период, задерживают следующий перевод. Я плохо разбираюсь во всех этих сложных финансовых вопросах, но Мишель объясняет, что, по договоренности, они должны были перевести деньги на съемки первыми, потом наступала очередь французской компании, затем польской и так далее до самого завершения монтажа и озвучивания.
По наивности или потому, что последнее время постоянно пребываю в состоянии радостного возбуждения, я не сразу проникаюсь серьезностью ситуации. Гарольд с Мишелем сняли вместе уже не один сериал, два или три из них получили призы на международных фестивалях, а компания, которую представляет Гарольд, — известная и вполне солидная. Наверное, все дело в какой-нибудь банковской задержке, да? И тут Мишель сообщает мне, что телесеть так и не вернула ему подписанного контракта. Такое случалось и раньше: пару раз контракты возвращались только после окончания съемок, но деньги тогда все-таки переводились вовремя.
Лишь теперь я начинаю понимать, чем все это грозит, и откладываю вилку.
— Тебя это беспокоит? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Нет, не особенно, — пожимает плечами Мишель, и я понимаю, что он блефует.
Подобно капитану терпящего бедствие корабля продюсер никогда — никогда! — не должен поддаваться панике, а если уж такое случилось, он до последнего скрывает свой страх. За годы работы Мишель развил это умение до совершенства.
— Расскажи мне, что может случиться в худшем случае, — еле слышно прошу я.
Эта просьба неожиданно выводит Мишеля из себя.
— Почему ты вечно думаешь о худшем случае? — резко спрашивает он.
