Памела Джонсон - Особый дар
— Да они все похожи одна на другую, тебе будет неинтересно, — только и сказала она.
Назавтра он встретился с Клэр в том самом пивном баре, где обычно, и рассказал ей, как обстоят дела.
— По-моему, котик, все получилось великолепно. Ты сразу же взял с Бауманном верный тон, это я могу точно сказать, хоть и знаю его совсем мало. Словом, пришел и победил.
Через неделю Тоби получил уведомление от управляющего по штатам: банк готов предложить ему место, для начала ему будет положено жалованье девятьсот фунтов в год. Девятьсот фунтов! По понятиям Тоби, целое состояние. Нет, это что-то невероятное. Какое будущее перед ним открывается, светлое, словно нива под солнцем! Тучная, обильная нива. Быть не может, чтобы мать не смягчилась, узнав, сколько ему будут платить. Он был так возбужден, что чувствовал потребность немедленно с кем-нибудь поделиться с Клэр, разумеется, а еще с Бобом, Эйдрианом и с Мейзи. Да, рассказать бы об этом Мейзи! Он скучал по ней все сильнее, но полагал, что тем дело и ограничится — поскучает и забудет. Ему просто хотелось ее видеть, и, ответив управляющему, что принимает предложение, он первым делом написал Мейзи: отправил короткую записку, в которой спрашивал только, не согласится ли она как-нибудь на днях с ним пообедать. Он не добавил «в память о прошлом», это подразумевалось само собою.
Затем Тоби написал Тиллеру. Тот был во Франции, но откликнулся незамедлительно:
«Дорогой Робертс!
Поступайте, как считаете нужным. Я надеюсь, что на новом поприще вас ждет удача. Разумеется, мне с самого начала было ясно, что у вас душа не лежит к историческим наукам, так что, пожалуй, все к лучшему. Примите наилучшие пожелания».
Что ж, такие, значит, дела. Домой он не поехал, просто написал матери, что с сентября начинает работать в банке. Сообщил и финансовые подробности — быть может, он вырастет в ее глазах, когда она узнает, какое ему назначили жалованье? Но он понимал, что до поры, до времени в глазах матери его не оправдает ничто, и на миг в нем вспыхнул гнев: за какие грехи его вдруг осиротили?
От Мейзи пока ответа не было. А вот Клэр ликовала: как же, ведь ей удалось кое-что для него сделать, правда?
Вернее, папочке. Да, надо, конечно, отправить Ллэнгейну благодарственное письмо.
А пока что Тоби и Клэр предавались любви. Тело ее, хоть и мраморное с виду, было на редкость умелым, и ему нравилось, что в постели она веселая. Никогда не встречал он девушки с таким железным здоровьем: просто невозможно представить себе, чтобы она слегла хоть на день, подхватила бы обыкновенную простуду. Насладившись друг другом, они садились в постели, курили, распивали вдвоем бутылочку вина. В такие моменты она бывала особенно говорлива.
— Виделась я с Алеком, — как-то сказала она, — но, господи боже ты мой, до чего у него маленький подбородок, и потом, он вот-вот уедет в Италию. Нет, ты должен с ним познакомиться. Смотреть там особенно не на что, но он далеко не дурак. Только не вздумай хвастать дипломом, потому что у него самого диплом с отличием, хоть по нем этого и не скажешь. А мне надо во что бы то ни стало съездить в Хэддисдон — ведь разрыва, по сути дела, не было, верно? Вообще мы знакомы с ними целую вечность. Аманда любит маму, дает ей накачиваться водкой сколько душе угодно…
Тоби, привязанному к близким, эти слова Клэр показались вероломством по отношению к матери.
— …хотя, должна сказать, я никогда не видела, чтобы у нее, я имею в виду маму, заплетались ноги или язык. Она изумительна на свой лад, пусть и не слишком умна. Папа ее обожает, хоть ты этого никогда бы не подумал.
Он положил руку ей на грудь, острившуюся под шелковым халатиком.
— Нет, — объявила Клэр, — на сегодня, безусловно, хватит. Вот ненасытный! Я желаю обедать. Куда пойдем?
Он любит ее, верно, за то, что с нею так легко, за то, что близость с ним — для нее удовольствие, впрочем, сам он постоянно был в состоянии готовности. Вот и сейчас, хоть она хохотала и отбивалась, он взял ее снова, но ясно почувствовал, что на сей раз наслаждение получил он один. Как бы то ни было, настроение у нее не испортилось. Она быстро оделась, и они пошли в ресторанчик, где уже не раз бывали прежде. Там они распили еще бутылку, и Тоби подумалось, что Клэр унаследовала от матери крепкую голову.
Да, он сделает ей предложение, но торопиться некуда, времени еще хоть отбавляй. И он прикинул мысленно все выгоды, которые сулит ему этот союз; хотя прежде на таких вещах не очень фиксировался — во всяком случае, сознательно. Но он знал, что пришелся чете Ллэнгейнов по душе и Перчику тоже. Теперь он, правда, сможет предложить Клэр несколько больше, чем раньше, но все же не бог весть что. Впрочем, сказал же Перчик, что в наши дни это не столь уж важно, так отчего бы не поверить ему? Интересно, какой будет Клэр лет через двадцать? Вот над этим он задумывался. Видимо, такой, как Мойра Ллэнгейн, — ну что ж, не так уж плохо. Надо надеяться, что к водке она не пристрастится, нет, не похоже: это так не вязалось бы с духом полнейшего благополучия, которым от нее веет. Главное — то, что от самого ее присутствия и у него становится хорошо на душе, хотя, надо сказать, душевное неблагополучие для него и вообще-то состояние редкое. Клэр действует освежающе, как озон.
А вместе с тем он не мог отделаться от мыслей о Мейзи, они преследовали его. Мейзи в Кембридже, Мейзи в Париже, Мейзи в Хэддисдоне. Время от времени (разумеется, когда он не занимался любовью с Клэр) мысль эта причиняла ему боль. Он вспоминал ее блестящие, словно влажные, белокурые волосы, разметавшиеся по подушке, тонкие, даже худенькие руки, росинки пота на лбу. Беда в том, что я запутался, вертелось у него в голове, но ничего, как-нибудь выпутаюсь.
Тучная нива расстилалась перед ним до самого горизонта, сверкая в благословенных солнечных лучах. Да, человек, за которого выйдет Клэр, не будет пешкой — он сумеет добиться достойного положения. Ему бросили лестницу, и он взберется по ней наверх. Кстати, надо непременно раздобыть где-нибудь балансовый отчет и хорошенько изучить его.
А Мейзи все не отвечала на его письмо. Наконец дней через десять от нее пришла коротенькая записка: «По-моему, это ни к чему. Все кончено. Может быть, когда-нибудь потом, не знаю. Но не сейчас. Привет. Мейзи».
«Привет»… что ж, формула вежливости, не более того. У него стало тяжко на душе. Вот нелепость — почему она считает, что они не могут просто оставаться друзьями? Давние и прочные узы между Глемсфордом и Хэддисдоном в конце концов все равно к этому приведут, так почему бы не возобновить отношения прямо сейчас? Он и сам не предполагал, что так расстроится.
В Глемсфорде он встретил более теплый прием.
— Так-так, рад, что у вас все прошло удачно, — сказал Ллэнгейн. — Насколько я понимаю, вы Клайву понравились, а ему мало кто нравится. Надеюсь, вам будет там хорошо.
— Тоби, — обратилась к нему Мойра, сжимая в руке неизменный стакан, — когда-нибудь вы станете биржевым магнатом.
— Еще бы, — сказала Клэр, — он будет грандиозной фигурой.
Небрежный уют обветшалого дома обволакивал его.
После обеда, когда Клэр мыла посуду, а Ллэнгейн совершал вечерний моцион, Мойра, для начала оглядевшись по сторонам, словно опасалась, что у стен есть уши, стала рассказывать ему о себе:
— А знаете, на той неделе у нас серебряная свадьба. Только не вздумайте посылать в подарок серебряную вещицу, у нас их полно — правда, мы почти все сдали на хранение: ведь здесь двери не запираются, заходи любой вор, милости просим.
Утверждение Клэр, будто язык у Мойры никогда не заплетается, было не совсем верным: сейчас он все-таки немного заплетался.
— Что ж, мы с Идрисом прожили эти годы неплохо, не хуже других. Особенно зажигательным его не назовешь, но ведь и меня тоже. Выезжать меня уже не тянет — так, копаюсь здесь и довольна. Ах, Тоби, никогда не надейтесь, что страсть будет длиться вечно. Так не бывает. Сколько она длилась у меня? Лет пять. И все. Все, черт подери. Идрис чересчур для меня хорош, я понимаю; как бы то ни было, нам надо дотянуть нашу жизнь до конца. Клэр у нас такой живчик, что я от одного ее вида устаю. Только взглянешь на нее — и сразу же тянет выпить.
И она не замедлила подкрепить свои слова действием.
— Ну, про вас-то не скажешь, что вы живчик, верно? Уравновешенный человек — так бы я сказала. Для Клэр это хорошо. Ей нужно утихомириться.
Тоби слушал.
— Тут, знаете ли, была у нее эта история с Алеком. Он ничего, ну, правда, его тоже живчиком не назовешь, и все-таки мы бы не возражали. Я часто думаю, ни Идрис, ни я вообще ни против чего не стали бы возражать. Пожалуй, в какой-то мере это основа благополучного брака. А что такое благополучный брак? Порой мне кажется, я что-то упустила. Здесь мне по душе, но я все думаю, что могла бы заняться чем-то другим. Но чем? Чем можно заняться в моем возрасте? Где-то есть яркая жизнь, и я бы могла наслаждаться ею. Вот Клэр так и делает, но ведь она молода. Скажу вам, Тоби, стареть — дело невеселое, а я старею, никуда не денешься. Понимаешь, что красота ушла — ну не то чтобы я раньше была такая уж красавица, — теряешь интерес к тряпкам и всякому такому. Все становится серым — налейте мне еще, Тоби, что-то я так устала, сил нет подняться — и год от года все серее. Идрис в своем роде человек замечательный, ничего не скажешь. Такой замечательный, такой замечательный…
