Михаил Барышев - Вороний мыс
«Кавалерия», — ухмыльнулся Гнеушев, оглядывая выстроенную группу. Строй был похож на забор у худого хозяина. Верзила Забара, щекастый и плотный, лениво помаргивал, косолапо расставив тяжелые ноги. Рядом с ним, не доставая до плеча, притулился тоненький ефрейтор Кобликов в мешковатой, не по росту, шинели, перепоясанной брезентовым брючным ремнем. Шмыгая простуженным носом, он «ел глазами» старшину, видно опасаясь, что в последний момент Гнеушев выставит его из разведгруппы. Рослый, крупный в плечах писарь тянулся, словно новобранец на смотру, выпячивал грудь и косил глазами на отдраенные кирзачи со щегольски ушитыми голенищами. Шеренгу замыкал сержант Докукин, приземистый и большеголовый, с морщинистым лицом и короткой шеей, похожий на кряжистый пенек, случайно оставленный в молодой поросли.
Приказ капитана связал Гнеушева и четверых, стоящих перед ним. Связал полученным заданием, общими заботами, одной опасностью. Хорошие или плохие люди идут в группе, но бедовать им сообща, выручать друг друга, а придется круто — вместе принимать смертный бой.
«Какой там, к лешему, смертный бой, — усмехнулся Гнеушев собственным мыслям. — Штурмовая группа пойдет на смертный бой, а мы так — случайной дыре затычка… Отправимся собакам сено косить. Попродаем в скалах дрожжака, слопаем паек, увидим трех егерей и героически возвратимся в роту… Комедь!»
Но, как было положено командиру группы, Гнеушев внимательно осмотрел обмундирование и оружие. Приказал Докукину сменить в автомате диски на плоские магазины, а Лыткину выкинуть к чертям собачьим прицепленный к поясу штык от немецкой винтовки.
— Пойдем, чтобы и ноготок не брякнул, а ты по камням будешь греметь этим коромыслом. Нож возьми, самый обыкновенный финкарь… Удобнее, и шуму никакого не будет… Ты, Кобликов, пилоточку подальше засунь. Ушанку надень, если не хочешь, чтобы уши от холода отвалились.
Гнеушев качнулся на каблуках, точь-в-точь как это делал перед строем капитан Епанешников, когда начинал сердиться.
— Гляди, Кобликов, чтобы питание для рации выдали надежное. Предупреди там, что в случае чего старшина Гнеушев чикаться долго не будет. Если подведут, в полмомента с ними разделается…
Докукина и Забару старшина отправил получать сухой паек.
— Скажите Якимчуку, что группа идет выполнять особое задание командования. Консервы… чтобы мясную тушенку дал, сгущенное молоко и колбасу. Горохового концентрата не берите.
Якимчук не стал навяливать разведчикам осточертевший концентрат. Докукин и Забара принесли сухари, брынзу и консервы «тресковая печень».
— А сахар где? Чего он вам сахару не дал?
— Дал, товарищ старшина, — ответил Докукин. — Только он его на тресковую печень пересчитал. Три банки добавил, а тушенки — сказал, что на складе нет…
— А вы и расставили глаза, — напустился Гнеушев на разведчиков. — Поверили Якимчуковой брехне! Давай мешок, я с ним сам потолкую.
Поменять тресковую печень на тушенку командиру разведгруппы не удалось. Старшина Якимчук за войну навидался и рассерженных разведчиков, и грозных начальников. В заданиях он разбирался не хуже капитана Епанешникова. Знал, что главное дело будет выполнять штурмовая группа лейтенанта Кременцова. Для нее Якимчук приберегал и тушенку, и сгущенное молоко, и полканистры вонючего трофейного рому. Группа Гнеушева обойдется и тресковой печенью, не велики баре. Питательный же продукт!.. Слопают от безделья за милую душу вместе с сухариками и брынзой. А водички запить на Вороньем мысу хватит, небось не пустыня Сахара.
Гнеушев принес тресковую печень обратно и для поддержания собственного престижа громогласно заявил, что по возвращении он прижмет пройдоху Якимчука за такое обращение с разведчиками, отправляющимися на задание. В полмомента придавит этого прихлебая так, что у него из заднего места юшка брызнет.
— Вы не расстраивайтесь, товарищ командир, — басом сказал Докукин. — Тресковая печень — это же первейшая еда. Из нее рыбий жир производят, который детишкам и больным в питание идет… У меня брательник до войны салогреем работал. Завернешь, бывало, к нему на хозяйство, он краник у чана отвернет и жиру тебе алюминиевую кружку нацедит… Тепленького еще. Как слеза, помню, светится, и аромат от него пахучий. Сольцы в него щепоть кинешь, хлопнешь такую кружечку и — благодать! День на тоне без обеда ворочаешь…
Гнеушев отправился с лейтенантом Кременцовым на наблюдательный пункт. Уселся у рогатой стереотрубы с двадцатикратным увеличением и метр за метром стал обшаривать угрюмый, в диких гранитных отвесах, берег Вороньего мыса. Нашел приметную, похожую на башмак скалу, возле которой, по словам лейтенанта, можно было приткнуться к берегу и по расселине подняться на кручу. Старшина до боли пялил глаза, высматривая темную косую щель, прорезавшую сумрачный обрыв камня. Не очень было похоже, что по такой щели можно забраться на мыс.
— Заберетесь, — успокоил его Кременцов. — Мы же с ребятами забрались. Деться будет некуда — и заберетесь… Веревку только с собой прихватите, а то нам пришлось ремни связывать… Место там одно пакостное есть. Гладкий пупырь, и ни с какой стороны обхода нет. Всего в нем метров пять, а хуже не придумаешь…
В вечерние сумерки группа Гнеушева погрузилась на старенький мотобот. Раздалась негромкая команда, и берег стал отдаляться. Слеповато подсвечивая воду синими огнями, мотобот не спеша зачапал на север. По морю, в обход немецких батарей и приземистого наволока, до Вороньего мыса было километров двадцать.
Глава 3
— Чухаемся, как на ярмарке, — ворчал пожилой мичман, круто вывертывая руль то в одну сторону, то в другую. — А ну сюда глянь, старшина… Вроде похоже.
Заря, бросив над сопками первый ломоть неясного света, разливалась над землей, над оловянным туловом фиорда, стиснутого отвесными берегами. Мотобот на малом ходу тащился от заворота к завороту, разыскивая похожую на башмак скалу.
— Мне артиллеристам сегодня надо еще поспеть снаряды подкинуть, а я с вами валандаюсь… Приткнусь сейчас к берегу и — махайте. У меня приказ высадить вас на Вороний мыс, а уж как будете наверх забираться, не моя забота… Может, здесь?
Ближние скалы приметно расступились, открыв косую расселину в граните. Гнеушев задрал голову, оглядывая щель.
— А где же скала?
— Тебе еще скала требуется! — рассердился мичман. — Щель нашли, так ему еще скалу подавай!.. Вон их сколько! Любую выбирай, какая нравится.
Мичман с бережением повел мотобот в узкий лаз расступающегося камня. В теснине волны вспучивались стекленеющими буграми, то вскидывая бот вровень с береговым уступом, то опуская его ниже бородатых пупырчатых водорослей, пахнувших сыростью и йодом.
Прыгать пришлось с борта.
— Рация!.. Рацию осторожно…
Придерживая локтем дюралевую коробку рации, Ленька Кобликов со страхом скосил глаза в темный провал между бортом и скальным отвесом, где угрюмо хлюпала вода, прижмурился и прыгнул на берег. Мотобот задним ходом выбрался из щели и скрылся за заворотом.
Пятеро остались на уступе, клином врезающемся в отвесные скалы. Ввысь, разодрав твердь нависающего над головами гранита, уходила расселина. Темная и узкая, с зазубренными острыми камнями, тронутыми плесенью лишайников. Неровным шрамом в отвесной круче она вздымалась почти отвесно и метрах в тридцати исчезала за угловатым срезом.
Старшина Гнеушев недоверчиво хмыкнул, вспомнив слова лейтенанта Кременцова; что именно здесь он с разведчиками забрался на мыс.
Может, все-таки перепутал старшина место. Здесь же крылья требуются, такую откосину одолеть!
Над морем занимался рассвет. Разведчики, боязливо посматривая на щель, инстинктивно жались друг к другу, ощущая затаенную опасность уходящих в небо сумрачных скал.
Плавными кругами, раскинув крылья, ходили над водой чайки. Празднично белые, остроклювые и легкие. Качалась, колыхала водоросли, заплескивала на уступ сине-зеленая морская зыбь.
— Двинули, орелики! — приказал командир группы. — В полмомента! Докукин с веревкой за мной… Потом Кобликов… Рацию береги, ефрейтор. Голову отвинчу, если рацию кокнешь! Забара и Лыткин подстраховывают…
Метров двадцать прошли легко. Подъем был крут, но хватались руками за выступы и ощущали под ногами опору.
Иногда вниз срывались камни. Гулкими мячиками прыгали по уступам, распугивали птиц, рикошетировали о нижнюю площадку и улетали в море. Чайки кидались на всплески и, обманутые, взмывали вверх, суматошно хлопая крыльями.
Старшина поворачивал лицо на каждый звук нечаянно стронутого камня, ругался и поторапливал ползущих вверх разведчиков.
— Веселей двигай… В полмомента!
Щель вильнула в сторону, образовав что-то вроде наклонного, в метр шириной, карниза. По карнизу прошли, стараясь не смотреть вниз, где пугающе росла пустота.
