Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник) - Водолазкин Евгений Германович

Кот Блед сидел аккуратным кувшинчиком на дорожке. Перед ним лежала крыса. Без головы. Хвост у крысы дергался. Голова — с прикушенным страдальчески языком — валялась под кустом лаврушки.

Кот еще раз пропел свою нежную трель и исчез в живой изгороди, чтобы через секунду появиться на дороге, мягкой полупетлей затянувшей их дом. Направо дорога спускалась, постепенно твердея, скучнея, асфальтовея, и километров через сорок, извертевшись вконец, приводила к людям. Налево она оставалась, сколько видно глаз, обычной грунтовкой, тоже интересничала, крутилась, вилась, пока не упиралась в далекое, едва различимое поднебесье. Там утром и вечером стояло ровное медное пламя, которое ночью сгущалось в точку, в круглогодичную рождественскую звезду, сияющую над невидимым вертепом. Жуют волы, и длится ожиданье. Откуда ты знаешь, что это вертеп? Может, просто заброшенная ферма.

Они так ни разу и не дошли туда. Не проверили. Направо ездили регулярно, привозили еду и вино, друзей и гостей, энергосберегающие лампы и бумажные полотенца (12 рулонов всего за 3,99). И едва ли не каждый вечер, каждый отпуск, сидя на террасе, давали себе слово, что вот завтра непременно пойдем и разведаем, что там такое светится, но всякий раз отвлекались, четырнадцати дней не хватало ни на что, двадцати тоже не хватало, теперь, когда они здесь навсегда, не хватало сил.

Мы же сами купили этот дом.

Сами.

Теперь ты понимаешь — зачем?

Он не понимал, нет, все равно нет. Особенно сейчас.

Это было десять лет назад, они были молодые, глупые, тридцатилетние, даже еще не поженились, хотя уже год жили вместе, сперва короткими перебежками — то у него, то у нее, а потом и по-настоящему, в общеснятой двушке, для которой пришлось впервые слить бюджеты. И это оказалось интимнее и важнее, чем любое телесное слияние. Впрочем, в постели тоже все ладилось тогда, и не только в постели. По пятницам заказывали суши, в воскресенье ездили на бранчи, иногда даже в «Пушкин», много шопились, много путешествовали, много работали и вечерами много пили, успокаивая себя тем, что пьют только очень хорошее и очень сухое. И вообще — что бы мы все делали без вина и Голливуда?

Кино смотрели перед сном, на диване, обнявшись. Два бокала, тарелка с закусками, которую Катичка называла одним словом — колбасыр. Все чаще они выбирали не изощренные детективы, а романтические комедии, и к финалу Катичка обязательно плакала быстрыми, радостными слезами, а он говорил — боже, какая феерическая хрень! — и шел за новой бутылкой, чтобы она не видела, что он тоже плакал. Уже решено было, кому заказать обручальные кольца — чтоб не как у всех. Это было их жизненное кредо, нигде не записанное, никогда не сказанное вслух, но общее, очевидное — не как у всех. На самом деле они всегда были типичные представители. Обывательская масса.

На свадьбу оба собирались надеть джинсы и одинаковые футболки. И в свадебное путешествие поехать не после, а до. Долго выбирали — Прованс? Тоскана? Бали? — времена были сытые, лоснящиеся, глянцевые, они зарабатывали больше, чем можно и нужно, все в Москве так зарабатывали. В любую столицу мира легко было смотаться на пару недель или дней — и они мотались, поражаясь, что даже в Нью-Йорке все медленно и дешево по сравнению с Москвой.

Так куда?

Ну, я не знаю. Давай в Прованс. Камамберу поедим.

Да ну его. Были. А камамбер твой жопой воняет. Причем старой.

Баннер выплыл из угла, раскорячился на половину страницы. Катичка наклонилась, всмотрелась, щелкнула мышкой.

Вот тут не были! Смотри, прелесть какая! Давай?

А давай!

Очень маленькая страна. Очень маленькое место на самом ее краю. Зато гора здоровенная. Гостиничка горошиной лежала у ее подножия. Горошина была не фигурой речи, а концептом — все в отеле было круглое. В прямом смысле. Бетонная сфера — здание, внутри круглые номера, иллюминаторы вместо окон, круглая, бесстыже розовая кровать, круглое зеркало на потолке, круглое джакузи с видом на кругом очерченный садик, тяжелые шары гортензий на круглых клумбах, радужные мыльные пузыри в горячей воде, круглые, едва помещающиеся в ладонь бокалы, в которых шипели бусинки местного вина, чуть газированного, веселого, очень-очень молодого. От всего этого голова тоже шла кругом, они непрестанно, как от травы, смеялись, занимались любовью, спали, катались по окрестностям — как красиво! Ты только посмотри!

Действительно — очень красиво.

А давай дом тут купим!

Вроде, это Катичка сказала. Но мог и он. В любом случае — это была шутка, очень смешная. Им вообще не нужен был дом. Тем более тут. Они собирались пожениться и вписаться в московскую ипотеку. Все было просчитано минимум на сорок лет вперед.

В супермаркете они взяли вина, сыра, местных колбасок — смрадных, фантастически вкусных, по-особому спеленутых кабаньей кишкой. Еще дыню давай? Вон ту, зеленую. И виноград. Хочешь виноград? Ага. Каждая ягода размером с хорошую сливу. Все здесь было ненормально большое, сочное, непристойное. Деревья. Фрукты. Облака. Комары. Только люди были маленькие, шустрые, смуглявые, как муравейчики. Журчали на своем певучем непонятном языке, не вызывая никаких ассоциаций, и потому казались игрушечными. Заводными. Не люди, а нарочно. У них были непроницаемые, почти кошачьи мордочки, немножко злые. Нет, просто строгие. Откуда ты знаешь? Может, они наоборот — таким образом выражают свою приязнь. И вообще — френдли и хэппи. А тебе не все равно? В общем, да. Все равно. Нет, нет, не приставай. Мне с утра больно, все ободрал щетиной своей. Тащи лучше вино. Катичка скорчила ему рожицу, с размаху рухнула на круглую кровать и несколько раз сделала ангела, как в сугробе.

Он притащил, ощущая себя всемогущим Шивой, бутылку, два бокала, тарелку с нарезанной дыней, виноградную гроздь (пришлось в зубах). Катичка уже перевернулась на живот и, болтая голыми ногами, листала невзрачный журнальчик. Это что? Дом будем выбирать. Я каталог в супермаркете стащила. Слава богу, все по-английски. Смотри, четырехэтажная вилла с садом стоит меньше трешки в Бирюлево. Нам на трешку в Бирюлево и через сто лет не накопить. Поэтому давай купим виллу! Ну давай! Не жмись!

Они листали объявления, ржали, кидались виноградом, открыли вторую бутылку вина, позанимались любовью, да побрился я, клянусь, сама проверь, потом позанимались еще, оголодали, и он сбегал к холодильнику за колбасками и сыром. И еще вина прихвати, пожалуйста, милый! Он был милый, да. Счастливый. Тридцатилетний. За круглым окном все стало сперва серо-голубым, потом синим, и, наконец, стемнело полностью. Вместо ночника включили кособокую застенчивую луну. У Катички на шее и на бедрах, изнутри, там, где кожа была тонкая, как молочная пенка, и всегда прохладная, все было красное, натертое, и она требовала дуть, и он дул, да ты не дуешь, а щекочешь, так нечестно!

Девять спален, шесть ванных комнат, полностью реконструированный, с видом на холмы, кондиционированная кухня, частный сад, гараж на две машины, сорок пять квадратных метров, четыреста тридцать, в часе езды от аэропорта, в пяти минутах — общественный бассейн. Будем им жопу голую с террасы показывать. Кому им? Им всем! А потом гулять по этим тыщам квадратных метров.

Они смеялись так, что не услышали шагов судьбы. Кто первым заметил это объявление? Для ищущих романтического уединения! Читай — для круглых идиотов. Отдельно стоящий старый дом на вершине живописного высокого холма, к которому ведет асфальтированная дорога. Пристегните ремни, приготовьте блевательные пакетики — вам понравится на нашем серпантине. Площадь сто девять квадратных метров. Три этажа. Три жилых комнаты. Это вообще как? Про ванную ничего? Ничего. Значит, лейка на стене. Ну уж сразу лейка. Шланг могли протянуть. По живописному холму. Полностью оборудованная кухня. Терраса с ошеломляющим видом. Ошеломляет в основном количество комаров. А откуда комары? Написано — возле дома девственный лес. В лесу всегда комары. И грибы! Тоже девственные. Будем жареху делать вечерами. Ага, прям в камине! А там есть камин? Обижаешь! Вот — в доме имеется дровяной камин. Просторная мастерская. Место для машины под навесом. Частный садик. Дом полностью меблирован в винтажном стиле. То есть бабка-стайл. И мумия бабки наверняка до сих пор на чердаке. Там нет чердака. Все, без чердака не берем, без чердака — не жизнь. Что там еще? Раз в неделю приезжает хлебная лавка. Они покатились со смеху, и он, еле отдышавшись, дочитал — по соседству всего три обитаемых дома, жители которых живут напряженной духовной жизнью.