Станислав Новицкий - Запуск разрешаю! (Сборник)
— Здесь ремонтируют машины? — Виктор присвистнул. — Да тут жить можно!
Присматриваемся. Народу не густо. Каждый занят своим делом. На нас — почти никакого внимания. Лишь вспыхивают иногда яркие улыбки, доведенные до автоматизма. В конце цеха, за серой ширмой, битый джип. Под ним пара ног в стоптанных ботинках. Мы их едва не прошли. Ботинки зашевелились. Из-под бампера появилось знакомое веснушчатое лицо Доминика.
— Хелло! — хозяин фирмы ловко выбрался из-под машины.
— Привет, Доминик, — обрадовался Майкл.
Доминик улыбается, не решаясь подать нам наспех протертую ветошью руку.
— Простите, что не встретил. Тысяча извинений, — он глядит на часы и свистит от удивления: — Не уследил. Вы можете подождать еще минутку? Я приведу себя в порядок.
Доминик снова исчезает. Виктор дергает Майкла за рукав:
— Он действительно хозяин? Или вы нас разыгрываете?
— Все говорят, что да.
— А сколько человек на него работает?
— Думаю, не меньше трехсот.
Виктор потрясен:
— Это же как начальник ГАИ.
— И при чем тут это? — спрашивает Лена.
— Я только представил. Да у нас инженера не загонишь под машину. Майкл, скажи правду. Кто владелец этого хозяйства?
В своем просторном кабинете чистый, ухоженный, переодетый Доминик еще раз извиняется:
— Не могу удержаться. В свободную минуту так и тянет покрутить гайки. Осталась дурацкая привычка самому лезть под авто. Мне, конечно, стыдно. Стараюсь делать это тайком. Причем люблю заниматься ремонтом без подъемников, гидравлики и специальных механизмов. Представляю, будто автомобиль сломался на дороге и у меня нет выбора.
— Приезжайте к нам, Доминик, — говорю. — И у вас действительно не будет выбора.
— О, да? С огромным удовольствием.
— А вообще с вредными привычками, — назидательно говорит Виктор, — надо кончать. Вот наше руководство давно их в себе искоренило.
На следующее утро нас разбудил шум автомашины. Через некоторое время в дверь постучал Майкл.
— Не спите? Приезжал Джон. Извинялся. Он улетел на три дня в Нью-Йорк. Сказал, что не сможет по утрам доставлять вам газеты.
Мы с Виктором облегченно вздохнули.
— Но он передал вам это. — Майкл поднял увесистый сверток: — Сюрпрайз! Джон сказал, что здесь никакой коммунистической пропаганды.
Майкл оставил сверток на тумбочке. Когда он вышел, мы распечатали пакет. Там две книжки. Два увесистых тома без картинок. Естественно, на китайском.
За завтраком Майкл интересуется, как нам подарки. Виктор отрывается от комиксов. Мы вместе натужно улыбаемся:
— Передай Джону наши благодарности. Вот угодил так угодил.
С лица Майкла не сходит довольная улыбка. Ему нравится роль координатора и продюсера.
— Ешьте. Набирайтесь сил. Предстоит много работы. — Майкл обращает наше внимание на плотный график, написанный им от руки. Большой плакат с расписанием висит на кухне. Каждое утро Майкл вносит в него необходимые изменения:
— Сегодня мы приглашены в три школы, на радио и телевидение.
— Слышал, Виктор? — спрашиваю.
Шлейкин с головой увлечен комиксами.
— Виски!
— А? Что?
— Как Том? Он все еще не догнал Джерри?
— Отстань. В кои-то веки нашел интересную книгу.
Чудеса! На американской радиостанции ведущие общаются со слушателями в прямом эфире без всяких заранее подготовленных и «залитованных» цензурой текстов. Они посиживают за круглым столом в удобных креслах. Непринужденно болтают. Иногда из фирменных кружек с логотипом станции прихлебывают горячий кофе. Весело смеются. Мы через толстые стекла наблюдаем за их работой.
— А цензура, допустим, у вас есть? — спрашиваем владельца радиостанции.
— Что это? — с наигранным удивлением спрашивает босс.
— Ну, такие люди…
Мы объясняем какие.
— Нет таких.
— И можно говорить что угодно?
— Конечно, если это не противоречит законодательству.
— Всё-всё?
— Абсолютно.
— Обо всех?
— Кроме меня, разумеется. Хотите, вы можете выступить. Желаете?
— Желаем, — смело отвечает Виктор.
Хозяин делает знаки ведущим. Ассистент осторожно, без шума, заводит нас в студию. Подает наушники. Над столом висит несколько микрофонов. Их опускают пониже. Лена ужасно волнуется. Лицо и шея пошли красными пятнами. Она вообще впервые на радиостанции. Ведущий улыбается нам, продолжая о чем-то говорить в микрофон. Потом ставит музыку. Во время паузы босс объясняет ему, кто мы и откуда. Ведущий удивлен и, кажется, обрадован. Есть новая тема для беседы с радиослушателями.
— Снова в эфире, — говорит он, щелкнув тумблером. — К нам приехали русские: офицер полиции, учительница и журналист. Можете задавать им вопросы.
Мы по очереди представляемся и здороваемся с аудиторией. На студию обрушивается шквал звонков. Спрашивают про Горбачева, перестройку, угрозу ядерной войны. О ценах и зарплатах. Мы отвечаем. Слушатели довольны. Многие благодарят только лишь за предоставленную возможность услышать русскую речь. Телефоны не умолкают. Ведущий доволен. Майкл и владелец радиостанции слушают беседу в коридоре. Демонстрируют нам торчащие вверх большие пальцы. В конце беседы слушатели просят исполнить какой-нибудь номер. Радиостанция как-никак музыкальная.
— Есть ли песня про русских полицейских? — интересуется кто-то.
— А как же, — говорит Виктор и задумывается. — Сейчас вспомню. Ну, может быть, эта. Он громко запевает:
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой весенний наряд.
Ведущий достает откуда-то банджо. Ловко подбирает мелодию.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Вдоль железной дороги Воркута — Ленинград.
— Вертухай — это охранник. Можно сказать, полиция, — быстренько, до припева, объясняет Виктор Лене и ведущему.
Жестом Шлейкин требует от меня поддержки. Я подхватываю:
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд «Воркута — Ленинград».
Дождик капал на рыло и на дуло нагана,
Вохра нас окружила: «Руки кверху!» — кричат.
— Вооруженная охрана — почти милиция! — снова объяснил Виктор.
Но она просчиталась, окруженье пробито,
Кто на смерть смотрит прямо, того пули щадят.
«По тундре, по железной дороге…» — разносится по всему штату.
В тот же день были встречи в нескольких школах. Речь держали мы с Виктором. Лена переводила.
Шлейкин докладывал коротко: Америка его поразила. Есть всё: богатые дома, шикарные автомобили, красивая одежда, разнообразные продукты.
— А у вас в стране?
— А у нас ничего нет, — отвечал Виктор и садился.
Перед тем как перевести, Лена долго на него смотрела. Как бы ждала разъяснений.
— У меня все. — Виктор демонстративно скрещивал на груди руки. — Нет, я, конечно, могу перечислить, чего конкретно у нас нет, но, боюсь, это займет слишком много времени.
— Сергей, ты слышал? — дискуссия разворачивалась на глазах удивленной аудитории. — Кого пригрело родное государство на своей истощенной груди?
— Продуктов нет, одежды нет. Даже носков нет в магазинах, — упирался Виктор, задирая штанину.
— И об этом надо говорить именно здесь?
— Да, именно.
— При детях?
— Пусть знают правду. И не повторяют наших ошибок.
Все это время зрители молча переглядывались.
— Господи. Я это переводить не буду. Хорошо хоть форму не надел.
— Здесь я высказываю свое частное мнение.
— Что говорит уважаемый Виктор? — наконец не выдержал Майкл.
— Простите, у нас тут небольшая дискуссия, — извинилась Лена. — Уважаемый Виктор сказал, что в нашей стране не все так замечательно, как в Америке. Не так красивы дома, не столь разнообразны товары. Но и у нас есть много положительного. Об этом расскажет, — тут Лена с улыбкой повернулась ко мне, — уважаемый Сергей. Или начнем с вопросов?
Вопросы задавали самые дурацкие:
— Можно ли детям учиться в Советском Союзе?
— Правда ли, что еду мы готовим на кострах?
— Платят ли деньги за работу?
— У вас есть Конституция?
— А суд?
Я пытался сгладить общее негативное представление об СССР. Рассказывал о достижениях в космосе, науке и технике. Вспомнил литературу и театр. Кино и живопись. Короче, как-то неожиданно для себя заделался лектором-пропагандистом.
Приезжаем в другую школу. Посещаем третью. Везде одно и то же. Огромное, дремучее невежество. Просят рассказать о медведях, которые гуляют по улицам Москвы. О домах из снега и льда, где живут русские крестьяне. «Правда, что они едят сырое мясо?»
