Это могли быть мы - Макгоуэн Клер
– За все эти годы вы с ней даже не переспали, Эндрю. Так ведь?
Оливия поморщилась. Эндрю побагровел.
– Делия! Ты не имеешь права так со мной разговаривать. Ты расстраиваешь мать и портишь мой лучший вечер!
Он и не думал, что его отец может так говорить с Делией – для него она была особенной девушкой, талантливой и милой дочерью, которой у него никогда не было. Адам расхохотался.
– Тебе что, пять лет? Брось, пап. Она права. Кто ты для Оливии? Кто она тебе?
– Я… э…
Делия бросила на него благодарный взгляд, и это было так прекрасно, что он едва не потянулся, чтобы взять ее за руку, но она обхватила лицо руками, будто мужчина на картине «Крик».
– Господи! Вы должны решить, Эндрю. Ради нас всех. То, что Кейт возвращается и что вы забыли поблагодарить маму, и другие ваши действия… Это все влияет на нас. Вы забываете об этом. Мы все зависим от этого. Особенно теперь.
Эндрю озадаченно посмотрел на нее.
– Что ты имеешь в виду?
Делия глубоко вздохнула и посмотрела на Адама, и он понял, что сейчас она это скажет – то, что отказывалась говорить прежде. Внутри него все перевернулось, словно на американских горках.
– Потому что… – начала она дрожащим голосом. – Потому что я беременна. Беременна от Адама. И да, это значит, что ребенок может быть как Кирсти, поэтому мы должны решать. Кем мы все приходимся друг другу? Семья мы или что-то другое? Или мы просто… знакомые?
Кейт, 2012 год
В тот вечер, когда едва не умерла Трикси, у Кейт выдался хороший день на ток-шоу. Сначала не все шло гладко – она начала писать сценарии для своего раздела и иногда запиналась, читая с телесуфлера, а ее шутки проходили предварительный контроль, чтобы не задеть чувства американской домохозяйки. Ничего по-настоящему смешного в сценарий в итоге не попадало, а кожа задыхалась под слоем грима, но как же здорово было каждый день куда-то ездить, привозить Конору байки о глупеньких девочках-посыльных и ведущей шоу, Энн Джейкобс, которая, по слухам, застраховала свои волосы на миллион долларов. Работая в шоу-бизнесе, он знал все и обо всех, и Кейт чувствовала, что они равны – звездная пара, как ей всегда и хотелось.
Теперь Конор чаще всего ночевал в ее комнате, и Кейт заметила, что он даже стал оставлять свои вещи – книги, недопитые стаканы, бумажные платки, которые ей приходилось убирать. Его собственная комната оставалась святилищем, и в те ночи, когда он не приходил к Кейт, она испытывала жгучее влечение к нему, ворочалась в постели и думала о том, почему сама не может пойти к нему. Она даже не была уверена, что он ее впустит. Это была своего рода игра. Возможно, поэтому она до сих пор и хотела его с такой силой даже через без малого пять лет.
Секс оставался единственной ситуацией, когда они могли говорить что угодно. Она могла называть его холодным ублюдком, помешанным на контроле, в промежутках между поцелуями, во время которых она, казалось, высасывала из него воздух. Он дергал ее за волосы, шлепал по заду, и она этого хотела, даже умоляла об этом.
Все годы брака с Эндрю она не понимала, что секс – это другая страна с собственными правилами. Но после она часто лежала без сна и думала о его холодности, о том, будут ли они когда-нибудь встречаться с друзьями, ездить в отпуск, украшать вместе рождественскую елку. Ей даже начинали чудиться слова, которые они никогда не говорили друг другу: «Я люблю тебя». Те самые слова, от которых она с отвращением отмахивалась, когда их произносил Эндрю. Слышать их от Конора было бы бесценно. Потом она думала: «Нет, все в порядке. Он – всего лишь мужчина, и нас обоих устраивает свобода». Ничего, что ей было уже сорок. Если больше не хочешь детей, время больше не имеет значения, и можно нестись по нему очертя голову. Можно потратить десяток-другой лет на мужчину, в чьей любви не уверена.
Потом настал день, когда все изменилось. Она переодевалась после шоу, дрожа от адреналина и испаряющегося пота. Они освещали Олимпиаду, и Кейт пользовалась большим спросом как настоящая британка, способная рассказать о стране, о достопримечательностях Лондона, о британских обычаях, об успехах команды-хозяйки, и это пробуждало в ней странный прилив гордости, хоть она уже давно уехала за границу. Ее глаза под слоем косметики опустошенно поблескивали. Потом в гримерке вдруг появился Майкл Голд, важный продюсер, который ее нанял на работу. На секунду она рассердилась, что он не постучал, а потом поняла, как быстро включились старые инстинкты. Она стала важным человеком. Она заслуживала многого, и, возможно, более качественного чая. Она открыла рот, чтобы попросить его выйти, но увидела его лицо.
– Кейт, у нас проблема.
В животе все перевернулось.
– Что-то с шоу?
Он закрыл дверь.
– С шоу все хорошо. Отзывы положительные, особенно теперь, когда ты немного сгладила углы.
– Тогда в чем дело? – разозлилась она.
– Почему ты не сказала мне, что у тебя нет грин-карты?
Кейт никогда об этом не думала. У нее была временная рабочая виза, выданная сначала на три года, а потом продленная кем-то в компании Конора, и она полагала, что на будущий год, когда истечет срок, произойдет то же самое.
– Майкл, ты сам предложил мне эту работу, а не наоборот. И ты знаешь, что я – подданная Великобритании. Ты наверняка знал, что мне понадобится виза, но даже не спросил об этом.
Он помассировал лоб мясистыми пальцами.
– Мне звонили из чертовой иммиграционной службы. Они завтра приедут поговорить с тобой. Эти ребята шутки шутить не любят. Твою визу могут не продлить. О-1 – на редкость поганая категория. И ты даже не сообщила им, что работаешь здесь!
Конечно, Кейт не работала в компании Конора, как было указано в визе, но она и не думала, что это имеет значение.
– И что теперь будет?
Казалось, это все происходит не на самом деле, как в тот день, когда врачи рассказали им о Кирсти.
– Я теперь не могу добыть тебе грин-карту. До твоей работы на шоу, возможно, это получилось бы.
– Что еще я могу сделать?
Он бросил на нее раздраженный взгляд.
– Не знаю, Кейт. Ты могла бы выйти замуж. Заставь этого чертова ирландца жениться на тебе. У него же есть гражданство, верно?
Она стояла совершенно неподвижно. Она была профессионалом. Ни в коем случае никаких слез на рабочем месте.
– Хорошо, Майкл. Я все улажу. Извини, что поставила тебя в неловкую ситуацию.
Английские извинения, кажется, произвели на него впечатление, и Кейт спокойно вышла через студию, хотя внутри все дрожало. Ее отправят обратно в Англию, возможно – в наручниках и оранжевом комбинезоне, как в американских фильмах. Она ехала к дому, внимательно глядя на дорогу и размышляя, как скажет Конору. «Женишься на мне?» Господи… Он же сотню раз говорил, что никогда больше не женится после катастрофической первой попытки. Ей придется вернуться в Англию и принять последствия своих действий, возможно – жить с сестрой и новорожденным ребенком Элизабет, которого видела только на фотографиях в сети, если сестра вообще захочет разговаривать с ней после стольких лет молчания. Приползти на коленях к семье. К Эндрю. К детям… Но нет, ей было невыносимо даже думать об этом. Нужно было искать другие варианты.
Автоматические ворота открылись, чтобы пропустить ее, но дома, похоже, никого не было. Свет не горел. Она попыталась подумать, куда мог деться Конор. Наверное, поехал на какую-нибудь вечеринку или работал допоздна в своем кабинете в Санта-Монике с видом на пляж, где она была лишь однажды. Она достала ключи из дорогой сумочки, которую он ей купил, и тут услышала шум. Хнычущий звук, словно раненая собака или человек с заткнутым ртом. Боже! Серийный убийца? В холмах вокруг Лос-Анджелеса такие истории ходили постоянно. Рысь? Койот? Она шла через дом, чувствуя, как воздух омывает кожу, словно холодная вода. Ключи легли на стол с легким звоном, и Кейт задержала дыхание. Если она попытается окликнуть кого-нибудь, убийца может ее найти. Во дворе зажглись огоньки охранной сигнализации и подводная подсветка бассейна, из-за которой тот казался молочно-белым глазом. Возле бассейна, прислонившись к дверям дворика, лежало тело. Кейт дрожащими руками открыла дверь, и Трикси упала в комнату.
