Это могли быть мы - Макгоуэн Клер
– А…
Почему-то это известие ее потрясло. Что же такое есть в браке, что даже если он прогнил, кишит опарышами и приходится тащить на себе этот труп, все равно хочешь попробовать еще раз?
– Ты даешь Аланне деньги?
Он посмотрел на нее.
– Не думаю, что это твое дело.
– Не мое.
Она встала со стула, ощутив ступнями холодную плитку. Как же холодно было в этом доме!
– Я вообще не знаю, могу ли хоть что-то считать своим делом.
Конор складывал полотенце маленьким квадратом.
– Детей нельзя выбросить из головы, Кейт. Даже если ты не хочешь и не можешь их любить, они существуют. Я стараюсь ради Трикси как могу. Надеюсь, она хотя бы не страдает от недостатка любви.
В этом был он весь – просто мимоходом сказать немыслимое, худшие слова на свете: что он не любил эту девочку и вообще не хотел ее рождения.
– Ладно. И что мне делать?
Она имела в виду: «Что будет дальше? Как я могу жить здесь с тобой, если ты даже не сказал мне, что у тебя есть ребенок?»
– Ты вообще хочешь, чтобы я осталась здесь? Конор, может, мне уйти? Если ты не сообщаешь мне даже о самых основных фактах своей жизни?
– Я хочу, чтобы ты осталась.
– Я так больше не могу.
Но боевой дух ее оставил. Куда еще ей податься? На самом деле она умоляла: «Пожалуйста, полюби меня хоть немного. Впусти меня».
– Ты права, – произнес Конор более мягким тоном, пожимая плечами. – Я не уделял тебе достаточно внимания, слишком часто оставлял здесь одну. Обещаю, все изменится.
– Ты хочешь, чтобы я осталась.
– Конечно. А теперь покажи, где ты капнула мороженым.
Когда спустя пять лет Трикси ввалилась в дверь, первая мысль Кейт была – «несносная девчонка». Потом она увидела, что Трикси не дышит. Ее лицо под слоем макияжа позеленело, а вокруг рта запеклась белая пена, словно девочка задохнулась рвотными массами. Крошечная девочка в мини-юбке и драной футболке, покрытая гусиной кожей. Кейт удалось поднять ее и уложить на диван. Она вспомнила курсы первой помощи, которые проходила, когда стало ясно, что Кирсти может умереть в любой момент. Она открыла Трикси рот и ощутила кислый гнилостный запах. Поморщившись, она протянула руку и сунула палец в трахею. Интимность этого действия ее потрясла. Когда еще можно сунуть палец в рот другому взрослому человеку, ощущая мышцы, слюну, небный язычок, трепещущий, будто пойманная бабочка?
– Давай, Трикси… – сказала она. – Нужно, чтобы тебя вырвало. Тогда тебе станет намного легче.
Одновременно она надавила на живот девочки. Ничего. Ее тело обмякло, словно выпотрошенная рыба.
– Трикси! Нужно, чтобы тебя вырвало. Давай, я же знаю, что тебя тошнит каждый день. Просто блюй.
Она надавила сильнее и ощутила сопротивление, словно внутренности начали слипаться, а потом Трикси забилась в конвульсиях, и изо рта полезла зловонная белая пена. Кейт отвела ее в туалет на первом этаже, где девочка встала на колени, и ее стошнило. Она застонала и попыталась лечь, но Кейт быстро зажала ее между ногами, держа давно не мытые рыжие волосы.
– Давай, Трикси. Пусть все выйдет. Что ты принимала? Наркотики?
Она в панике оглянулась в сторону телефона в коридоре. Нужно было вызвать скорую.
– Оставайся здесь и продолжай блевать. Умница.
Она подбежала к телефону и попыталась объяснить. Ее акцента не понимали. Адрес пришлось называть несколько раз.
– У девушки передозировка, – ей казалось, что дело в этом.
– Это ваша дочь, мэм?
Она заглянула в туалет. Трикси завалилась набок лицом к стене, и рвота стекала по плиткам.
– Падчерица. Пожалуйста, побыстрее.
Она подошла к девочке.
– Давай, милая.
Откуда вдруг взялась эта нежность? Теперь Трикси плакала, и Кейт сочла это хорошим знаком.
– Все в порядке. Все вышло?
Трикси слабо покачала головой, оттолкнув Кейт, но больше ничего не вышло.
– Давай-ка умоем тебя. Станет лучше.
Она поставила Трикси под душ и хотела выйти, чтобы дать ей уединиться, но поняла, что девочка не в себе, вся дрожит и бессмысленно стоит под струями воды. Поэтому Кейт сняла душ и умыла Трикси, намылив ей лицо, руки и грудь, заляпанную рвотой, потом завернула в полотенце, на котором остались разводы туши. Потом вывела девушку из душа и стала укачивать, как делала это с Кирсти, когда та была совсем маленькой и страдала от лихорадки, заставлявшей постоянно держать ее на руках, если она вдруг начнет умирать.
Трикси весила не больше ребенка, кости у нее были совсем тонкие, а глаза занимали половину лица. Она явно давно не ела. Девочка тихо подвывала, будто недовольная кошка. Она не приходилась Кейт ни дочерью, ни падчерицей. Кейт была для нее совсем чужим человеком. Но все равно она всю ночь проходила с девочкой на руках.
– Тебе нельзя спать. Не спи, родная.
Иногда приходилось шлепать ее по бледным щекам.
– Трикси! Не вздумай спать!
Скорая не ехала. Возможно, они так и не разобрали адрес. Конор тоже не приезжал. Накануне вечером они поругались из-за работы. Скорее всего, он был у какой-нибудь другой женщины, и она даже не могла ничего возразить, потому что он ничего ей не обещал, ничего не был ей должен, и она имела право поступить точно так же. Но, хоть Кейт приходилось изменять и раньше, у нее никогда не возникало подобного желания. Только сейчас стояла глубокая ночь, и она пыталась сохранить жизнь его ребенку.
Когда Трикси успокоилась и рвотные позывы прекратились, Кейт решила отвезти ее в больницу, но не знала, куда ехать, и все еще боялась выезжать на шоссе по ночам. Она несколько раз звонила Конору на мобильный, даже попробовала с телефона Трикси на случай, если он избегает только Кейт. Она звонила в скорую раз десять, называя адрес, и каждый раз получала ответ, что машина выехала.
– Лорел-Каньон-драйв, 543! Никто так и не приехал! Нужно позвонить у ворот. Пожалуйста! Моей падчерице очень плохо. У нее передозировка. Да, я очистила ей желудок. Погодите…
Трикси приподнялась на локте, и Кейт, бросив телефон, поспешила снова отвести ее в туалет, придерживая рыжие волосы, пока изо рта стекала слизь. Худенькое тело тряслось. Со стоном девочка свернулась на полу в позе эмбриона. Кейт подняла ее.
– Знаю, милая. Скоро станет лучше, обещаю.
Она подумала – не это ли ощущают медсестры? Что-то вроде временной безумной любви, ощущения войны с темнотой и болезнью, в которой полем боя служит хрупкое человеческое тело. Она, едва знавшая эту девушку, обиженная самим ее существованием, не способная даже любить собственных детей, все равно обнимала ее, шептала ей на ухо, целовала покрытый испариной лоб. Решив, что на свежем воздухе Трикси станет лучше, Кейт стала водить ее вокруг бассейна. Было поздно, но из-за освещения казалось, что уже наступает рассвет. Где-то завыли сирены. Ей уже не верилось, что скорая приедет. Только она могла позаботиться о том, чтобы Трикси не умерла. Помощь не придет. Бассейн сверкал, словно бижутерия. Ночь тянулась бесконечно. Время текло… Кейт проснулась. Боже… Она умерла… Девочка…
Кейт лежала на плитках, окружавших бассейн. Они холодили лицо, и она с трудом поднялась, пытаясь открыть глаза. Бетонно-серый рассвет. Американский рассвет, говоривший о том, что ты находишься далеко от дома и никогда не вернешься. Над ней стоял Конор в джемпере и джинсах.
– Трикси… Ей плохо.
– Знаю. Ее увезли, – он протянул ей руку.
– Я уснула. Господи! Я не должна была спать.
– С ней все в порядке. Врачи говорят, она все выблевала. Я получил твои сообщения.
– А…
Вода в бассейне тихо плескалась, в саду стрекотали кузнечики, а с подножья холма доносился шум первых машин. Кейт била истерика.
– Ты помогла ей?
– Сунула два пальца в рот. Ее стошнило раз десять. Не знаю. Я вывела ее прогуляться. Ей хотелось спать. Никто не приехал.
– Ты назвала не тот адрес. Лорел-Каньон-роуд.
– Что?
– Роуд, а не драйв.
– А…
Драйв – это адрес ее дома в Англии. Бывшего дома. Слово случайно выскочило в панике.
