Валерий Пудов - Приключения Трупа
Ограды везде починили, а где не хватало земли, снесли.
Поля освободили от завала и, хваля генерала, подмели.
Скосили бурьян с грядок и изменили план укладок.
Обмыли камни и забыли о давней пыли.
Отцепили коряги от бумаги, слили ручьи навоза в ничьи бензовозы и для красоты рассадили в овраге цветы.
Скот забили и без хлопот распределили: коров — для даров, оленей — для подношений, лошадей — для сторожей, баранов — для чуланов, лис — для подлиз, свинок — для поминок, собак — для зевак.
Персоналу помимо зарплаты вручили сертификаты, и не помалу, а ощутимо: и на лопаты, и на затраты.
У кладбищенских ворот стоял народ, поджидал, как прибавку к пенсии, эпический подход процессии и шептал:
— Генерал — в ставку, капитал — на отправку.
— ДорогОй умрёт — ничего с собой не возьмёт, а нагой сброд пронесёт его ногой вперёд, упечёт с головой в грот и даровой доход — приберёт.
Но были и другие мнения — возносили прыть:
— Такие приключения в могиле не зарыть!
— Кто живее всех живых, под смех нагреет сто других!
Приводили примеры молодецкой мертвецкой манеры:
— И от веры без вины ушел, и от науки, и от любви, как от скуки, и от войны и торгашей, что в крови до ушей, и от охочих до зол депутатов и прочих пузатых вшей. А имели силы — невпроворот. Неужели от могилы не уйдет?
И галдели у ворот, и глазели нескромно, словно прозрели и углядели в метели не покойника, а конника верхом или очумели и усмотрели, что под седлом — газели.
И вот побежал поперёк, как плот на вал вод, шепоток:
— Идёт, проказник!
— Генерал, а мил, как голубок!
И многохвостый праздник вступил на погосты, как бурный лазурный поток — на культурный бережок — в ажурный уголок.
5.Одноименные смутьяны, лёжа в похожих гробах, вели похоронные караваны не за страх, а ради пяди земли в головах. И понятна была зависть безземельных — одни они огрызались со зла бесплатно и неподдельно.
Но тирады досады не оскверняли тишь строя, а лишь оттеняли награды героя.
Халдеи в ливреях выставляли грудь и пролагали ему путь в кутерьму затылками. Бледнолицые девицы с пылкими устами украшали тропу цветами и убирали подстилками.
Жены напряженно бросали под стопу крупу с опилками.
Сводный оркестр подогревал накал и исполнял без фальши полный реестр маршей.
У ямы вставали прямо и браво и вой поднимали — до истерик, как на причале у переправы на другой берег.
Потом чередом читали речи о человечьем идеале.
Сообщали, что генерал — не злодей, а чудодей: бывал крут, но уважал труд и здоровую норму, а отчизне даровал новую форму жизни.
При этом, однако, добавляли, что вояка — отпетый плут без морали, но тут едва ли уйдет: народ его стережет и своего пособия, обещанного за обеспеченное надгробие, и в грусти не упустит, не проморгнёт.
Зная шустрый нрав полковника, покойника вынимали из гроба и, подняв у края могилы, как люстру и светило, представляли для обозрения: тот ли он или, наоборот, в святом теле — хамелеон. Чтобы потом не доверяли, как вначале, со слова чуду и не болтали, что он снова — всюду.
Многие внимали предупреждению: подбегали и, строя предположения, озирали героя и гения перестроя.
Строгие делегаты вдыхали мертвецкие ароматы, сличали приметы и молодецкие портреты, приставляли ко рту зеркала, а ко лбу автоматы, считали перед глазами медали, щипали губу, пугали голосом, втыкали перья в волосы, вливали в глотку водку, изрезали кусками стекла и проверяли на щекотку кожу, а иногда поступали и строже — без труда плевали в рожу.
Устав от проб, опускали мертвеца в гроб, гроб — в яму, а яму стремглав засыпали, чем и завершали драму — без проблем и, полагали, что — насовсем.
Ритуал венчал военный салют.
Шквал свинца превращал в отребья купу деревьев и обещал Трупу финал смут и непременный уют.
6.Но не везде захоронение протекало так.
Кое-где население выдавало упокоение за бардак.
Подогревало волнения и затевало немало драк.
Халдеев посылали к лешему и вешали на ливреях.
Девиц, не разбирая лиц, брали на силу у края могилы.
У жен за кокетство срывали ленты и отнимали документы на наследство.
У оркестра звук бывал искажен, как хрюк в свинарнике, и ударники бежали вон под смех со всех сторон.
Вал камней и прочего хлама сбивал людей в ямы.
У рабочего персонала вырывало и лопаты, и халаты, и зарплаты.
Речи читали не по-человечьи: раздвигали врозь губы и жужжали сквозь зубы, расставляли врозь зубы и мычали сквозь губы.
А чудодея, зверея и не приемля маскировки, швыряли в землю без упаковки — объяснили, что сокращали расходы парней на непоседу и облегчали подходы червей к обеду.
Или зарывали его в восточном ритуале: без гроба и с головой наружу — для того, чтобы точно знали, что и сам — тут же и не кружит, как живой по городам. И если санитары умыкали в свое логово тело, отрезали голову и умело сажали её на старом месте, то уличали ворьё бесспорно: дёрнув непокорный труп за чуб.
Или от обид и из опаски, что снова убежит к ясноглазке в гости, ломали ему кости, вязали сурово резиновым узлом, а ко всему и пронзали осиновым колом и с гиком и стоном заливали жидким гипсом и хлипким бетоном.
Протесты на испытания бывали неуместны: в наказание гнусавых погребали в канавах.
Поклонники приключений, наоборот, избегали мучений, не теряли надежд и собирали покойника в поход: клали прямо в яму пальто и кое-что из одежд и еды для ужина, оружие для защиты и корыто воды для утреннего обливания, плевали на восток и вслед опускали в могилу велосипед, кобылу, блок питания и движок внутреннего сгорания.
7.Но отдельные случайные неполадки в ритуале не изменяли нормальные прощальные порядки.
Печальные — горевали, отчаянные — ликовали, а цельные натуры соблюдали процедуры.
Шествия маршировали в соответствии с разнарядкой и без сбоя успевали с укладкой и чествием героя: от одной милой могилы кочевали к другой и без дурного слова провожали на покой очередного двойника шебутного мертвяка.
Оставляли радующее и дорогое кладбище — шагали на чужое. Попутно, покидая готовое, совокупно учреждали новое: начиная с края старого лежбища, погребали шалого малого до следующего. Эпические генералы навалом заполняли межкладбищенские интервалы, и заунывное дело матерело, теряло малость и планы — разрасталось в непрерывное тело: курганы. Вчерашние пашни уступали посевы под засеку и раскрывали чрево человеку. Постройки исчезали с лица земли и шли на койки для мертвеца и тли. Улицы и дороги освобождали место под итоги, как курица — для петуха, а невеста — для жениха.
8.Гордый мертвый ковал успех, как чемпион: подчинял хилых и диктовал закон.
Во всех могилах — он!
На всех погостах — хозяин пёстрых развалин!
Посевы и слава справа налево и слева направо — держава и дева для него одного!
Какой живой получал такой ареал под покой и капитал? И к чему изобретать скандальную фундаментальную частицу, если прыть — не поймать, нить — разрывать, а благодать мчится к тому, кто ни на что не раздвоится, уму не подчинится и на месте превратится в кладь без границы?
Итог — строг: оставлять след на земле — бред: к хуле и забытью, — а врастать в неё и брать своё от её побед — к хвале по чутью.
Зарывали Труп под сень куп не день и не два: уважали права не быстротечно.
Но не знали, что сохраняли — навечно: несут гостя до погоста, а кости и тут ждут роста!
XXXV. ЖИВИНКА НА ПОМИНКАХ
Кладбище покидали крадучись — глазки опускали в опаске: не исключали нового подвоха от бедового скомороха, намекали, что и под землёй мертвец — удалой молодец, а когда совсем оставляли поляну с холмами, добавляли, что беда — с ушами, а жуть — с ногами:
— Не тем будь помянут, чем в яму затянут!
И продолжали путь молчком, а поспешали — бочком.
Но для приличий уважали и обычай, забывали хулу и ступали к столу, на чай, а невзначай роняли слово:
— Живого почитай, а неживого — поминай.
И кистью почистив ботинки, начинали поминки.
И везде поминающих подстерегали события, которых по прибытии не ожидали: похожие, как разговоры в прихожей, но пугающие, как заторы при езде на магистрали.
Предполагали, что поминки будут скучными, как без чуда картинки, но покойник с подручными доказал, что разбойник — удал и под спудом не потерял живинки.
2.Стол был мил для рта и не гол для живота.
Чего усопший не вкусил при жизни, того навалом нашли по подвалам и сгребли в общий котёл к тризне.
Принесли по заказу и подвели базу:
— Пострел не успел съесть, значит, завещал, а нам от него честь — по зубам и задача — под оскал.
На скромное угощение пришли, как корабли на приглашение с земли, и ненасытные, как в курятнике медведи, подлецы-соседи, и элитные знакомые героя, и сорванцы-соратники по разбою, и удручённые мудрецы-учёные, и отцы-депутаты, и молодцы-солдаты, и творцы-производствен, — ники, и дельцы-торгаши, и простенькие родственники, и свойственники из глуши.
