Ларс Кристенсен - Посредник
– По-твоему, Мартин и немножко музыки сыну завести не может?
– Немножко?! Я больше не могу, черт побери! Хоть бы для разнообразия перевернул пластинку!
– Ладно, замолвлю за тебя словечко, Билл.
Фрэнк прошел дальше, к палате Стива, осторожно отворил дверь. Мартин спал, сидя на стуле. «Blue Skies» доигрывали последний куплет. Песня казалась здесь совершенно не к месту. В этой палате все оцепенело. Все прекратилось. Песня тосковала по иным краям, по иным пространствам. А Стив уже не воспринимал благую весть шлягера. Фрэнк осторожно поднял адаптер и повернулся к койке. Вот лежит мой товарищ, думал он, единственный, какой у меня был. Внезапно на него нахлынули растроганность и благодарность. Что делать с воспоминаниями, если их не с кем разделить? Они исчезают, блекнут и тают, как дым. Мартин проснулся:
– Давно тут стоишь?
– Только что пришел, Мартин. Не хотел тебя будить.
– В другой раз разбуди.
– Ладно. В другой раз разбужу.
– Ты плачешь, Фрэнк?
– Нет, не плачу.
Мартин кивнул на Стива:
– Он выглядит лучше, верно?
– Нет. Лучше он не выглядит.
– Что ты говоришь?
– Говорю, что он выглядит хуже, Мартин.
– Мне-то видней! Я тут все время сижу и вижу! Стив выглядит лучше!
– Ты думаешь, что он выглядит лучше, потому что сидишь тут круглые сутки.
– Я знаю, что вижу, Фрэнк. Стиву полегчало, аккурат со вчерашнего дня. Взгляд. Разве не видишь? Он знает, что мы здесь.
– Ты видишь именно то, что хочешь видеть. Грезишь. Стив выглядит ужасно.
– Черт бы тебя побрал, Фрэнк Фаррелли!
– Да ты глянь, Мартин! Он распух вдвое, глаза пропали, а рот похож на большущий сухой пузырь.
– Я хорошо вижу! Он пришел в себя.
– Если он этак взбодрился, спроси у него, каково ему лежать вот так, когда на него глазеют.
– Выметайся, Фрэнк!
– Или круглые сутки слушать «В-двенадцать».
– Ты слышал, что я сказал? Выметайся и больше не приходи.
– Отключи его, Мартин. Отключи Стива прямо сейчас. Хватит с него.
Мартин схватил трость и замахнулся на Фрэнка:
– Оставь меня в покое! Видеть тебя больше не желаю!
– Хочешь совет, Мартин? Попробуй разок перевернуть пластинку. Вдруг поможет?
Фрэнк захлопнул за собой дверь, он был слишком взбудоражен, чтобы ехать на лифте, и потому спустился по лестнице, мысленно проклиная все на свете. Возле машины он встретил Шерифа. В общем, оно и к лучшему. Он не в состоянии носить это в себе.
– Это не несчастный случай, – сказал Фрэнк.
– Вы о чем?
– Девчонки знали, когда проходит поезд. Потому и шли там. По рельсам можно ходить круглые сутки, только не в два сорок пять.
– Вот черт!
– Это самоубийство. Не несчастный случай.
Шериф огляделся по сторонам, шагнул к Фрэнку:
– Об этом извольте помалкивать, Фаррелли. Иначе у нас выстроится целая очередь идиотов, воображающих, что самое милое дело – покончить с собой.
– Как насчет машиниста?
– В каком смысле?
– Он ведь захочет узнать. Что не виноват. Что девушки…
– Даже не думайте, Фаррелли. Понятно? Никто не виноват.
– Ладно. Раз вы так считаете. Никто не виноват.
Шериф положил руку Фрэнку на плечо:
– Знаете что, Фаррелли? Иной раз мне хочется, чтобы вы вообще не думали.
Когда Фрэнк вернулся домой, его ждали четыре отутюженные сорочки: три голубые и одна белая.
Фрэнк и Бленда продолжали ужинать в ресторанчике Смита. Обычно он приглашал ее, но нередко она сама намекала, что неплохо бы опять вместе поужинать, – во всяком случае, она бы не возражала. Он тоже не возражал. Таким манером они пребывали в согласии, и смущаться ни ему, ни ей не приходилось. К тому же, кроме них, посетителей в ресторанчике не было, да и идти в другое место не годится. Впрочем, других мест не существовало, разве только «Рейлуэй рест», а туда им идти не хотелось. У них появились общие привычки. Фрэнк пил пиво, Бленда – вино. Потом Салли подавала кофе от заведения, подсаживалась к ним, рассказывала последние новости, а последние новости в Кармаке зачастую были старыми, но тем не менее желанными. Они разговаривали о хороших временах, которые отступали все дальше и дальше, словно кто-то попросту их выдумал, словно здешним обитателям все пригрезилось. Когда речь заходила о несчастьях, особенно о девушках, что шли по рельсам, Фрэнк разумно помалкивал, хоть ему ужас как хотелось выложить: он знает, что это не могло быть несчастным случаем. Так он и носил в себе этот жгучий секрет. Вдобавок он не забыл, чту Бленда сказала в первый вечер: ей не хочется иметь мужа, у которого и дома на уме одна работа, – и полагал, что это касается и ресторана. В свою очередь, Бленда не давала подписки молчать и знай рассказывала про людей, звонивших в мэрию с жалобами на все на свете, что, мол, из крана течет бурая вода и почему вечером на улицах не включают фонари, причем на темные улицы жалуются в первую очередь те, кто вечерами вообще из дома не выходит, вот и пойми их, говорила Бленда. Народ даже на железную дорогу жаловался. Если поезд, который здесь не останавливался, опаздывал на минуту-другую, они звонили в мэрию и требовали объяснений. Фрэнк прямо воочию видел их, этих окаянных жалобщиков, следивших, соблюдает ли проходной поезд график движения. Черт бы их побрал. И думал, что если бы этот окаянный поезд, только усугублявший заброшенность кармакцев, не шел в ту недавнюю ночь по графику, то Марион была бы в сознании, а Вероника – жива. Опоздание могло бы спасти жизни. Ведь от этого все еще больше утрачивает смысл?
– Ты положил цветы возле путей? – спросила Бленда. – Ну, где девушки…
– Мне это не по душе.
– Что не по душе, Фрэнк?
– Не по душе, что народ украшает такие места. Не знаю. По-моему, это неправильно.
– Но мы и на кладбище несем цветы.
– Это не одно и то же. Девушка похоронена не у железной дороги. Вдобавок незачем привлекать туда массу людей.
Бленда достала сигарету, но не закурила.
– Все-таки ужасная глупость – идти по рельсам! Впотьмах! Не понимаю. Ведь вполне порядочные девушки, правда же?
– Народ совершает много непонятных поступков. Даже порядочный.
– Но разве они не знали, что как раз в это время проходит поезд?
Фрэнк замер. Едва сдерживаясь. Его так и подмывало рассказать. И он не стерпел.
– Может быть.
Бленда наклонилась над столом, тоже понизила голос:
– Что «может быть»?
– Как – что? Ты разве не говорила, что не хочешь иметь мужа, у которого и дома на уме одна работа?
– Мы сейчас в ресторане, Фрэнк. Здесь ты можешь сказать.
– Не дави на меня. Будь добра.
Бленда все же закурила, пуская колечки дыма, проступавшие на фоне неоновых ламп. Фрэнк помешивал кофе. Салли у стойки вычеркнула из меню еще несколько блюд.
– Вы там не ссоритесь, голубки? – спросила она.
Бленда засмеялась. Теперь уже Фрэнк наклонился над столом:
– Может, они знали. Потому и пошли туда.
Разговор оборвался, так как явился посетитель. Боб Спенсер. Выглядел он скверно. Рябины и поры на землистой физиономии открылись, глаза точно вклеены между морщинами, похож на собаку. Так ему и надо, подумал Фрэнк. Пусть этот подонок раскаивается каждый раз, как глянет на себя в зеркало, если он вообще смеет смотреть на себя. Но какого черта он сюда приперся? У него что, нету своей харчевни, где можно напиваться и устраивать мордобой за компанию с такими же, как он сам? Фрэнк забеспокоился. Боб заявился сюда учинить скандал, будто мало ему того, что уже натворил? Но Боб прошагал мимо них, сел в дальнем закутке, не снимая пальто, и заказал кофе. Все молчали. К счастью, просидел он недолго. Залпом осушил чашку, положил на блюдечко несколько монет и медленно направился к выходу, но на сей раз задержался возле Фрэнка. Правда, смотрел на Бленду.
– Небось ты устроила Фаррелли эту работу?
– Кончай, – сказала Бленда, глядя в сторону.
– Наверняка без тебя не обошлось, так ведь? Пособила?
– Кончай, – повторила Бленда.
Боб Спенсер осклабился, от такой усмешки у любого аппетит пропадет.
– Обычно ты понимала шутки, Бленда. Как дела, кстати?
– Отлично, Боб.
– Вижу. Давненько не виделись, между прочим.
Бленда посмотрела на него в упор:
– Оттого и дела идут отлично.
Боб помолчал, просто стоял, пялил глаза, тянул время. Фрэнк не знал, что хуже – что Боб избил Стива или что у Бленды явно что-то с ним было. Салли стояла у стойки наготове, на случай, если Боб выйдет из себя, а с Салли не больно-то забалуешь. Боб медленно повернулся к Фрэнку.
– А Стив? – спросил он.
Фрэнк не мог поднять глаза, обхватил чашку ладонями и смотрел на них.
– Что – Стив?
– Он очнулся?
– Нет.
– Я думал навестить его. Грустно, поди, лежать там одному.
– При нем отец все время. Других визитеров ему не надо. Особенно тебя.
