Уходящие из города - Галаган Эмилия

Лола помнила, как они побежали в воду, как она сбросила кроссовки и измеряла глубину озера, заходя в него шаг за шагом – подняв подол так высоко, как могла, а потом и вовсе наплевав на этот подол, промочив платье до самого пояса – когда она вышла на берег, оно неприятно облепило ноги. Лола не помнила, чтоб она что-то ела, аппетита не было, шампанское ударило в голову – она смеялась, танцевала, разговаривала со всеми весело и бессвязно. Олег, по-дурацки, по-олеговски шутя, пытался душить ее бусами, она делала вид, что задыхается и умирает, вываливала язык и выкатывала глаза, потом воскресала, набрасывалась на Олега, боролась с ним, чувствуя, как его тело отвечает совсем не так, как отвечают на агрессию, и смеялась от этого еще громче. Ей нравилось это все – шампанское, песок, сосны, озеро, небо, камыши, пирс, лодки – нравилось быть живой.

– Я пойду, пожалуй, электричка скоро. – Олеська встала с бревна, отряхнув от песка короткую джинсовую юбку. И одернула ее, чтоб не дай бог не выглядеть неприлично. Футболку одернула тоже. Чтоб не морщилась. Госпо-оди-и, какая же Олеська правильная, какая противная. Зачем она приехала вообще?

– Ты чего? – удивился Сашка. Именинник выглядел очень счастливым, кажется, к нему даже не приставало опьянение. – Сейчас стемнеет, будем фейерверки пускать.

– Вы пьяные все – и фейерверки? Смотрите, чтоб кому чего не оторвало, – бросила Олеська. – Нет, я домой. На Дне города фейерверки посмотрю.

– На Новый год одному парню из нашего дома петардой палец оторвало, – Влад, как всегда, ляпнул что-то никому неинтересное (а то вдруг кто-то не заметит, что он тут присутствует!).

– Да ты чего, Лесь? – не унимался Сашка. – Мне папка поможет, не волнуйся. Никакого членовредительства! Круто будет, лучше, чем на Дне города.

– Оставайся, Олесь! – сама от себя не ожидая такой душевной щедрости, сказала Лола. – Утром мой па на машине нас в город отвезет. Оставайся! Это же будет наш фейерверк! Наш общий!!!

– Ага, – сказал Сашка. – Прямо над головой. Будет офигенно!

– В электричках вечерних столько бухих и торчков ездит, что одной возвращаться я бы не советовал, – неожиданно сказал разумную вещь Олег. – Лучше встречай рассвет с нами. Я тебя не трону, не ссы!

– Пфф. – Олеська скривилась и села обратно на бревно. – Ладно, уговорили.

Лола не стала раздумывать, чей аргумент лучше подействовал на Олесю: ее, Сашкин или Олегов. А может, Олеська просто вспомнила про Полину, которая вот так же ушла одна в ночь и не вернулась. Так или иначе, больше с Олеськой Лола в тот вечер не говорила. Она допила шампанское и куда-то выбросила бутылку, а потом расхаживала по песку, босая и пьяная, то и дело наступая на шишки, спотыкаясь, падая, смеясь и повисая на шее у любого из парней, который подхватывал ее во время очередного падения. Ночь опускалась медленно-медленно, как входят в воду люди, которые боятся плавать: небо сперва побледнело, потом нежно порозовело, затем цвета стали сгущаться – розовый становился все алее, а бледная голубизна превращалась в синеву, и оба цвета стали наплывать друг на друга, сливаться в один – темно-фиолетовый, уходящий в черноту.

– Все, зажигаем! – прокричал Олег.

Лола увидела впереди, шагах в двадцати, их с Сашкой спины – и огонек, потом Сашка и Олег отскочили в стороны, что-то взметнулось вверх, бахнуло – и распустились огненные цветы, и полетели вниз, вниз, вниз – маленькими живыми звездочками.

Лола до этого видела фейерверки только издалека. В детстве, когда они ходили на день города, па сажал ее на плечи, чтоб она лучше могла рассмотреть огни, но тогда, стоя в толпе, среди множества других людей, она не испытывала ничего подобного. Те огни были далеко, а эти – вот здесь, сейчас, над ее головой. И падали, падали прямо на нее! Лола закричала от восторга. И тут же снова забахали, раскрываясь, лепестки цветов, огромных, в полнеба. Второй залп вышел таким красивым, что закричали все, хором, и парни, и девушки:

– Ура!

– С днё-ом!

А Олег, перекрикнув всех, завопил:

– С Но-вым го-дом!

Общий смех перекрыл даже грохот фейерверков. Лола не могла усидеть на месте, восторгом ее сорвало с бревна, и она скакала по песку, как безумная, подпрыгивая к небу, как будто желая коснуться летящих ей навстречу звезд.

– Ребята, ребята! – кричала она, а больше ничего не могла сказать, кроме этого одного слова. – Ребята, ребята!

Потом был еще один залп, и еще крики, и еще. А потом все погасло. Как-то резко стало темно, совсем. Лола замерла, остановилась в полной темноте, сначала удивленная, а через секунду – испуганная. Все, кто был рядом – Сашка, Олег, Олеська, Влад – исчезли, как будто их не было. И озера не было, и сосен, и камышей, и лодок, и бревна, и… Она одна посреди тьмы. Лолу охватил страх – как ее радость была громкой, так страх оказался немым – она стояла молча, не двигаясь, реальность как будто исчезла для нее, ничего не было в мире, кроме ее собственного дыхания и стука сердца.

Кто-то легонько коснулся ее руки.

– Лола?

Это был Сашка. Она узнала его по голосу. Она кивнула, не понимая, что он не видит этого, потом сказала что-то невнятное вроде «А?», и тут же рядом вспыхнул фонарик – к ним подошел Олег.

– Вот ты где! Далековато ушла, пошли!

Сашка взял ее за руку, и они двинулись в сторону бревна, там ребята разжигали костер, а когда он наконец разгорелся, сели возле него. Сашка обнимал Лолу, она положила голову на его плечо. Она чувствовала, что ему поначалу было неловко и тяжело, потому что у нее тяжелая сумасшедшая голова, но потом ему даже понравилось. Он коснулся щекой ее волос, и она ощутила рядом со своим лицом его дыхание. Больше ей не было страшно.

– Кто хочет в дом, давайте за мной! – скомандовал Олег, и кто-то пошел вслед за ним, Лола не следила, кто – потому что они в тот момент целовались с Сашкой.

Из черного, в ярко-красные розы, платья не так просто выпутаться, проще задрать его почти до подбородка. Зато стрижка короткая удобна – из длинных волос потом пришлось бы вычесывать песок. Но особенно мешали чертовы вездесущие шишки, исколовшие Лоле всю спину. Да и бревно – там был сучок, о который Сашка поцарапался. Но больше всего мешало то, что у обоих это был первый раз – и что они так мало знали друг друга. За эти одиннадцать лет в одном классе они едва ли говорили по душам хотя бы один раз, но вот так вышло, что Лола Шарапова и Сашка Трошкин лишились невинности на берегу озера под звездным небом, таким красивым, что ни один фейерверк не сравнится.

Как мы не видели эти звезды?

Они же тут были, и раньше были…

А мы думали, что вокруг тьма,

А они уже тогда были здесь, над нами…

Утром приехал па, и Лола отправилась домой. Олеська, конечно же, по своей подлой натуре что-то пронюхала и смотрела на Лолу с явным осуждением. Сама Лола только улыбалась, говорила отцу, что все прошло отлично, и смотрела куда-то вдаль огромными темными глазами, в которых как будто сохранился след ослепительных вспышек.

Ее мало волновало, что Скворцова презрительно кривит губы, что пустит слух среди всех общих знакомых… И точно, потом многие говорили, что Лолка в день рождения Сашки напилась в хлам, плясала на пляже совершенно голая, а потом пошла по рукам. О ней говорили многие и многое – ее образ жизни давал людям поводы для пересудов, – но она едва ли замечала это.

В ту ночь она поняла, что людей – всех их – по сути как будто не существует. Есть только огромная тьма, которая однажды вновь обступит ее, и единственное, о чем она, Лола Шарапова, мечтала – так это о том, чтоб в этой тьме ее руки легонько коснулась чужая рука, неважно чья – Сашки Трошкина, Полины, папы, мамы или ба – просто чья-то рука, которая поведет ее в другой мир, где она никогда не будет одна. Лола изменилась до неузнаваемости, став яркой, сексуальной, безбашенной женщиной, Сашка Трошкин погиб тем самым летом – разбился на мопеде – летом окончания школы, летом исчезновения Полины, летом звезд и фейерверков, летом, когда жизнь танцевала пьяная и нагая и творила такое, чего никто от нее не ожидал.