Уходящие из города - Галаган Эмилия

Потом Лола поступила в пед, просто ради того, чтоб поступить (родители переживали, что она два года болтается без дела; ерунда, конечно, но…). Учиться оказалось скучно, и секса в Лолиной жизни стало еще больше. Однажды было даже с двумя парнями сразу. Так, ради любопытства. Но удовольствие не умножилось на два, поэтому больше Лола не экспериментировала.

А потом она залетела. Тогда же, кстати, сгорел их магазинчик.

Мама ругалась, папа ходил хмурый. А внутри Лолы росло существо. Оно не пугало ее – Лола его быстро изучила: оно и само ее боялось, как боится человека зверь, скалится и вздыбливает шерсть. Оно понимало, что идет не вовремя. Оно все понимало, вообще все.

Мама и папа решили, что больше торговлей заниматься не будут. У мамы была идея открыть компьютерный клуб, это считалось крутым и модным, но нужно скопить денег на компьютеры, на специалистов…

И тут Лола такая:

– Я беременна и буду рожать!

Мама кричит матом. Папа кричит на нее. Существо внутри кричит, потому что боится.

Родители были против. Лола честно сказала им, что не знает, кто отец ребенка. Они кричали на Лолу, она – на них, такая крутая, красивая, яркая, кричала накрашенным помадой ртом, кричала о том, что хочет ребенка и все решила.

– Сволочь неблагодарная! Эгоистка! – крикнула мама, и капелька слюны прилетела Лоле в нос.

– Избаловали… – вздохнул папа.

Назавтра они уехали по делам, а Лола осталась дома и до самого вечера слонялась из комнаты в комнату, ударяя ладонью по выключателям, как будто раздавая пощечины.

Оно должно было родиться на свет. Оно было нужно – всем.

Да! Да! Да!

Диалоги с животными

1

Влад дружил с Полиной с детского сада, мелкими они были неразлучны. Это потом, когда стало важно, что Влад – мальчик, а Полина – девочка, в их жизни появились другие друзья – Влад стал общаться с Андрюхой, а Полина – с Лолой. Но в школе Влад и Полина сидели за одной партой, а Лола только тихо завидовала, треская шоколадки на галерке. Влад и Полина росли, взрослели, связь становилась тоньше, но…

…ничего бы не изменилось, если бы Полина не пропала.

В раннем детстве у Влада была любимая игрушка – резиновый песик: остренькие ушки, дружелюбная мордочка с высунутым языком. Настоящий Дружок (Влад никогда не встречал в жизни собак с такой кличкой, только в старых советских детских книжках).

Тогда пропал папа, его не было много дней, и мама как будто тоже пропала – почти не замечала Влада со Славкой: ездила за товаром, потом на рынок. Влад часто оказывался самым последним ребенком, которого забирали из садика; даже Полину уводила домой ее веселая маленькая мама, а Влад оставался со скучающей воспитательницей и унылыми игрушками – ждать. Мама работала и в выходные. Зимой она запирала мальчишек дома с теликом, а когда потеплело, разрешила им выходить во двор. Славка должен был присматривать за младшим братом, пока тот играл с другими детьми. Большие мальчишки не брали Влада в свою игру: он был мелкий, невнятно говорил и плохо бегал, поэтому играл в песочнице с самыми маленькими. Иногда они сыпали песок ему на голову, но все-таки не прогоняли. Когда мама приходила с работы, они всей семьей шли ужинать – обычно бутербродами с колбасой и чаем, потому что мама слишком сильно уставала, чтобы готовить. Влад очень любил такие вечера: сидишь дома, наблюдаешь через окно, как во дворе растекается ночь, и внутри у тебя страшно-страшно и в то же время хорошо, потому что ты дома. Тихое торжество того, кто удачно спрятался, древнее, первобытное чувство.

Но в тот вечер все получилось по-другому. Мама сильно задержалась. Других гулявших во дворе детей разобрали по домам. Сначала малышей из песочницы, а потом и тех, с кем играл Славка. Даже большие ребята ушли. Влад со Славкой как-то незаметно остались одни. Славка бесцельно слонялся по двору, пиная все, что попадалось под ногу, а Влад сидел в песочнице. С ним был Дружок и еще маленькая красная машинка. И тогда Влад придумал такую игру: вырыл в песке ямку и закопал Дружка. А потом откопал. Быстро получилось! Тогда он решил вырыть ямку поглубже. Снова закопал игрушку. Потом опять откопал! Всякий раз, когда он добирался до зарытой собачки, его охватывал восторг: вот он, Дружок, здесь, все в порядке. Чтобы было интереснее, чтобы захватывало острее, Влад стремился вырыть ямку поглубже.

– Вла-ад! – это был голос мамы. – Домой! Я пришла!

Мама стояла возле двери в подъезд. Ну или кто-то, кто говорил голосом мамы, стоял там, в темноте.

Влад растерялся: надо идти, но… собачка! Он принялся быстро-быстро рыть песок. Надо было откопать Дружка и идти домой. Влад рыл так быстро, как мог, рыл и рыл (песок во все стороны летел), но Дружка не было видно. Наверное, Влад отвлекся на маму и забыл, в каком именно месте его зарыл. Но ведь это должно быть где-то рядом, где-то здесь, вот тут!

– Вла-ад! Домой! Ночь на дворе! Не наигрался, что ли?

Влад рыл как можно скорее, стараясь дорыть до самого дна, до земли. Где-то тут была его игрушка, вот тут, ну он же никуда не сходил с этого места! Но ее не было! Не было и все! Собачка Дружок пропала, как будто растворилась в песке!

– Слава! Возьми его и идем домой! – скомандовала мама. – Сколько можно играть? Ну!

Славка подошел к Владу, схватил его за руку и потащил за собой. Влад заорал что есть мочи и оттолкнул брата.

– Влад! А ну, домой! Быстро! – кричала мама.

Влад орал и отбивался, но Славка совладал с ним и поволок к двери.

– А ну, быстро тихо! Сил нет руку на тебя поднимать! – сквозь зубы цыкнула мама. – Домой!

Она вырвала его из рук Славки и потащила вверх по лестнице. Красную машинку в пластиковом ведерке с видимым презрением понес Славка. Влад орал и орал. Беда была в том, что говорил он плохо, звуки путались у него во рту, как непослушные шнурки от ботинок, и вылетало из него только невнятное мычание.

Дома мама стала стаскивать с него одежду и, когда Влад лягнул ее, выдираясь, схватила его крепко-крепко, прижала к себе так сильно, как будто связала, и держала долго, наверное, сто лет, пока он не стал дышать ровно.

– Что с тобой? Что, Владик? Что? Умотался? Кушать хочешь? Ножка болит?

– Са-а-аба-а-а-к-а-а…

– Тебя напугала собака?

Влад пытался рассказать маме о том, что случилось. Про то, как копал и закопал Дружка. А потом не нашел. Не нашел совсем. Хотя до этого находил. Мама держала его крепко, тихонько качала на руках и говорила:

– Тихо, родной, тихо… ты мой хороший, говори, говори… собачка… жалко… завтра найдешь… ночью с ней ничего не случится… найдешь… она там же и лежит… в темноте не видно… найдется собачка… говори, говори…

А потом они пили чай с бутербродами и Влад смотрел в окно в надежде, что завтра он найдет свою собаку. Тогда он не думал ни о чем, кроме нее. Он был маленький и глупый, не понимал, как сложно маме с двумя детьми, когда отец исчез неизвестно где. И об отце тоже не думал.

Собачка не нашлась.

Тогда, наверное, Влад впервые испытал то, что называется чувством вины. Пусть он и был совсем мелкий, но понимал, что сам зарыл собачку. И в том, что она исчезла, был виноват только он сам. Это чувство сжимало его внутри так же крепко, как мама, только мама была теплая и сильная, а оно – холодное и сильное. И всегда, когда что-то безвозвратно терялось, Влад возвращался в тот вечер.

И когда пропала Полина…

Она просто исчезла. Нашли только ее куртку (а точнее даже – не ее, а ее тогдашнего парня, Макса-мотоциклиста) на дне оврага, что за парком. И больше ничего: ни тела, ни свидетелей. Ее и не искали толком. Ну как, допросили мотоциклиста, проверили его алиби, Лолку пару раз допрашивали, она была последняя, кто Полину видел; она от Лолки вышла вечером – и все.

Ей уже исполнилось восемнадцать, совершеннолетняя, имеет право сбегать и жить так, как ей нравится. Может, рванула в Москву или Питер, в какой бордель, деньгу зашибать, так менты рассудили. Да и некому было ее искать: у матери, кроме нее, было еще трое или четверо (она постоянно рожала от разных, такие детей не считают – одним больше, одним меньше…).