Рут Озеки - Моя рыба будет жить
— Зачем? — спросила Рут, протискиваясь мимо нее к своему почтовому ящику. — Сдать куда?
— В агентство по рыболовству? В полицию? Не знаю, как ты, но, если эти вещи принесло из Японии, я опасаюсь насчет радиации.
Глаза у Пьюрити стали огромные.
— О, вау, — сказала она. — Радиоактивное загрязнение. Это будет полный отстой…
— С устрицами будут проблемы, — сказал Блэйк.
— И с лососем тоже, — сказала Чандини. — Со всем, что мы едим.
— Точняк, — протянула на выдохе Пьюрити. — Это ж в воздухе тоже, а потом выпадает вместе с дождем прям в водоносный горизонт и заражает абсолютно всю пищевую цепь целиком, а потом откладывается у нас в теле и все такое.
Дора кинула на нее выразительный взгляд.
— А что? — спросила девушка. — Я не хочу заболеть раком и родить деформированных детей…
Блэйк погладил бороду и сунул руки в карманы. Глаза у него горели.
— Слышал, там часы тоже были, — сказал он. — Настоящие часы камикадзе.
Рут пролистывала почту и старалась его игнорировать.
— Я интересуюсь всякими историческими штуками, — сказал он. — Можно будет на них как-нибудь взглянуть?
Это было безнадежно. Рут вытянула руку с часами, и Блэйк с Чандини придвинулись поближе, чтобы посмотреть, но Пьюрити попятилась.
— Это ж тоже может быть заражено, да? — спросила она.
— Вероятно, — ответила Рут. — Вот ты спросила, и теперь мне кажется, почти наверняка.
Дора высунулась в окошечко:
— Дай взглянуть.
Рут расстегнула ремешок, стянула часы небесного солдата с запястья и передала ей. Снаружи начал завывать ветер. Дора взяла часы и присвистнула.
— Красота, — сказала она, застегивая их у себя на руке.
— Не боитесь отравиться? — спросила девушка.
— Дорогая, — ответила Дора, — я пережила рак груди. Облучением больше, облучением меньше, какая разница.
Полюбовавшись часами, она расстегнула ремешок и передала часы обратно Рут.
— Держи, — сказала она, потом подмигнула: — Классный материал, правда? Как там продвигается новая книга?
4
Блэйк подбросил Рут до дома в своем грузовичке, пахнувшем устрицами и морем. Он высадил ее у нижнего конца длинной подъездной дорожки, и она побежала вверх сквозь проливной дождь. Порывы ветра трепали высокие ели, ветви кленов стонали. Клен — дерево хрупкое. Пару лет назад очередной сосед погиб, когда толстая ветвь упала ему на голову во время бури. «Вдоводелы», вот как их называют. На бегу она поглядывала вверх. Где, интересно, ворона, подумала она.
Электричество вырубалось уже несколько раз, сказал ей Оливер, и она помчалась наверх проверить электронную почту. Она старалась поменьше зацикливаться на этом имейле, но прошло уже больше сорока восьми часов с тех пор, как она написала профессору Лейстико, и она с нетерпением ждала ответа. Она быстро просмотрела свой ящик. От профессора — ни слова. Что теперь?
Было слышно, как Оливер возится в подвале со старым электрогенератором, пытаясь его завести. У них была отлажена целая система на случай отключений. Основывалась эта система на исправном генераторе и перепутанном кабеле несколько сотен метров длиной, по которому генератор должен был подавать ток. Кабель змеился из подвала на кухню, где от него питались холодильник и морозильник, потом безумно петлял по кухне и по лестнице в их кабинеты наверху. Провода были коварны. Запнуться об очередную петлю и грохнуться с лестницы ничего не стоило. Если генератор исправен не был, запасным вариантом были свечи, фонарики и керосиновые лампы. Генератор очень шумел. Без генератора и без фоновых шумов домашней техники — гудения и жужжания вентиляторов, шороха насосов и трансформаторов — тишина в доме становилась бездонной. Рут нравилась тишина. Единственной проблемой было то, что включить компьютер или посидеть в интернете с помощью керосиновой лампы было никак не возможно.
Интернет был их единственным окном в мир, и окно это вечно норовило закрыться. Доступ был организован через мобильную сеть 3G, но крупная телекоммуникационная компания, поставщик этих так называемых услуг, заслужила печальную известность, продавая больше трафика, чем могла обеспечить. Ближайшая вышка была на соседнем острове, и скорость у них была удушающе низкая. Летом проблема усугублялась скачком количества подключений, которые выбирали весь трафик. А зимой приходили бури. Сигнал должен был преодолеть многие мили над бушующим океаном, сквозь насыщенный влагой воздух и, достигнув, наконец, их берегов, нащупать путь между мотающимися на ветру верхушками деревьев.
Но, по крайней мере, сейчас интернет работал, и она поспешила выжать из него все возможное, пока электричество не отключилось окончательно. Она проглядела растущий список ключевых слов и зацепок. Набрала The Future Is Nao! Поисковик выдал всего несколько малообещающих ссылок: несколько видео о французском автономном программируемом роботе под названием NAO; отчет Национальной Аудиторской Организации о важности медоносной пчелы и ее охраны.
«Возможно, вы имели в виду The Future Is Now!» — услужливо подсказал поисковик.
Нет, этого в виду она не имела. Она знала, после отключения электричества ей может не удаться выбраться онлайн несколько дней, так что она перешла к следующему пункту в списке. У нее уже было несколько выматывающих и бесплодных попыток поискать Дзико Ясутани, анархистка, феминистка, буддист, дзэн, монахиня, Тайсё и даже современная женщина в разных комбинациях. Теперь она добавила новое слово, выуженное из дневника вечером накануне. Мияги. Она откинулась на спинку стула и стала ждать.
В комнате стало темно, и отблеск монитора, освещавший ее лицо, был единственным источником света, крошечный сияющий квадратик посреди острова, охваченного штормом. Она чувствовала себя такой маленькой. Сняв очки, она протерла глаза.
Ветер снаружи завывал уже по-настоящему. Он нахлестывал дождь, заставляя его метаться кругами; весь дом трясся и стонал. Бури на острове обладали первобытной силой, они подхватывали остров и уносили назад в прошлое. Она подумала о втором своем сне, вспомнила черный рукав старухи, как она ее манила, как толстые стекла очков заставили мир расплыться. Шторм делал то же самое. А потом — то жуткое ощущение, быть отброшенной назад в ничто, перестать существовать, нащупать пустоту, потянувшись к лицу. Сон был таким ярким и таким ужасающим, и все же после она так глубоко заснула и пробудилась только от легкого прикосновения монахини, от звука смешка — или щелчка?
