Это могли быть мы - Макгоуэн Клер

– К тому же ты… Кейт, ты очень красива. И умна. И печальна. Я хотел тебя. Я хочу тебя.

Он произнес это чуть отстраненно. Он расстегнул рубашку и сбросил ее, обнажая ровные линии мускулов и жилы на руках. Потом расстегнул брюки и сложил их. Она подумала, словно о любовнике, об Эндрю, который всегда, казалось, искренне удивлялся тому, что в доме есть корзина для грязного белья, поэтому оставлял носки валяться там, где они упали. Когда она подошла к Конору, тот протянул руку и пальцем отбросил мокрую прядь волос на ее голое плечо.

– Ты уверена? Я не особенно ласков.

Вспомнив катастрофу с Дэвидом, Кейт вдруг перепугалась. Первый раз с другим человеком – это всегда словно одновременно участвуешь в соревнованиях по гимнастике и судишь их. Ее тело настаивало, что время сошло с ума, что за окном должна быть ночь. Она была совершенно измотана. Она положила ладони на его плечи, вдыхая его запах – горький лимон и мускус.

– Ласки мне уже хватило на всю оставшуюся жизнь, – сказала она. – Давай.

Это было год назад. Иммиграционные вопросы были улажены связями продюсерской компании Конора и большими деньгами, а она просто подчинилась ходу событий, заполняла анкеты и подписывала бумаги. Она не работала, не зная, с чего начать в новой стране, кому написать или позвонить. Она жила в его доме и понимала, что для того, чтобы оставаться там, требовалась ежедневная работа над собственным телом, мозгом. Она ощущала что-то вроде ужаса перед неудачей, понимая, что ей не на что опереться, что у нее здесь нет репутации. Ей не простят ни малейшей ошибки. В то время она почти скучала по крепким узам брака, связанным годами труда бок о бок. Брак был длинной книгой, закончить которую у нее не хватило терпения, и теперь она оказалась в короткой форме.

Домашний телефон перестал звонить еще до того, как она подошла, но у Кейт вдруг закружилась голова от неумолимого солнца. Перед глазами пошли пятна. Она вошла в чистый, холодный, стерильный дом. Она была не обязана разговаривать с Трикси, которая не была ей ни дочерью, ни даже падчерицей. Она не обязана была делать ничего. Ночь и следующий день тянулись перед ней – никакой работы, даже почти никаких хлопот по хозяйству, никаких детей, требующих заботы. Она на самом деле не была матерью, а женой оставалась лишь в техническом смысле, поскольку не развелась с Эндрю.

Когда-то она была готова отдать что угодно за пять минут одиночества. Теперь у нее не было ничего, кроме времени. Она представить себе не могла, как ей прожить подобным образом остаток жизни. Кейт решила: так же, как и все предыдущие годы – минуту за минутой.

Кейт, наши дни

– Да пошли они все! – это был стандартный ответ Сьюзи во всех случаях. – Мужики же. Вечно от них одни проблемы.

Кейт вымученно улыбнулась ей поверх чая со льдом в гигантском пластиковом стаканчике, на котором красовалась этикетка с ее именем. Здесь все казалось закупоренным наглухо.

– Но мне с ними работать. А с одним из них – и жить.

– Ты не обязана.

За годы знакомства со Сьюзи эта тема в их разговорах возникала не раз.

Ее подруга подкатила кресло-каталку ближе к столику на тротуаре возле кафе «Сильвер-Лейк». Кейт остановилась по пути домой, обнаружив, что трясется, сидя за рулем. Отыскав свободное место на платной парковке, она в тревоге позвонила Сьюзи. Одной из многих черт, которые нравились Кейт в подруге, была ее готовность бросить работу и выйти на незапланированную чашечку кофе. И это в городе, где график у людей был настолько плотным, что они могли отменить встречу в тот момент, когда ты уже едешь к назначенному месту.

– Я серьезно. Жизнь стала намного проще, когда я перестала с ними встречаться, сменила доктора на докторку, а агента – на агентку.

Сьюзи писала сценарии для вечерних ток-шоу и отказывалась работать с теми, кто не разделял леволиберальных взглядов и не идентифицировал себя как женщина, что несколько ограничивало ее в выборе. Такая политическая последовательность приводила Кейт в восхищение, но ей самой подобное было не по силам. Для нее жизнь без мужчин вообще не имела смысла.

А еще она никак не могла допить свой чай – в Америке все оказывалось как минимум вдвое больше, чем нужно. С годами она приучилась просить контейнер, чтобы забрать недоеденное с собой. Конор эту привычку ненавидел и считал мелочной.

– Пожалуй, поеду разгребать последствия. Спасибо, что выслушала. А я даже и не спросила, как у тебя дела. Тебе удалось устроиться в то ночное шоу?

С тех пор, как она бросила семью на Оливию, Кейт стала более внимательно относиться к взаимности в женской дружбе, долгам и вкладам.

Сьюзи с громким хлюпаньем допила свой стакан с фраппе.

– Сегодня проблемы у тебя. О моих можем поговорить в следующий раз.

Кейт наклонилась, чтобы обнять ее, и подумала: «Это все на самом деле. У меня здесь есть настоящая жизнь. Люди заботятся обо мне. Последние пятнадцать лет мне не приснились».

Она ехала домой, чувствуя, что в голове и в желудке все перемешалось. Чтобы добраться хоть куда-нибудь, в Лос-Анджелесе приходилось садиться за руль, несмотря на опьянение или расстройство, иначе приходилось оставлять машину, чтобы забрать ее на следующий день. Город отличался уникально скверной планировкой нечеловеческих масштабов, и автострада обвивала его, словно душащий жертву питон.

Ее, конечно, не уволили. Просто тонко намекнули взять отпуск, ведь она так много работала. А пока ее подменит Исабель (в свои двадцать семь Исабель была бы очень рада занять место Кейт, желательно – навсегда).

Бессрочного отпуска у нее не бывало уже много лет, и уж точно – с тех пор, как она впервые приехала в этот город, с тех странных пустых дней, когда она начинала задумываться: вдруг она умерла, но до сих пор этого не осознала? Невидимая и, следовательно, несуществующая. Что теперь делать с этим внезапно свалившимся свободным временем? Она могла поехать на север и снять коттедж на берегу океана. Выкладывать фотографии в соцсети и рассказывать, как чудесно она проводит время в отрыве от всего, кроме, разумеется, соцсетей, и наслаждается одиночеством. Отдохнуть от Конора, перевести дух после его последнего жестокого поступка, переключиться.

Конечно, можно полететь в Лондон. Конор должен был вылетать через несколько часов. Для него полет в самолете был таким же будничным делом, как поездка на автобусе. Она могла поехать с ним – в конце концов, они муж и жена. Она могла бы повидаться с семьей. Могла бы все остановить. Но как? Книга уже опубликована. Впрочем, она могла остановить съемки фильма, ограничить ущерб. Многие ли станут читать воспоминания о ребенке-инвалиде? Фильм – другое дело. Любой болван отсюда до Небраски увидит его в своем местном кинотеатре и будет рыдать над ведром с попкорном. И, выходя из зала, они будут спрашивать друг друга: «А что же мать? Как она могла их бросить?»

Конор будет недоволен. Он хочет снять этот фильм, уверенный, что это принесет ему деньги и, возможно, пару «Оскаров», и отступать не собирается. Почему все не могло быть проще? Почему у нее нет мужа, который был бы на ее стороне?

«У тебя был Эндрю», – произнес внутренний голос, который так часто напоминал голос ее сестры. Сестры, у которой теперь были дети, ни разу не видевшие Кейт. Она время от времени искала ее семью в поисковике, смотрела в соцсетях, живы ли и здоровы ли родители. Сама она удалила свои учетные записи при бегстве, но большая часть информации об Элизабет была в открытом доступе, и к соцсетям она относилась так, словно была рождена для них. Кейт была рада избыточной открытости сестры, которая позволяла ей сохранять хоть какую-то связь с семьей – капилляр, поток по которому шел только в одну сторону. Слишком многое она оставила позади, когда уходила, вырвав себя с корнем. Потеряла пятнадцать лет дней рождения и Рождества, семейных праздников, возможность подержать на руках новорожденных племянницу и племянника, гладить их по головкам уверенной рукой. Если она поедет с Конором, то, возможно, удастся повидаться и с ними.