Это могли быть мы - Макгоуэн Клер

Она ожидала от Конора какого-то встречного жеста, соответствовавшего ее поступку, когда, запыхавшись, бежала по аэропорту, лавируя между багажными тележками, только для того, чтобы увидеть его в очереди на регистрацию с пиджаком на одной руке и открытым журналом в другой. Она, раскрасневшаяся, еле дышащая, заплаканная, пристроилась к нему.

– Ты успела, – непринужденно заметил он.

Как будто важнейшим фактом было то, что она успела на самолет вовремя, а не то, что она вообще приехала. Он не стал ее целовать и вежливо провел в самолет. В бизнес-класс – с ним Кейт никогда не придется летать в экономе.

Конор чувствовал себя среди всей этой роскоши совершенно естественно, словно позабыв детство с семью братьями и сестрами в трущобах Дублина. Он отказался от шампанского – чересчур обезвоживает – и надел маску для сна. Маску из дорогого шелка он принес с собой. Кейт уставилась на него, когда самолет пошел на взлет. Понимает ли он… в состоянии ли понять, что она уехала не в отпуск, а на всю жизнь от детей, от мужа? Неловкая тяжесть навалилась на грудь: вдруг она неправильно оценила ситуацию? Вот поэтому, вступая в брак, и говорят прямо: «Я беру тебя». Не на одну ночь, не на месяц, не в любовницы – просто «беру». И точка. В первый, но не в последний раз она ощутила укол боли от осознания, что ей этого не хватает, не хватает железобетонной определенности брака.

Когда погасло табло, требовавшее пристегнуть ремни, она отстегнулась и пошла в туалет. Кейт всегда считала освещение в самолетах, как и в магазинах одежды для девочек подросткового возраста самым нелестным в мире, и увидела в зеркале всю реальность своих тридцати пяти лет. Усталая, опухшая. Тонкие пережженные волосы. Немодная одежда, а ниже талии – небольшой ролик жира. На высоте десяти километров Кейт вцепилась в маленькую раковину, борясь со своим личным приступом турбулентности. Конечно же, Конор не захочет ее. Он легко мог заполучить женщину на десять, а то и пятнадцать лет моложе, ухоженную и роскошную, как вечно загорелые красотки, которых она видела на соседних сиденьях. Что она наделала?

Она с жалким видом вернулась на свое место и стала смотреть на спящего Конора, переключать каналы, пить и дремать. Проснулась она с сухими глазами, заложенным носом и сильной изжогой. Салон был залит холодным светом. Конор уже явно проснулся, побрился, почистил зубы и переоделся в свежий джемпер. Она причмокнула отекшим ртом.

– Который час?

– Четыре вечера по местному времени. Садимся через двадцать минут, – ответил он, не снимая наушников.

На паспортном контроле Конор прошел по коридору для граждан США, а Кейт пришлось тащиться в длинной, медленной, подозрительной очереди для иностранцев. Дождется ли он ее? Он ни разу даже не притронулся к ней. Пограничник, похоже, заметил ее нервозность. Где она будет жить? Надолго ли приехала? Она и сама толком не знала. Планировала ли она заниматься оплачиваемой работой? Она сообразила ответить отрицательно, потому что у нее не было вида на жительство, но от этого страх разыгрался еще сильнее. У нее не было ни денег, ни возможности их заработать. Что она станет делать?

Пограничник вернул ей паспорт.

– Дама, в следующий раз постарайтесь отвечать внятно. Всего хорошего.

Конор ждал в зоне прибытия, поглядывая на часы. Она поспешила к нему, жалкая и потная, а потом они прошли три шага под палящей тропической жарой и оказались в машине с кондиционером. Внутри пахло химчисткой, за рулем сидел водитель. Конор уселся и принялся тыкать пальцами в «Блэкберри». Кейт вжалась в кожаные подушки.

– Это твой?

– Прокат, – сказал он, не отрываясь от экрана.

– Конор… я… – ее голос дрогнул; тяжесть совершенного поступка лишь усиливалась перелетом, непривычной обстановкой и недосыпом. – Что происходит? Пожалуйста, скажи.

– Мы едем ко мне домой.

За окном тянулись невероятные вереницы машин, холмы и синее, словно джинсовое небо. Она почувствовала, как покрывается гусиной кожей под потоками воздуха из кондиционера.

– Ты рад, что я приехала? – спросила она почти шепотом.

– А ты рада?

На этот вопрос у Кейт не было ответа.

Лос-Анджелес оказался настолько ярким, что Кейт не могла толком ничего разглядеть. Все казалось слишком нереальным: ландшафт, призрачно-белый дом, к которому они подъехали, то, что она была с Конором, но понятия не имела, с ним она на самом деле или нет. Она убеждала себя, что примет его принцип существовать «в моменте». В Бишопсдине она все планировала на сорок лет вперед только для того, чтобы однажды проснуться и понять, что не может продержаться даже еще десять минут.

Он снова уткнулся в телефон, не глядя на нее.

– Мне нужно кое-что наверстать по работе. Можешь принять душ. Там все должно быть готово.

Похоже, он действительно хотел, чтобы она помылась, и Кейт отправилась в гостевую комнату, чистую и безликую, позволив дорогим средствам из полупрозрачных пузырьков смыть грязь и запахи с кожи и волос. Вспомнив откровение, настигшее ее в самолете, она отыскала ножницы и подстригла ногти и волосы на лобке, оставив неопрятный ручеек в стерильной душевой кабинке. Мысленно она начала составлять список: маникюр, депиляция, стоматолог, парикмахер. Это было проще и понятнее, чем такие вещи, как работа, жизнь, развод… Изменить и очистить тело можно было всегда. Изменить себя было не так-то просто. В чемодане у нее почти ничего не было, но сарафан должен был подойти. Он был розовый, усеянный цветами, и застегнулся не сразу, а по длине больше подходил мамочке из Бишопсдина, чем жительнице Лос-Анджелеса, но нужно же было с чего-то начинать. «Готово, – сказала она красноглазому отражению. – Готово, и самое трудное позади. Дальше будет легче». Она похудеет, загорит, оденется более стильно. Это она сможет, а вот стать хорошей женой и матерью было выше ее сил.

Конор сидел с открытой дверью в своем кабинете – душной комнате, заставленной самым современным компьютерным оборудованием. Ее ноги бесшумно ступали по ковру. Он поднял голову, но ничего не сказал.

– Мы можем поговорить? – спросила она, сама того не подозревая произнеся девиз Америки девяностых.

– Ты устала? Я взял себе за правило не разговаривать в усталом виде.

– Все в порядке. Выспалась в самолете.

Еще одна ложь. Неужели и эти новые отношения, какими бы они ни были, тоже будут основаны на неправде?

– Я просто хочу знать – на каких основаниях я здесь, если это вообще имеет смысл.

– Я пригласил тебя.

Это был один из первых уроков – Конор всегда отвечал исключительно на заданный вопрос.

– Ты что-нибудь обо мне знаешь? Мне тридцать пять. У меня двое детей. Девочка – инвалид, и мне приходилось заботиться о ней круглосуточно, чтобы она не умерла. Года три назад я поняла, что не люблю мужа и, возможно, никогда не любила. У меня был любовник. Вот такая я, – она неловко перебирала пальцами, потом сняла сарафан через голову. – У меня буквально ничего нет, Конор. Была карьера, был мозг, было красивое тело, но ничего этого больше нет – только двое детей и муж. Да и тех теперь нет, потому что я от них ушла. Я что-то вроде… покупки в интернете. Так зачем ты попросил меня приехать?

Он посмотрел на нее с интересом, но без тепла.

– Я хотел посмотреть, что ты станешь делать. Мне показалось, что ты стоишь на краю утеса и можешь прыгнуть.

– Так и прыгнула.

Воздух начал холодить кожу, живот со шрамами и отвисшей кожей, и она обхватила себя руками, прикрывая грудь. Она поняла, что никогда не сможет окончательно избавиться от детей, потому что они оставались с ней – отметины от их губ и тел, появившихся из нее.

– И это единственная причина?

Он открыл рот, снова закрыл его.

– Моя мать. Она… В общем, она так и не смогла сбежать.

– А…

Она ощутила, что внутри него кроется целый мир, бесконечность историй, которые он ей расскажет или, возможно, не расскажет никогда.