Валерий Пудов - Приключения Трупа
Но первое обвинение не стало последним: нервное от возмущения население прибегало к новым бредням и взывало к суровым испытаниям материала для опознания.
2.Власти не подхватили добрых слов герою мертвяков, но злобы клеветников не упустили и, чтобы устранять напасти без обиняков и совладать с горою пыльных дохляков без щепетильных усилий, постановили:
— образчиков гнили из морозильных ящиков вынимать, сортировать и паковать по мерке,
— кладь отправлять в судебные лаборатории,
— для проверки гнойников, криминала и лечебной теории полосовать от утробы до пасти и рвать на особые части двойников ретивого генерала (или важного полковника),
— каждого фальшивого покойника передавать для соответствия под следствие как паршивого уголовника.
И это постановление без промедления преодолело базарные наветы, но лишь разогрело кошмарные неврозы, и коварная, как мышь, угроза метаморфозы стремительно насела на легендарное тело: чтобы распознать удивительную особу Трупа и унять глупую рать обманщиков, его самого разрешали поднять из ящиков и растерзать от зоба до хрящиков.
И хотя служители моргов не выражали восторгов, исполнять приказ правителей стали не шутя: без проказ подчинялись и расчленяли помятых кандидатов в герои на салаты и помои, а детали передавали на анализ с посмертным ответом завзятым экспертам.
Однако даже атака на проклятые туши протекала непутёво и вяло: не хватало и машин для поклажи, и причин для трудового ража. Чинуши били баклуши, санитары вопили о гнили, да и мертвяков на приём собрали много, а тары на извоз кусков и деталей — мало, и останки отсылали в дорогу в чём попало: то уши отправляли, как груши, в банке, то нос — в стакане, то ногу без пары — в чехле от гитары, то кости рук — в авоське, то пук волос — в жбане, то филе — в чемодане.
И не мудрено, что путешествия порождали заодно и происшествия.
3.Однажды на машину с важной мертвечиной напали грабители — ожидали благодать для победителей:
— Фургон, — рассуждали, — свинцовый, знать, торговый!
— Кладь, — повторяли, — достать — на кон сыграть!
И в суматохе посчитали останки за охрану и с кондачка или спьяну, как выпивохи, искромсали в крохи.
А увидели, что подранки плохи, отступали как от сачка — мокрицы, пока не побежали виниться как убийцы.
Полагали, стреляя, что награда отряду — большая касса, а оказалось — малость: гнилая масса!
И поди, разбери, не подложили ли мрачные хмыри-губители посреди неудачной поживы мяса водителя!
Посыльные без машин тоже испытали обильные дорожные печали и приключения.
Один чудак, зевая на самосвал в траншее, потерял в трамвае рюкзак с безголовой шеей и от огорчения заказал в столовой хлипкий плов, но по ошибке обменял банку с ушами на склянку с овощами, а повара-хлыщи не посмотрели, что хрящи опухли, взяв улов и без канители разогрели у костра на кухне.
Другой, спроворенный в лабораторию с правой ногой, дырявой, корявой, кровавой и без вены, принес обратно в рукаве две левых, отменных, как от королевы, а на понятный вопрос морга, откуда чудо-орган, лукавый нахал отвечал, что эксперты стонали в завале посмертных конечностей, угрожали ему расправой и вечностью, и потому вначале вручали в конверте пять ног, толкали, как своего, в бок, обещали оторвать от чуба клок и грубо гнали за порог, но вскоре устали убеждать, сказали с горя: «Прости и на том» — отобрали велосипед и наплевали вслед, но дали удрать пешком и почти порожняком.
4.Человечьи части обеспечивали страсти и на дорогах, и в моргах.
Санитары кричали, что им докучали кошмары: что получали от экспертов ногу не по смете — приставляли понемногу к своим жертвам по примете, но вот беда — всегда торчала третьей и мешала, как у ворот — мочало.
А вправляли второй по счету, и от такой работы не ликовали, как ослы от воли и белены, коли мослы бывали — не одной длины.
А пришивали у залежавшегося зря дубаря на макушке оставшиеся без места ушки — четырехухого оригинала без пухлого покрывала и невеста не признавала.
С тоски, как в бреду, раскопали в саду яму и побросали прямо туда и образчики из холодных ящиков, и негодные инструменты, ленты, клочья и прочие куски от труда. Но вскоре, как переплыли море гладью, перерыли за пядью пядь округу, туго набили почву и взвыли от бессилья.
Тогда стали зашивать отходы ремесла в покойных уродов: и огрызки без числа, от носов до бёдер, и тапки мертвецов, и склизкие тряпки из помойных вёдер.
Но и эти сети не спасали от злого улова.
По чуднОму шальному почину разослали мертвечину почтой: сначала отправляли замороженный хлам точно по заказам материала и наложенным платежом, а потом и сразу, без оплат, проблем и заявки, по всем адресам подряд из горжилсправки.
Однако и такие простые меры не давали веры в утруску трупных деталей и разгрузку брака от криминала.
И даже бригада неистовых оптимистов из подвала замечала, что поклажа нарастала, а бравада увядала и неуступная клоака крупно побеждала.
5.Опознание Трупа с хлюпом перетекало в рыдания персонала.
И оттого помалу, но повсеместно и скоро возникали из-за него протесты и споры.
Служители холодильников страдали и от язвительных бактерий — насильников, и от потери смысла и, как на дольки хурмы, кисло кивали на числа:
— К нему — столько деталей! И почему не сожгут, не зароют? Мы тут — с краю: зашиваем его втрое и подтираем — начисто. А он, хамелеон, и в суде не спрячется, и нигде не значится — с чего корячиться?
Эксперты не уступали:
— Пока не опознали мертвяка, жертвы не напрасны.
Но санитары возражали ежечасно:
— Тары-бары опасны! Герой — один, а рук и спин у него — рой. Долой ненормальных! Пора к итогу!
Но доктора криминальных наук разъяснили:
— Возможно, его — много.
И упрямо уточняли непреложный ход миссии:
— На сегодня разные важные комиссии признали тот самый Труп в сотне других. Едва ли кто из них глуп, как сто иных. Значит, задача — нетипична. И похоже, нужно решение о дружном присуждении его звания всем, кого взяли в груде для растерзания. Будет необычно, но тоже — логично: надежду на прежних не убьем, а между тем поведем приём свежих и — подождём.
Но споры о матёром генерале не затихали, а набирали обороты, достигали рвоты и умножали нечистоты.
Противники смрада кричали, что надо расширять морги.
Записные циники обещали преобразовать мясные склады в клиники для оргий.
Рать врачей выступала горячей: проклинала приём заразы и умоляла не вынимать ключей из печей и быстрей выжигать метастазы.
Но сторонники обряда стояли на своём и предлагали подождать с хламьём из отстойников и открывать заём на ограды для покойников, чтобы потом, опознав, упаковать их в печали гроба, собрать на площади и по очереди, косяком, с соблюдением прав, поднять на дроги, покатать, как живых, по дороге и в итоге предать святейшему погребению для дальнейшего сохранения.
И эта точка зрения, как старейшая, подмяла наветы кучки населения и возобладала без проволочки и тучки сомнения.
И опять стали взывать, как соловей к пище и лету, к морали и бюджету и собирать с нищих людей монету.
Но народ взирал на взносы для Трупа, как на чужой огород за межой: косо и скупо.
А лютый завал нарастал в минуту на полметра, и экспертиза стонала, как мыза от шквала ветра.
6.И тут затрепетали убийцы: на суд не уповали и, чтобы не засветиться, стали сгонять рать в твердолобые отряды и нападать на крупные трупные склады.
Похищали, бестии, замороженных в подвале, кое-как зашивали на телах пулевые отверстия и ножевые дырки, встревожено сдирали бирки, разбивали пробирки, сжигали акты — и так изживали страх и истребляли факты.
Санитары захлопотали в надежде, как никогда прежде. Пожелали без труда, не марая рук и ног, лишиться ярых докук и морок. Не поднимая глаз на лица, раздевали тела догола и выставляли, как товары у сарая, на порог. Показ объясняли, укрощая слог:
— Освежиться чуток!
И от таких простых затей запасы костей и мяса гостей убывали аккордно и в рекордный срок.
Убитых хватали в корытах целиком и таскали без тары, и санитары торжествовали, а учёные эксперты облегчённо вздыхали и тайком давали ответ на кошмары:
— Без жертвы нет и кары!
Но так же быстро, непонятно и рьяно нагрянул и обратный откат.
Нежданно-незванно понесли кули с нечистой поклажей назад.
И получилось, что разбойники не оказали милость, а брали покойников взаймы, и не для забот и крова, а для кутерьмы, и вот снова навалили горы гнили и попросили для них земли, а для живых — тюрьмы.
И умыкали воры одного, но соскребли с него мух и мох и — возвращали и двух, и трех, и не старее того, а свежее: крали жертву кровопийцы, с рубцами от издёвки злодея, а швыряли эксперту — самоубийцу, со следами верёвки на шее.
