Александр Петров - Меморандум
Мне же Порфирий в первый же день сунул книжечку акафиста «Всецарице», «имеющей особую благодать помогать страждущим от рака» и благословил включить в утреннее молитвенное правило.
В определенный час на моем рабочем столе появлялся поднос с едой. Иногда я с аппетитом сметал вкусные блюда, а иной раз забывал, тогда он бесшумно пропадал, а я сидел поздно ночью и вспоминал: ел что-либо сегодня или нет. Порфирий однажды попробовал накормить меня насильно, что ж, я послушно съел пирог с капустой, запил густым бульоном и почти сразу исторг вон в умывальник. Успокоил старика: всё нормально, организм потребляет ровно столько, сколько ему нужно, и никакого насилия не терпит.
Еще Порфирий устроил ангажемент моей бригаде. Бригадир, оказывается, приходил и просил у него работу. Я узнал об этом случайно, отругал себя за безалаберность, Порфирия, который нашел им целых три объекта, за укрывательство, и стал помогать бригаде: выставлял высотные отметки, делал разметку осей, рассчитывал сечение арматуры и прочее. Эти отвлечения на привычную работу благоприятно сказались на моем здоровье, я даже стал питаться каждый день. Впрочем, когда дело у меня дошло до финала книги, я опять «ушел на глубину» и как бы перестал существовать для обычной жизни. Опять стал жадным до ангельского шепота, который подсказывал мне, что и как делать, опять перестал есть, а только пил крепкий чай и каждый рабочий день заканчивался болями, сначала в затылке, потом в пояснице, желудке — наконец, я падал ниц на постель, пережидал пик боли с молитвенным стоном, потом расслаблялся, вычитывал по памяти «правило на сон грядущим» и уплывал в страну сонных грёз.
Перечитывая написанное прежде, удивлялся: неужели это писали мои корявые руки, эта глупая голова, остывающее сердце? Нет, конечно, всплывал сам собой голос в душе, голос моей больной совести, не ты, урод, а небесный ангел, ты лишь всё портил страстями, нечистым сознанием, греховными привычками, въевшимися в душу и тело. В книге наша христианская жизнь, довольно многотрудная и полная страданий, представала атакой по всему фронту на темные силы с обязательной победой, с помощью Божией. После прочтения одной или двух-трех глав оставалось светлое приятное впечатление, из которого сам собой рождался вывод: мы, православные, — счастливые люди.
Первым читателем законченной книги стал Сергей Холодов. Поднявшись ко мне в комнату, он увидел пачку бумаги с печатными буковками, вцепился в неё, упал в кресло у окна и за полтора часа «проглотил» её, вполне профессионально, как опытный издатель. Я в это время редактировал рассказ, который хотел внести в сборник. Сергей протянул мне пачку бумаги:
— Я сделал кое-какие пометки. Если захочешь довести книгу до хорошего уровня, обрати на них внимание.
— А как вообще впечатление?
— Ничего, сойдет… — Лицо его сделалось таким лукавым-прелукавым, глаза уехали влево, рот мечтательно приоткрылся. Наступила тишина…
— А если чуть размочить столь небрежный отзыв?
— А есть чем?
— Исключительно для суровых рецензентов и профессиональных алкашей.
Я достал из старинного буфета хрустальный графинчик с изумрудной жидкостью, тяжелую рюмку с серебряным ободком, поставил на поднос с нетронутым обедом и предложил гостю: bon appe?tit. Отведав от хозяйских щедрот, Сергей промокнул губы салфеткой и выдохнул:
— Отлично!
— Это про пищу для пуза или духовную?
— И про то, и про это. Ладно, Лешка, только нос не задирай… Книга получилась хорошей. Чуть подправь, и всё будет тип-топчик.
После его ухода я взял рукопись и пролистал. Почти третью часть Сергей вычеркнул, безжалостно, решительным росчерком крест-накрест. Я скрипнул зубами, засел за ноутбук и стал выделять и удалять вычеркнутые Сергеем тексты. В голове почему-то звучали слова шакала из мультфильма «Маугли»: «Я только на минутку… Посмотрю, куда это они все пошли…» После резекции текста перечитал книгу и… мне понравилось. Вырезанные отрезки с ностальгическим нытьем, как говаривал Сергей, я сохранил в отдельной папке и решил использовать в следующих книгах, которые уже «варились» где-то глубоко внутри и требовали выхода наружу в виде живых текстов. Я уже видел две следующие книги и даже вполне ясно представлял себе о чем ив каком стиле они будут написаны. Той же ночью, используя нахлынувшее вдохновение, я набросал план обеих будущих книг и даже написал первую главу той, которую назвал «Паломник» — и чуть не умер от боли. Как только вдохновение сошло на нет, как только я вернулся на землю, в душную комнату, так и проступила боль кровью на белой рубашке из раненной шпагой груди и я упал на одр постели моея, упал умирать, привычно и спокойно.
Вторым прочел мою подрезанную рукопись книги Порфирий. Он при мне открыл папку скоросшивателя, пробежал глазами первую страницу, глянул на меня, будто ни разу не видел, да так, не отрываясь и пыхтя, и побрел к себе, как старый тигр с ланью на спине с охоты обратно в стаю. Я же занялся читкой и правкой первой главы второй книги. Я уже поднялся с дивана и с рюкзаком за плечами отправился в далекое путешествие по таинственным тропам Святой Руси… Как теплая тяжелая рука легла на моё плечо, я оглянулся.
— Леша, у тебя получилось! — громко шептал старик, потрясая папкой с рукописью книги. — Все прекрасно, дорогой ты мой! Есть мураш! Да такой теплый, такой рассыпной, что прям по всему телу… Это настоящая книга. Слышишь, та самая, которая станет на полку моего хранилища редких книг.
Порфирий тяжело опустился в кресло у окна и хрипло добавил:
— Но теперь, парень, держись! Этот самый, который истребитель всего сущего, — он тебе будет до конца дней мстить и гадить. Не сам, конечно, а через своих двуногих клевретов, что по земле ходят и даже на людей весьма похожи, ну как киношные зомби на живых. Ты уж держись, — вздохнул он хрипло и окатил меня тяжелым старческим взором, — держись, брат.
Страсти академические
Старец Фома прочитал «Посланника» и благословил издавать.
— Батюшка, — вставил слово Сергей Холодов, — у меня в одном новом издательстве есть знакомый, он сказал, что они ищут авторов. Может Лешке туда попробовать?
— Что ж, давай попробуем. Только прежде чем идти туда, мы тебя исповедуем, причастим, да помолимся вместе. Тогда всё будет как надо.
После такой духовной «артподготовки» я шел в издательство «Святой Горец» настолько уверенным в победе, будто меня там ждали сто лет — и вот он я, так и быть, берите мою книгу и печатайте на здоровье. И ведь взяли… И что характерно — издали в кратчайшие сроки.
Отец Фома сказал:
— Так и должно было случиться, чему тут удивляться. А теперь пиши дальше.
— Батюшка, дорогой, я сейчас как выжатый лимон. Дайте хоть месячишко отдохнуть!
— Ничего, Алексей, ничего… Отдохнем на том свете. Разве ты не заметил, что именно в состоянии абсолютной усталости и смирения, ты и создаешь нечто благое. Это как солдат на поле боя: не спал трое суток, весь изранен, грязный и потный, голодный и холодный — идет на смерть и совершает подвиг. Благослови тебя Господи.
Через полгода написал «Поклонника», затем — «Созидателя», в выходные дни разминался рассказами. Сергей помог найти редактора, который подчистил текст.
Только приготовил две книги, чтобы показать старцу и взять благословение, как сообщили: отец Фома отошел ко Господу. Я вдруг ощутил, как сиротство вакуумной пустотой заполнило всего меня от макушки до пяток. На похоронах среди священства был и отец Сергий, которого старец назначил своим наследником, и он подходил ко мне и приглашал заходить к нему… Но я как ни старался, так и не смог увидеть в этом грузном батюшке аскетичный, мудрый, полный любви образ старца Фомы. Поэтому рыдал на могиле, не скрывая слез, и был безутешен.
На сороковой день старец приснился мне и пожурил:
— Ты думаешь мне отсюда не видно, как ты впал в уныние. Нехорошо, Алеша, так по мне скучать. Я ведь обещал, что не брошу ни тебя, ни кого из чад моих. Воспрянь, христианин! Нет нам дороги унывать. Знаешь, как здесь хорошо! Поверь, сынок, ради этого великолепия стоит немного потерпеть. Дерзай, чадо, ты избран для спасения, чего же еще.
Утром проснулся свежим и бодрым, как после болезни. Положил в сумку рукописи и поехал к отцу Сергию за благословением. Дождался своей очереди на исповедь, отдал грехи, получил их отпущение и попросил благословения на издание. Батюшка пролистал рукописи, перекрестил их и благословил.
В секретариате издательства милая барышня восточного типа сказала, что Милена отбыли на отдых в Сочи. Я попросил дать телефон, она позвонила сама и передала мне трубку. Милена пребывала в игривом настроении, поэтому пригласила меня к себе, мол здесь никто нам не помешает «порешать вопросы». Захватив дежурную сумку со сменой одежды и деньгами, я улетел в Адлер, оттуда на автобусе — в Сочи, где в уютном пансионе мне приготовили комнату с видом на море. Портье сказал, что госпожа Милена в это время на процедурах, будет вечером, поэтому посоветовал пойти на море. Я пошел в храм и простоял там у иконы Алексия Человека Божия часа два, пока на меня не стали коситься бдительные старушки и не попросили пойти погулять.
