Лариса Райт - Жила-была одна семья
— Мы заблудились.
Она не могла вымолвить ни слова, смотрела на него широко открытыми глазами и жадно хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Потом все-таки произнесла просто для того, чтобы услышать еще раз и удостовериться в реальности происходящего:
— Мы — что?
— Мы заблудились, — еще раз с пафосом сказал он, взглянул на нее чрезвычайно серьезно и обескураживающе расхохотался.
«А, ясно. Решил пошутить. Напугать девушку…»
— Дурацкая шутка, — огрызнулась Саша.
— А я и не шучу, — выдавил он, с трудом перебарывая не желающий отступать смех.
Саша нервно огляделась. Город чужой, район незнакомый, спутник умалишенный. И если в первом и втором случае ничего нельзя было изменить, то от третьего хотя бы можно избавиться. Она принялась нарочито брезгливо поднимать ткани с тротуара, собрала все, разогнулась, поклонилась театрально:
— Всего хорошего, — развернулась настолько гордо, насколько позволяла поклажа, и направилась в противоположную сторону.
— Вы далеко? — вопрос не заставил себя ждать и прозвучал скорее насмешливо, чем удивленно.
Теперь Саша разозлилась всерьез. Если минуту назад она еще уговаривала себя не кипятиться, то сейчас терпению пришел конец. «Мало того, что завел меня незнамо куда, так еще и издевается! Решил, что я без него пропаду. Тоже мне, гений «Зарницы», сбившийся с маршрута. Такое ощущение, что через пять метров отыщет на ближайшем дереве флажок и придет к финишу первым». Она не стала оборачиваться, но ответила резко — так, чтобы он непременно услышал:
— Подальше от вас!
— А я бы вам этого делать не советовал, — сказал все так же спокойно, но уже громче.
Она лишь плечами передернула, отчего два верхних рулона едва не свалились. Она покачнулась и с трудом удержала покупки, чем вызвала очередной приступ язвительного смеха. «Хам — он и есть хам! И где была моя голова?!» Вопрос был риторическим. Потому что на самом деле ей было отлично известно, о чем думали ее мозги в тот момент, когда она согласилась принять его помощь. А крутилось в них примерно следующее: «Он не банален, остроумен, не зануден и вполне симпатичен. Конечно, не голливудский герой, но в компании экземпляра с картинки я не сделала бы и двух шагов. Все они неоправданно самовлюбленные, эгоистичные и пустые». В этом была вся Саша. Они никогда не говорила «большинство» или «меньшинство», она произносила либо «все», либо «никто». Из ее уст невозможно было услышать «может быть» и «когда-нибудь». Она не допускала сомнений, она была категорична и, не оглядываясь, приклеивала ярлыки. Она принимала решения и не сворачивала с однажды выбранного пути. В небольшом списке ее романов не встречалось мужчин, похожих на Аполлона, у нее не было личного опыта общения с ними, но даже отсутствие такового не помешало записать молодых людей, обладающих хорошей внешностью, в категорию самовлюбленных эгоистов.
Во внешности ее сегодняшнего знакомого на первый взгляд как раз не было ничего выдающегося: телосложение обычное для мужчины сорока лет: достаточно подтянут, но не атлетичен. Рост тоже не поражал воображение, хотя, справедливости ради, надо признать, что любой мужчина выше ста семидесяти сантиметров уже казался маленькой Саше высоким, и этот экземпляр определенно относился к данной категории. Светло-русые волосы, не густые, но и без наметившихся залысин, были аккуратно подстрижены, нос был немного крупноват, а губы, напротив, тонковаты. Единственное, что было по-настоящему притягательным, — глаза. Серые, большие, глубокие, они служили не просто украшением стандартного лица, они приоткрывали дверь в то затаенное, что прячется у человека внутри. Глаза были проницательными, добрыми и умными. И, видимо, все эти качества появились в них совершенно случайно, потому что в настоящий момент обладатель умных и проницательных глаз вел себя чрезвычайно глупо и нес откровенную околесицу.
— Стамбул — город контрастов, — услышала Саша за спиной очередную банальность и поморщилась. Хотелось бы ей посмотреть на большой город, в котором самым чудесным образом не уживались бы совершенно на первый взгляд несовместимые вещи. А старый, приземистый, грузный Тауэр и стремительно летящие вверх легкие небоскребы лондонского Сити? А наводненный людьми, звуками, происшествиями бульвар Рамбла и тихие, практически пустынные склоны Манджуика в Барселоне? А широкие, длинные, прямые проспекты и узенькие, кривые переулочки Москвы? А дорогие магазины Елисейских Полей и спящие у их витрин клошары? Все давно уже поняли, что и Нью-Йорк, и Париж, и еще огромное количество мегаполисов являются настоящим хранилищем всевозможных контрастов. И не просто поняли, а даже фильмы наснимали. «Париж, я люблю тебя», «Нью-Йорк, я люблю тебя», уже и про Москву что-то такое сняли. Кто следующий? Нет, зарисовки, бесспорно, талантливые. Идея старая. А старых идей Саша не одобряла. Рано или поздно они становятся банальными и звучат, как… как… да хотя бы как «Стамбул — город контрастов». Она снова поморщилась.
— Главное, — снова раздалось сзади, — запоминайте, как вернуться. Я вас пока здесь подожду.
Считает, что она непременно вернется? Ну и самоуверенность! Да зачем он ей сдался! Сейчас она зайдет в первую попавшуюся гостиницу. Кажется, они проходили несколько. Возьмет карту, попросит показать, как пройти к месту стоянки автобуса, и дело сделано. И никакие провожатые не нужны. А если ему охота торчать здесь и ждать, пока группа отправится назад в Анталию без него, — что ж, дело хозяйское!
Саша с победоносным видом завернула за угол и тут же поняла, что не только не отыщет какой-нибудь отель, но ей едва ли удастся пройти спокойно хотя бы квартал. Прямо на нее, отвратительно ухмыляясь, двигалась группа подростков. Они шли вразвалочку, засунув руки в карманы, в которых, вероятно, были спрятаны колюще-режущие предметы. При мысли об этом ее замутило, и она ринулась в обратную сторону.
Снова оказавшись на другой стороне здания, она нос к носу столкнулась со своим горе-помощником. Он ничего не спросил, только взглянул в ее полные ужаса глаза, решительно схватил за руку, втащил в первый попавшийся подъезд, заставил подняться вверх до последнего этажа и крепко прижал к себе, будто таким образом мог лучше ее спрятать от возможных обидчиков. Саша стояла, уткнувшись лицом в свои разноцветные рулоны тканей, которые так и не выпустила из рук, чувствовала, как подгибаются от еще не прошедшего страха ноги, как стучит сердце, и ощущала себя до смешного счастливой. Кто бы мог подумать, что еще минуту назад она мечтала оказаться как можно дальше от этого человека, а теперь стоит буквально в его объятиях и испытывает невероятное облегчение от того, что он находится рядом. Внизу скрипнула дверь, раздались громкие выкрики, интонацией напоминающие ругательства, и Саша еще сильнее вжалась в своего спасителя. Где-то под ними щелкнул замок, открылась чья-то квартира, и подъездная дверь со стуком захлопнулась. Саша перевела дыхание и с трудом оторвалась от мужчины. Колени дрожали, в горле стояли слезы. Она наконец смогла опустить тюки на пол и медленно осела на лестницу. «Надо что-то сказать. А что говорить? И так все понятно: она — безрассудная дурочка, отправившаяся в одиночку гулять по какому-то бандитскому району, а он — герой, эту дурочку спасший. А вспоминать о том, что оказались они здесь по его вине, не стоит. Зачем? Он же ее предупреждал, что уходить не надо. Он же намекал вполне определенно, разве нет? «Стамбул — город контрастов», чем не намек? С одной стороны — интеллигентные гиды, окончившие искусствоведческий факультет университета и владеющие несколькими иностранными языками, с другой — уличные банды, признающие только язык силы и кулаков. Конечно, он сейчас снова начнет бахвалиться, говорить, что предупреждал. Будет насмехаться, паясничать, все это закончится новой ссорой и очередными неприятностями». Но ей вдруг стало безразлично, что он сделает, как себя поведет. Какое ей дело до мыслей этого странного человека? Разве об этом надо сейчас думать? В конце концов, у нее совсем недавно умер брат, она не оправилась и вряд ли когда-нибудь до конца оправится и от этой утраты, и от той злосчастной, абсолютно выбившей ее из колеи канадской встречи. Единственный оставшийся близкий человек, сестра, ведет себя как-то непонятно. Да и время, запланированное на отдых, приближается к концу. В конце концов, она спасена, кости целы, нервы, конечно, не подлежат полному восстановлению, но и лечение в психушке ей пока не грозит. Так что самое время направить все свои мысли на творчество, тем более что почва для размышлений самая что ни на есть благодатная. Идея рождена, материалы для ее воплощения лежат рядом в целости и сохранности, и думать надо о том, каким образом их транспортировать в безопасное место, а не о том, что скажет или как себя поведет находящийся рядом мужчина.
