Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории
БМВ. Г. В. 1970. КАК НОВЫЙ…
ИЩУ ПОПУТЧИКОВ ДО НЬЮ-ЙОРКА. ВОЖДЕНИЕ, РАСХОДЫ — ПОРОВНУ. ВЫЕЗД ЧЕТВ., ВОЗВР. ПОН. ВЕЧ. ЗВОНИТЬ «ЛАРРИ»: 351-4306…
У ХАРЛАНА БУТА ТРИППЕР…
— Боже мой, — прошептал Ронкерс.
Из студенческого союза они поехали в студенческий театр. Пьеса уже началась, но Ронкерсам хватило зрелища снаружи. Им даже из машины был виден знак «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА», заклеенный сообщением об особенности Харлана Бута. Кит истерически хохотала.
Следующим пунктом их «инспекционной проверки» стал «Китовый зал» — заведение, где всегда было полно студентов. Кто выпивал, кто играл на бильярде, кто танцевал в меру своих способностей.
Каким-то образом Маргарет Брант удалось завоевать сердце бармена. Над зеркалом, выше сверкающих рядов бутылок, выше таблички с правилами оплаты студенческих чеков был прикреплен лист картона с уже знакомой Ронкерсу и Кит разоблачительной надписью. До сведения посетителей «Китового зала» доводилось, что у Харлана Бута заразная болезнь.
Опасаясь худшего, Ронкерс настоял, чтобы они проехали мимо общежития Маргарет Брант — большого здания, которое внешне напоминало тюрьму. Его стены не были увиты плющом.
В свете уличных фонарей, над рамами, к которым крепятся велосипеды, висел длинный транспарант. Он был сшит из простыней и крепился к оконным подоконникам на уровне третьего этажа. Транспарант тянулся во всю ширину здания женского общежития имени Катрин Каскон. У Маргарет Брант хватало подруг, и их тоже возмутила наглая шутка Харлана Бута. Возмутила настолько, что каждая девушка с третьего этажа, чье окно выходило на фасад, не пожалела времени и сил, сделав свою часть работы. Каждая буква была высотой около пяти футов и шириной с односпальную кровать.
— Фантастика! — воскликнула Кит. — Отличная работа! Зрелище — потрясающее! Пусть полюбуется!
— Молодец, Маргарет Брант, — восторженно прошептал Ронкерс.
Но он знал: это еще не конец.
В два часа ночи у Ронкерсов зазвонил телефон. Джордж сразу подумал: это не из клиники.
— Слушаю.
— Что, разбудил вас, док? — спросил Харлан Бут. — Очень надеюсь, что разбудил.
— Привет, Бут, — сказал Ронкерс.
Проснувшаяся Кит уселась на постели с решительным видом, предвкушая схватку.
— Уймите ваших мартышек, док. Я не обязан выносить все это. Это ущемление моих прав. Врачи столько болтают об этике. Где она?
— Вы хотите сказать, что видели надписи? — спросил Ронкерс.
— Надписи? — переспросил Бут. — Какие еще надписи? О чем вы говорите?
— А о чем вы говорите? — искренне удивился Ронкерс.
— Не валяйте дурака, док! Вы отлично знаете, о чем! — заорал в трубку Бут. — Мне каждые полчаса звонит какая-то девка. Уже два часа ночи. Каждые полчаса — звонок. Причем звонят разные девки. И вы это знаете лучше меня…
— Что они вам говорят? — спросил Ронкерс.
— Не прикидывайтесь, док! — завопил Бут. — Это вы-то не знаете, что они мне говорят? Не врите! Спрашивают: «Как поживает ваш трипперок, мистер Бут?» Или: «Харлан, малыш, где от тебя можно заразиться?» Вы же отлично знаете, что они мне говорят.
— Не вешайте носа, Бут, — посоветовал парню Ронкерс. — Выйдите на улицу, подышите воздухом. Или прокатитесь куда-нибудь. Например, к женскому общежитию имени Катрин Каскон. Там в вашу честь развернут изумительный транспарант. Вам просто необходимо его видеть.
— Транспарант?
— Да, Бут. А потом поезжайте в «Китовый зал», выпейте для успокоения. Там тоже найдется, на что посмотреть.
— Док, заставьте их прекратить!
— Это не моя затея, Бут.
— Значит, все устроила эта паршивая сучка Маргарет Брант? Да?
— Сомневаюсь, что она действовала в одиночку.
— Послушайте, я ведь могу подать на вас в суд, — пригрозил Бут. — Это называется вторжением в личную жизнь. Я могу обратиться в газеты. К вашему медицинскому руководству. Вас привлекут за нарушение врачебной этики.
— А почему бы вам просто не позвонить Маргарет? — предложил Ронкерс.
— Позвонить? Ей?
— Да. Позвонить и извиниться. Сказать, что вы раскаиваетесь.
— Раскаиваюсь? — заорал Бут.
— Потом вы назовете мне настоящие имена.
— Вы меня еще не знаете, док. Про это узнают все газеты штата.
— С интересом послежу за вашими действиями, Бут. Боюсь, вас распнут в первой же редакции…
— Док…
— Хватит киснуть, Бут. Я очень рекомендую вам съездить к женскому общежитию.
— Катитесь ко всем чертям, док!
— Советую поторопиться, Бут. Завтра девушки могут взяться за бамперные наклейки.
— При чем тут наклейки?
— При том, что у Харлана Бута триппер. Это будет написано на каждой наклейке…
Бут швырнул трубку. Этот звук еще долго отдавался в ушах Ронкерса. Стук падающих орехов казался ему теперь почти музыкой.
— Думаю, мы его крепко зацепили, — сказал жене Ронкерс.
— «Мы»? — удивилась Кит. — Ты тоже включился в процесс?
— Да. Утром первым делом позвоню Маргарет Брант и подам ей идею насчет бамперных наклеек.
Однако Маргарет Брант не нуждалась в подсказках. Утром, подойдя к своей машине, Ронкерс обнаружил на переднем и заднем бамперах наклейки. Чувствовалось, их поместили туда совсем недавно. Наклейки занимали половину длины бампера. Ярко-желтый фон, синие буквы.
У ХАРЛАНА БУТА ТРИППЕР
По пути в клинику Ронкерс видел все новые и новые «украшенные» машины. На заправочных станциях кое-кто из водителей яростно пытался содрать с бамперов наклейки — тяжелое и неблагодарное занятие. Большинству же было просто некогда возиться с бамперами.
Приехав на работу, Ронкерс позвонил жене.
— Я насчитал тридцать четыре штуки, — сообщил он. — А ведь еще совсем рано.
— Бардлонг тоже взялся за работу пораньше, — сказала Кит.
— Как это понимать?
— Теперь он нанял настоящих пильщиков. Приехали вскоре после тебя.
— Наконец-то настоящие, а не его парни.
— У них тоже каски с именами. Микки, Макс и Харв. И они привезли с собой целую банку этой черной лечебной гадости.
— Доктор Харт, — послышался в трубке голос секретарши. — Доктор Харт, вас ждут в палате триста тридцать девять.
— Ронч? Кто вклинился в линию? — спросила Кит.
Ронкерс понимал, почему секретарша это сделала.
В такое раннее время он, возможно, был единственным врачом во всей больнице. Ронкерс приезжал на работу рано, за несколько часов до начала приема. Совершал врачебный обход, но большую часть времени просто сидел у себя в кабинете и наслаждался тишиной.
— Кит, мне нужно идти. Я потом позвоню.
— Но ведь вызывали не тебя, а какого-то доктора Харта.
— Вероятно, ему требуется моя помощь, — соврал Ронкерс.
— Что-то я раньше этой фамилии не слышала. Он из новых?
— Угу, — ответил Ронкерс и усмехнулся.
Он вышел из кабинета и спустился в подземный переход, соединявший его корпус с главным больничным корпусом. Динамики продолжали звать доктора Харта в палату триста тридцать девять. Стоп! Так это же палата старого Кеслера. Ронкерс поднялся наверх. Медсестры, видя его, с готовностью распахивали двери коридоров и смотрели с некоторой досадой, если он проходил не через их дверь или сворачивал не в их сторону.
У постели Кеслера стояла тележка с реанимационной аппаратурой. Возле нее хлопотал Данфорс — настоящий «доктор Харт». Во всяком случае, кардиология была прямой специальностью Данфорса.
Кеслер был мертв. С технической точки зрения, когда сердце человека останавливается, он умирает. Однако Данфорс уже приставил к груди Кеслера пластины электродов. Осталось лишь нажать кнопку и устроить телу австрийца «электрическую встряску». Оборудование было новым. Однажды с помощью дефибриллятора Ронкерсу удалось воскресить пациента, угостив его током в пятьсот вольт. Помнится, тот даже подскочил на постели. Совсем как лягушка, с которой Ронкерс экспериментировал в школе, изучая начальный курс биологии.
— Привет, Джордж. Как поживает Кит? — спросил Данфорс.
— Великолепно, — ответил Ронкерс.
Данфорс проверял иглу, через которую в тело Кеслера подавался раствор бикарбоната натрия.
— Тебе непременно стоит приехать и посмотреть, как она преобразила дом. И возьми с собой Лилли.
— Слушаюсь, — сказал Данфорс, подавая ток на пластины.
Голова Кеслера была опущена на грудь. После удара током беззубые челюсти вздрогнули. Губы сложились в подобие жутковатой улыбки, и он отчетливо произнес вполне осмысленную фразу. Фраза была немецкой, что удивило Данфорса. Вероятно, он считал старика американцем.
— Noch ein Bier! — приказал Кеслер.
— Что он сказал?
— Еще одно пиво, — перевел Ронкерс.
Электрический разряд оживил Кеслера. Дальше должна была включиться его собственная энергетика, но этого не произошло. У старого австрийца больше не осталось жизненного «электричества», и он снова умер.
