Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории
— Что он сказал?
— Еще одно пиво, — перевел Ронкерс.
Электрический разряд оживил Кеслера. Дальше должна была включиться его собственная энергетика, но этого не произошло. У старого австрийца больше не осталось жизненного «электричества», и он снова умер.
— Черт! — поморщился Данфорс. — Когда мы получили эту установку, я троих подряд вытащил с того света. Я считал ее лучшим реанимационным комплексом. А потом — пять клинических смертей и четыре трупа. Общий счет: четыре — четыре. Ничья. Идеальных машин не существует. Сейчас у меня что-то вроде дополнительного времени.
Данфорс говорил о своей работе, как профессиональный спортсмен, у которого выдался неудачный сезон.
Ронкерсу не хотелось перезванивать Кит. Он знал, что ее расстроит известие о смерти Кеслера, и обдумывал, как преподнести ей эту новость. Но Кит позвонила сама.
— Ронч, Кеслер не видел газеты? — допытывалась она. — Снимок на первой полосе. Как ты думаешь, он не видел?
— Я точно знаю, что не видел.
— Это хорошо.
Кит искала новую тему для разговора. Чувствовалось, ей не хочется вешать трубку. Тогда он сказал, что его уже ждут пациенты, и отключился.
Циничное настроение не оставило Ронкерса и к ланчу. Он сидел за одним столиком с Данфорсом. Оба доедали суп, когда по внутренней связи опять позвали доктора Харта. Будучи кардиологом, Данфорс отзывался на большинство обращений, даже если кто-нибудь опережал его у лифта. Сейчас он молча встал, залпом выпил молоко и вышел из кафетерия.
— Noch ein Bier, — произнес Ронкерс.
Дома его ждали несколько новостей. Во-первых, позвонила Маргарет Брант и сообщила, что прекращает войну против Харлана Бута, ибо тот ей звонил и просил прощения. Во-вторых, позвонил Бут и продиктовал Кит список имен. Настоящих имен. А в-третьих, история с деревом приняла непонятный оборот. Пильщики о чем-то предупредили Бардлонга, и Бардлонг с женой долго топтались под своей частью дерева. По словам Кит, вид у них был такой, словно они ждали от черного ореха новых каверз.
Ронкерс устало поплелся во двор — выяснять, какой еще сюрприз преподнесло дерево. Бардлонг стоял на четвереньках и внимательно заглядывал во все трещины с его стороны стены. Уж не белок ли он там высматривал?
— Представляете, они так хорошо все сделали, — сказал Бардлонг, завидев соседа. — А потом оказалось — дерево нужно спиливать целиком. Они профессионалы, знают, что говорят. Боюсь, нам придется последовать их совету. Есть опасность, что дерево может рухнуть.
— Почему? — спросил Ронкерс.
Он пытался вызвать в себе чувство протеста, но его протест молчал.
— Корни, — пояснил Бардлонг. — Корни грозят сломать стену, а это повалит и само дерево.
Слово «корни» он произнес угрюмо и угрожающе, будто речь шла об армиях, танках и пушках.
— Представляете, корни ползут на мой участок. И стена им — не преграда.
Теперь слова о корнях звучали как рассказ о заговоре. Корни готовили мятеж. С камнями не церемонились: кого подкупали, кого просто убирали. К моменту разговора Ронкерса с Бардлонгом плацдарм для захвата был готов. Достаточно сигнала, чтобы мятежники развернулись во всю мощь и обрушили стену.
— Но это наверняка случится не завтра, — возразил Ронкерс.
«Эта стена еще тебя переживет, Бардлонг», — подумал он, удивляясь собственной жестокости.
— Это уже происходит, — сказал Бардлонг. — Мне очень не хочется просить вас о таких вещах, но стена… если она рухнет…
— Мы построим ее заново, — усмехнулся Ронкерс.
Сейчас в нем говорил врач. Но Бардлонг, алогичный, как рак в человеческом теле, качал головой. Еще немного, и вежливые, добрососедские отношения начнут приобретать другой характер. Ронкерс ощущал себя слишком усталым, чтобы чему-то сопротивляться.
— Все просто. Я хочу сохранить стену, а вы хотите сохранить дерево, — сказал Бардлонг.
— Стены можно построить заново, — возразил Ронкерс, сомневаясь в этом.
— Понимаю.
«Что он хотел этим сказать?» — подумал Ронкерс. Такие слова — что пятьсот вольт, которыми утром пытались оживить Кеслера. Удар током подействовал, но только результат оказался недолгим.
Возвращаясь в дом, Ронкерс представлял, каков был бы результат, если пятьсот вольт подвести к Бардлонгу и не выключать напряжение минут пять.
Потом он вообразил менее кровожадную картину. Бардлонг вдруг приходит к нему в кабинет и, глядя в пол, говорит, запинаясь на каждом слове:
— У меня были определенные… отношения с… дамой, которая, как выяснилось, была… не совсем… здорова.
На это Ронкерс ему ответил бы:
— Я бы мог, мистер Бардлонг, избавить вас от малоприятного и в чем-то унизительного разговора с той дамой. Я бы мог сам сообщить ей о необходимости пройти медицинское обследование.
— Вы это сделаете? — воскликнул бы растроганный Бардлонг. — Я готов… заплатить… столько, сколько скажете.
Вот тогда он был бы у Ронкерса в руках, и Ронкерс, ухмыляясь, как кот, держащий в когтях мышь, ошеломил бы Бардлонга размером платы:
— Как насчет половины дерева?
Но этого разговора у них не произойдет, поскольку такое развитие событий напоминает сентиментальный роман о потерявшихся собаках или кошках. И бредет такой пес или кот из Вермонта в Калифорнию и через несколько месяцев находит хозяев, пританцовывая на стертых в кровь лапах и помахивая хвостом. Большая популярность подобных романов объясняется просто: все знают, как бывает на самом деле. На самом деле домашний любимец успеет добраться до Массачусетса и там угодит под колеса машины. Или останется в Вермонте и найдет себе новых хозяев.
Если Бардлонг и окажется в кабинете Ронкерса, то по вполне пристойной и уважительной причине. Скорее всего, из-за простатита. Как-никак, возраст.
Кит продолжала волноваться, что Кеслер может увидеть газетный снимок.
— Кеслер умер, Кит, — сказал Ронкерс. — Утром у него остановилось сердце. Это избавило его от многих страданий. С его диагнозом конец был бы куда тяжелее.
Они лежали на сказочной спальной платформе, созданной фантазией Кит. Ронкерс обнимал жену. Из окна на них глядело обкромсанное дерево, пережившее две ампутации. Уцелевшие тонкие ветки, как кости мертвеца, стучали по водосточной трубе. Немногие оставшиеся орехи были мелкими и сморщенными. Даже белки не хотели на них смотреть. Такой упадет на крышу почти неслышно. Черный орех оголился, словно зима наступила раньше срока. Теперь он мог пугать лишь ночным узором теней и скрипом оставшихся веток. Стоило ли вести борьбу за этот обрубок? Кеслера уже нет в живых. А у пенсионера Бардлонга несравненно больше времени и энергии на пустяки, чем у его возможных противников. Стена между Ронкерсом и Бардлонгом сейчас казалась особенно хрупкой.
Ронкерс вдруг спохватился: ведь они с Кит очень давно не занимались сексом. Какой-нибудь сексолог назвал бы его нынешние ласки «утешительными». А любовница посчитала бы их банальными и скучными.
Кит уснула. Ронкерс смотрел на нее. Красивая женщина. Наверное, кому-то из студентов были интересны не только ее архитектурные идеи. А ведь и она может увлечься каким-нибудь студентом. И не только студентом. «Почему я об этом думаю?» — удивился Ронкерс. Потом он вспомнил, какие мысли посещали его, когда он видел медсестру из рентгенологического отделения.
Но сейчас проблемы такого рода (его собственные и Кит) казались далекими, отстоящими на несколько лет или, по крайней мере, на несколько месяцев.
Ему вспомнилась жесткая и остроумная месть Маргарет Брант. Ронкерс признался себе, что удивлен и воодушевлен характером этой девушки. Она вдоволь насладилась местью, однако у нее хватило зрелости взрослой женщины, чтобы простить этого балбеса. А Харлан Бут? Может, случившееся что-то изменило в нем? Или его просто загнали в угол, а на самом деле он остался таким же гнусным? Пока это неизвестно. А загадывать на будущее…
За прошедший день Данфорс и его дефибриллятор проиграли смерти два очка, и теперь счет «четыре — шесть» в ее пользу. Но если кто-то покидает мир, то кто-то другой должен в него приходить. Как это повлияет на рождаемость, в особенности для Ронкерса и Кит?.. Даже если бы все директора школ и все в мире родители придерживались либеральных взглядов и относились к венерическим заболеванием с таким же пониманием и юмором, как к спортивным травмам, на земном шаре все равно свирепствовали бы и триппер, и сифилис, и кое-что похуже.
Кит спала.
Стук уцелевших веток по окну и стенам дома напомнил Ронкерсу… попугая. Однажды в зоопарке он слышал, как попугай стучит клювом. Очень похожий звук. Только когда это было? И в каком зоопарке?
Повинуясь импульсу (Ронкерс ощутил это как уступку судьбе), он подвинулся к окну. Луна освещала крыши соседних домов. Многие из них Ронкерс увидел только сейчас, когда не стало ни листьев, ни верхних ветвей.
