Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель
Яфет не касается Немого Болтуна, и Немой Болтун не касается Яфета. Их руки, их бедра не соприкасаются. Иногда только ступни ног одного случайно дотрагиваются до ног другого и сразу же отодвигаются.
Стоит жара последних декабрьских дней. Болтун говорит себе, что, должно быть, вранье, что существуют места, в этом же самом полушарии, где люди дрожат под снегом или умирают от холода. Неправда, что существуют такие места, как Норвегия, Финляндия или Лабрадорское море.
Болтун ощущает, как капли пота стекают с подмышек Яфета на спину и на кровать. Он ощущает их яснее, чем свой собственный пот, как будто бы пот Яфета течет по его, Болтуна, коже. Простыни становятся влажными, а запах моря и влажного дерева «Мейфлауэра» более интенсивным.
Из гостиной доносятся удары часов. Словно по их приказу, Яфет переворачивается и устраивается поудобнее. Не дотрагиваясь до Болтуна, он просовывает руку за его голову. То есть просовывает руку под подушкой, на которой лежит голова Болтуна. Болтун тоже переворачивается и слегка касается ногой ноги Яфета. Теперь он может видеть его тело очень близко. Его лицо прямо под влажной подмышкой кузена. Притворяясь спящим, он бормочет что-то бессмысленное. Яфет на него смотрит. Болтун почему-то знает это наверняка. Он вздыхает и причмокивает губами. Именно так, думает он, с таким же звуком и так же нескромно причмокивают люди во сне.
В окна не проникает ни малейшего дуновения ветра. Это безветренная ночь, как почти все ночи. Наверное, Земля перестала вращаться, думает Болтун, и не может быть, чтобы в этот момент на севере Норвегии или Финляндии кто-то зажигал камин или умирал от холода.
Болтун еще сильнее зажмуривает глаза. Смотрит на кровать, не глядя на нее, как будто он вышел из телесной оболочки и смотрит откуда-то сверху.
Вот они оба, потные и голые под москитной сеткой. И хотя можно с большой долей уверенности сказать, что люди никогда не осознают до конца, что участвуют в чем-то важном, Немой Болтун убежден в эту знойную декабрьскую ночь, что чудеса — это совсем не то, что большинство людей понимает под чудесами.
ЖЕЛАНИЕ И ЛЮБОВЬ
Она слушала, как падает дождь, и ее завораживал этот стук по черепичной крыше.
В те годы Валерия еще не уехала с Кубы и не испытывала, естественно, «мучительной тоски по родине». Ей нравился дождь, как потом ей будет нравиться снег. Хотя и по разным причинам.
Начать с того, что дождь громко барабанил по крыше, в то время как снегопады ее будущего всегда будут бесшумными. Валерия слушала, как падает дождь, и думала о разных вещах, как обычно думают обычные люди, без всякого порядка и связи. Она думала, например, следующее: «Яфет никогда не спал в моей кровати, и раз он никогда не спал в моей кровати, значит, я знаю, что такое любовь. Мое определение любви тогда звучало бы так: Яфет никогда не спал в моей кровати».
Очень скоро, даже раньше, чем она может вообразить, Валерия узнает также, что такое желание. Узнает, что значит, когда мужчина касается ее и стучится в ее тело, как в какую-то очень важную дверь. И что значит открыть эту дверь. Не чтобы ее открыла Валерия, податливо и покорно, нет-нет, в этом как раз не было бы ничего особенного, а чтобы ее открыл он, дерзко, уверенно, властно. Потому что одним из важнейших признаков желания является, пожалуй, то, что объект желания чувствует себя именно желанным и осознает себя достойным восхищения и влечения.
Она это узнает. И очень скоро. Что значит, когда мужчина проникает в ее тело, как будто переступает порог двери, уверенный в том, что не будет отвергнут.
ДОРОГА К БОГУ
У него никогда недоставало терпения, чтобы читать Блаженного Августина или кого-то еще из Отцов Церкви. Познания Мино о Пахрампе происходили из жизни. У него была собственная теория относительно пути, ведущего к Богу, и особенно относительно того, как этот путь найти. Он, например, считал, что Бог никогда не проявляется раз и навсегда и что Богу скорее свойственно проявлять себя понемногу и в самых разнообразных вещах и людях, иногда даже в самых незначительных. Маленькими проявлениями и легкомысленными проблесками Бог готовил истинное и великое богоявление. В этом состоял опыт Мино.
Поэтому нужно рассказать о том, что произошло одной апрельской ночью 1905 года.
Белармино Терезе де Хесусу, Мино, было тринадцать лет, на четыре больше, чем его брату Хосе де Лурдесу. Старый дон Паскуаль Годинес построил черепичный заводик в Эль-Посито, на берегу реки Кибу. Дело постепенно шло в гору и у них уже было два или три наемных работника. То, что много лет спустя превратится в поселок городского типа с парками, кинотеатрами, мануфактурами, полицейскими участками и большим военным госпиталем, тогда было всего лишь деревушкой в несколько дворов. На тот момент единственным промышленным предприятием на всю округу был заводик Годинесов. Вокруг же были лишь поля, пастбища, скотные дворы и редкие дома.
Неподалеку от заводика жила женщина по имени Манила, которую все знали как Полицейскую вдову. Она жила одна с тремя маленькими детьми: две девочки и мальчик. Ее мужа, хама и бездельника, бывшего когда-то полицейским, нашли с десятком ножевых ранений и со вспоротым животом рядом с его гнедым жеребцом (тоже с выпущенными кишками) в полях, простиравшихся от самого моря до жокейского клуба «Oriental Park»[95], на обсаженной диким лавром дороге, которая позже превратится в улицу 100. С этого момента Манила стала Полицейской вдовой, опекаемой соседями. Ее мужество, с которым она одна без мужчины и без единой жалобы возделывала целое поле помидоров и салата, чтобы потом продавать их на пустыре (позже он превратится в площадь Марианао), содержала дом и растила троих детей, вызывало всеобщее восхищение.
Это была высокая, крепкая, красивая странной, почти мужской красотой женщина. Можно было представить себе, что, прежде чем приступить к ее созданию, отлили бронзовую статую, которая вышла настолько лучше любой женщины из крови и плоти, что так ее и оставили в бронзе. Ей было под сорок. Дочь бискайца и камагуэянки, она родилась, по ее словам, в Гуаймаро, но не знала, когда точно, хотя предполагала, что где-то в 1865 году.
Кунде, жена дона Паскуаля Годинеса, каждый вечер посылала ей кувшин молока. Чего-чего а молока у Годинесов всегда было в достатке свеженадоенного и затем прокипяченного в черных чугунных чанах. Сначала кувшин носил дон Паскуаль. Потом было решено, что Белармино Тереза де Хесус уже достаточно взрослый, чтобы взять эту обязанность на себя.
В тот апрельский вечер 1905 года на закате Мино чувствовал себя счастливым, шагая с кувшином на плече к дому Полицейской вдовы. Было в том вечере что-то сияющее, какая-то светлая и беспричинная радость. Мино казалось, что он шагает не по земле, а по свету. Манила встретила его радостно и ласково, как любящая мать. Она взяла кувшин, вылила его содержимое в большую кастрюлю и поставила на огонь. Затем тщательно вымыла кувшин и предложила, вернее, приказала Мино присесть за стол на кухне. Она заставила его съесть риса с молоком, такого сладкого и с таким количеством корицы, что Мино показалось, что он никогда раньше не ел ничего подобного. Все еще не уложенные в кровать трое сирот играли во дворе за порогом кухни с белой голубкой, которой подрезали крылья. Манила села напротив Мино и спросила его, что он думает о ее рисе с молоком. Он сказал правду, что рис бесподобен. Скорее всего, он употребил другое слово, которое для него означало «бесподобный».
Полицейская вдова сказала, что ей хотелось бы знать, каков на вкус рис с молоком, который она ежедневно ела, во рту у Мино, смешанный с его слюной. Она объяснила, что одна и та же еда не всегда имеет одинаковый вкус, что рот человека решительным образом влияет на вкус еды. Что, например, кофе имеет один вкус, если его пьет мать Мино, и другой, если отец, и что один и тот же рис с молоком разные рты смакуют по-разному, что есть рис с молоком для ее рта, а есть — для его.
Мино не нашелся что сказать. Наблюдение не лишено было логики. Поразмыслив несколько секунд, он ответил Полицейской вдове, что, без всякого сомнения, невозможно узнать, какова на вкус еда другого человека. Так же невозможно, заявил Мино, как увидеть собственное лицо, потому что, считал он, нам дано видеть его лишь отраженным в лукавых водах или еще менее достойных доверия зеркалах.
Манила покачала головой, рассмеялась и стала ему втолковывать, чтобы он не строил из себя дурачка, что видно было, что он сообразительный парнишка (сколько ему лет? тринадцать, значит, он уже начал жить взрослой жизнью, стал мужчиной), что нет ничего в этом мире (про другой она ничего не знала), чего нельзя было бы поправить. Она сказала, что ей известен способ узнать, каков на вкус Мино ее рис с молоком, если он окажет ей любезность и даст попробовать тот, пропитанный его слюной, что он держит сейчас во рту. Мино посмотрел на нее с удивлением и спросил, как же можно сделать нечто подобное. Она ответила чтобы он не волновался, что это очень просто, и прижавшись губами к губам Мино, кротко, с материнской нежностью попросила его, чтобы он отдал ей рис с молоком, который собирается проглотить. Его привел в смятение соблазнительный запах свежей мяты в дыхании Манилы, и он подчинился, забыв о стеснении. Она с видом знатока языком забрала из его рта комочек риса. Закрыла глаза, как будто была большим специалистом в этом деле, и кивнула, затем открыла глаза и улыбнулась, и сказала, какая вкусная, какая подходящая слюна.
