Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель
— Кто такая святая Энграсия?
— Христианская мученица, которую протащили по улицам города привязанной к лошадиному хвосту.
Все остальные сошлись в том, что это не ангел и не корабельный ростр в виде святой Энграсии или какой-либо другой святой. Это был полусгнивший ствол вяза или похожего дерева, кочующий по морю вместе с рыбами но прихоти волн и прибоев.
По правде говоря, стоило присмотреться, и ни одна из трех гипотез не выдерживала критики. Кусок дерева, изъеденный солью, покрытый мхом и водорослями? Кусок дерева, изображающий святую мученицу и служивший некогда украшением носа корабля? Кусок дерева, изображающий ангела с крыльями, раскрытыми над головой, так же похожей на голову ангела, как и дьявола?
Промокшие насквозь, еще более неспокойные, чем раньше, и весьма разочарованные, герои этой книги вернулись в дом, забрав с собой кусок черного дерева, найденный на берегу и ставший предметом столь бесполезных споров.
ТОСТ
Об этом сообщил Хуан Милагро:
— Человек на берегу, под проливным дождем, как это ни странно.
— Посмотри хорошенько, это наверняка Яфет.
— Нет, это женщина или старик со сломанным зонтом.
Только Хуан Милагро мог забить тревогу. Во время ураганов он имел привычку смотреть в щель, образовавшуюся в рассохшемся дереве над одним из окон в гостиной. Ему хватало роста, чтобы заглянуть в щель.
Слова «человек на берегу» всегда повергали в смятение всех домашних. Даже в ясные и спокойные дни. Если кто-то, не имевший отношения к дому, появлялся на пляже, это было событием, которое, без всякого сомнения, могло представлять опасность.
Как уже было сказано, время от времени появлялись солдаты. Высокие, бесцеремонные парни в красных беретах из пограничных войск приезжали вооруженные до зубов и вели себя с той наглостью, которая так свойственна солдатам вообще, а солдатам из войск специального назначения в особенности. Это случалось в погожие дни, когда какой-нибудь печальный самоубийца, какой-нибудь отчаянный безумец отваживался выйти в море в надежде достичь одного из островов Флориды.
В тот вечер ко всему прочему поднялся ураганный ветер, и ливень почти превратился в беспрерывно льющийся с неба поток. Это уже не просто предвещало циклон «Кэтрин», а свидетельствовало о его тревожной близости.
Не стоило забывать и о недавнем исчезновении Яфета.
Наступила тишина, нарушаемая лишь воем ветра и непостоянным, неровным стуком дождя по дереву.
Мамина дрожащим пальцем указала Хуану Милагро на дверь. Он кивнул. Они с Маминой так хорошо знали друг друга, что им не нужны были слова.
Хуан Милагро направился к двери.
— Подожди меня, — скомандовал Полковник-Садовник.
И старик завернулся в старый желтый дождевик, который был все еще в прекрасном состоянии и который доктор О’Рифи использовал, если собирался с какими-нибудь гостями провести несколько дней на рыбалке в открытом море.
Немой Болтун открыл дверь с осторожностью. Ветер мог неожиданно показать свою силу. Болтуну показалось, что кто-то толкает дверь с той стороны. Элиса и Оливеро подошли, чтобы взглянуть на пляж, но увидели лишь стену дождя перед террасой.
Казалось, что за этой стеной ничего нет. Как будто дом находился где-то за пределами реального мира. Это ощущение не было совершенно новым, но сейчас оно дополнялось ощущением, что дом взлетел, как будто ветер оторвал его от всех девятнадцати опор, и он парит в туманной дымке.
— Как ты можешь говорить, что там кто-то есть, если ничего не видно?
Хуан Милагро рассмеялся, как умел смеяться только он, открывая ослепительно-белые и идеально ровные зубы и разводя своими огромными сильными руками. Все тоже засмеялись, всем захотелось рассмеяться так же, как Хуан Милагро. Они истосковались по смеху. Никто не мог произнести имя того, о ком они все думали. Никто не воскликнул то, что хотел.
Хуан Милагро и Полковник вышли на террасу, в дождь. Болтун закрыл дверь и так и остался стоять, навалившись на нее всем телом, словно не желая пустить кого-то, кто толкал ее снаружи. Висента де Пауль постояла рядом с Болтуном и положила руку ему на плечо:
— Ну и дождь!
Оливеро направился к кухонной двери и позвал:
— Пойдемте на кухню.
Элиса последовала за ним, радуясь тому, что можно уйти из гостиной.
Растерянно улыбаясь, все покинули гостиную. Мамина протерла стол влажной тряпкой. Элиса сказала:
— Мне не помешал бы сейчас глоток рома. Мино пошел в кладовку и достал бутылку, больше чем наполовину полную мутной жидкости, цвет которой лишь очень отдаленно напоминал благородное золото выдержанного рома.
— Это как если бы вода из сточной канавы пыталась сойти за святую воду.
— Не важно. Как он на вкус?
— Божественный, если продолжить сравнение со святой водой.
— Который час?
— Холодно.
— Влажность, эта проклятая влажность.
Элиса напела мелодию застольной арии из Травиаты».
Вздыхая, Андреа протянула руку со стаканом с жадностью, которую она не могла скрыть.
Мамина поставила на стол свою чашку из выдолбленной тыквы с торжественностью человека, собирающегося раскрыть тайну. Все остальные посмотрели на нее. Они уже не улыбались, когда смотрели на нее. Мамина закрыла глаза, подняла чашку и снова поставила ее с еще большей торжественностью.
НИКОГО И НИЧЕГО НА БЕРЕГУ
Хуан Милагро ничего не говорил, и персонажи этой истории не открывали дверь. Это был крепкий дом, рассчитанный на циклоны и непогоду, и ветер упорствовал хотя бы в том, чтобы не дать открыться ни окнам, ни дверям.
Они не выходили на пляж под проливной дождь.
Персонажи этой истории по-прежнему сидели на кухне в ожидании чего-нибудь.
Никого не было.
И как раз это и было странным, потому что на острове под названием Куба всегда и везде кто-то подстерегал, следил и учитывал. Хотя в такую погоду было вполне возможно, что никого не было на несколько километров вокруг.
— Должны же быть хоть чем-то хороши природные катаклизмы, — сказал Полковник.
ЧУДО
Первая ночь, когда Яфет поднимает москитную сетку над кроватью Болтуна и ложится рядом с ним, никогда не станет прошлым. Дело не в том, что Болтун не может этого забыть. Просто это все время происходит прямо сейчас. Всегда в настоящем.
Это было на рассвете в один из последних дней декабря прошлого года. Болтун не помнит точно в какой. Но у него нет никаких сомнений, что год подходит к концу. Этот год не был ни хорошим, ни плохим, хотя все же скорее плохим, чем хорошим.
Уходит 1976 год. Этот високосный год запомнится на Кубе подрывом самолета компании «Кубана де авиасьон», на борту которого находились семьдесят три человека (большинство — молодые спортсмены), у берегов Барбадоса.
Год выхода на экран «Таксиста», Нобелевской премии Сола Беллоу и год, когда Джимми Картер был избран президентом Соединенных Штатов.
Болтун не спит и слышит, что кузен встает. Сначала он думает, что Яфет идет в туалет, но Яфет не выходит из комнаты. По ночам он никогда не ходит в туалет. Болтун видит его обнаженное тело, потому что они оба всегда спят голыми. Жара по ночам становится особенно невыносимой.
Болтун видит, как кузен залезает голым на подоконник самого большого окна, выходящего на пляж. Встает на колени и мочится в ночь Энергичная струя бьет в черепичную крышу над комнатой Мино.
Потом он видит, как Яфет замирает, глядя на горизонт.
Это его совсем не удивляет. Смотреть ночью в окно — это постоянная привычка Яфета. Так он может стоять часами. Иногда даже с биноклем мистера. Не у всякого окна, а только у тех, которые выходят на море, смотрят на горизонт. Болтуну кажется, что Яфет как будто ждет знака с корабля или послания со звезды, какого-то условного сигнала.
Что-то наводит его на мысль, что его кузен Яфет не проснулся. Он предполагает это, потому что видит, что тот направляется к его кровати, поднимает москитную сетку и ложится рядом. Болтун подозревает, что он делает это во сне. И не будит его. Не решается. Он слышал, что нельзя будить лунатиков. Поэтому он позволяет ему лечь. Отодвигается, чтобы освободить ему место, чтобы он лег поудобней и продолжал спать здесь. Болтун притворяется, что спит. Его глаза закрыты, и он старается дышать, как дышат во сне.
Запах Яфета так силен, что нарушает его спокойствие. Никто больше не пахнет так — это запах пота, смешанный с запахом моря, запах молодого тела.
Немой Болтун в свои семнадцать лет, конечно, не думает в эту ночь на исходе 1976 года именно так, этими самыми словами: «запах молодого тела». Это всего лишь ощущение, которое находит название годы спустя, когда все уже прошло и стало воспоминанием.
Яфет не касается Немого Болтуна, и Немой Болтун не касается Яфета. Их руки, их бедра не соприкасаются. Иногда только ступни ног одного случайно дотрагиваются до ног другого и сразу же отодвигаются.
