Вильям Козлов - Поцелуй сатаны
Конечная остановка, молодая в вязанной шапочке с помпоном вагоновожатая вышла из своей застекленной кабины, весело посмотрела на них:
— Вы тут решили заночевать, молодые люди? Выходите, я двери закрываю.
Они молча вышли из трамвая. Уличные фонари освещали десятка два столпившихся на запасных путях разноцветных трамваев, тусклый желтый свет скупо сочился из затянутых пушистым инеем окон, двери были закрыты. Переночевать было где у Алисы, но она не хотела туда идти. На улице Жуковского в коммуналке жил ее знакомый еще по Ленинакану, шофер «Автотрансагенства» Жора Мамедов. Она вместе с ним возвращалась в поезде из разрушенного города. У Жоры погибли два брата и сестра. Жора и посоветовал ей уйти из общежития, подруги уже косо на нее посматривали: приходит пьяная, а по ночам всех будит своими криками… Начали они пить с Жорой сразу по приезде из Ленинакана, но Мамедов быстро себя взял в руки, у него очень хорошая работа и терять ее из-за пьянки он не собирался. Жора уехал в очередной долгий рейс, ключи от комнаты отдал Алисе, которая у него с месяц прожила, но встреча с Никитой Лапиным заставила ее быстро забыть про Жору. Он был грубоватым, необразованным человеком и с ним можно было только пить и молчать, когда он открывал свой широкий рот, набитый золотыми зубами, Алисе становилось тошно и скучно. И Жора по ночам, особенно после выпивки, сильно храпел. Волосатый, кареглазый, кривоногий, он скоро стал вызывать у девушки отвращение. Даже общая беда не сблизила их. Лишь от того, что негде было ночевать, она еще какое-то время приходила к нему. Он молча выставлял бутылку красного портвейна, потом швырял ее на широкий диван и начинал грубо раздевать. Ее раздражали его колючие черные усики, густая поросль волос на впалой груди, но делать было нечего: за выпивку и место под одеялом нужно было расплачиваться… Мамедов обзывал ее сосулькой, фригидной бабой..
От Никиты не пахло алкоголем, однако серые глаза его были блестящими, а зрачки сильно расширенными. Лицо правильное, крупный нос, рельефный подбородок, слова Никита произносил чуть медлительно, округло. И вообще, вид у него был интеллигентный. Позже выяснилось, что они несколько раз встречались в университете, просто не обратили друг на друга внимания. Вернее, она, Алиса, не смотрела в его сторону, а Никита ее запомнил: такие глаза, как у нее, редко встречаются. Про глаза Алиса от многих слышала, ей уже это надоело. Как будто кроме красивых глаз, у нее больше нет никаких достоинств! Если на то пошло, у коров, ланей, оленей куда более красивые глаза…
А там, на конечной трамвайной остановке, они молча стояли под уличным фонарем и откровенно разглядывали друг друга.
— Куда это мы заехали? — наконец заговорил Никита, будто пробуждаясь ото сна. — Где мы?
— Не знаю, — пожала плечами Алиса. Дул холодный порывистый ветер, и ей было зябко в своей коричневой куртке на искусственном меху.
— Вот, черт, занесло… — пробормотал юноша, оглядываясь. — Тут и тачку не схватишь.
— Надо идти на остановку, — сказала Алиса.
— Идти куда — то надо, — согласился он.
Ей понравилось, что парень не стал сходу «клеить» ее, говорить пошлости. У него было лицо ошеломленного человека. Позже он признался, что не помнил, как сел в трамвай, сколько ездил по маршруту, привалившись к замороженному окну. Но Алиса ведь видела, что он посмотрел на нее, когда она вошла в вагон. И вполне осмысленно. Правда, ей бросилось в глаза, что красивое лицо у него странное, какое-то отсутствующее.
Выяснив, что ей ночевать негде, Никита предложил пойти в мастерскую к знакомому художнику, который снимал ее на Литейном проспекте. Добрались на метро, которое сразу же, как только они проскочили к эскалатору, закрылось. Пока шли от метро по улице Петра Лаврова, стали гаснуть уличные фонари.
Художник оказался в мастерской, там еще были люди: бородатые мужчины, девушки в толстых, с широкими воротниками свитерах и джинсах. На длинном деревянном столе, где были разбросаны кисти, скребки, фломастеры и еще какие-то приспособления, стояли высокие зеленые бутылки с вином, прямо на белом картоне розово светилась нарезанная вареная колбаса, на глиняной тарелке — брынза, в углу на залепленной красками табуретке шипел коричневый эмалированный чайник. Под высоким лепным потолком с двумя плафонами плавал синий дым с каким-то странным запахом…
В этой довольно сдержанной поначалу компании, которая безропотно приняла их, Алиса впервые попробовала сигарету с марихуаной. Никиту тут знали. Хозяин мастерской художник Слава, как он представился, единственный был безбородым. Невысокий, коренастый, с невыразительным плоским лицом, он говорил густым басом и первым громко смеялся. Конечно, не обошлось без комплиментов, мол, какие красивые глаза у Алисы, позже художник сказал, что обязательно напишет ее портрет маслом. Он оказался человеком слова и портрет позже действительно написал, но девушке даже копии не подарил. У него его почти сразу купил какой-то иностранец за валюту. По такому случаю они пили в мастерской купленное за доллары виски…
Сейчас все это казалось Алисе далеким, нереальным. Художник со своей выставкой куда-то уехал и даже ключи от мастерской Никите не оставил, хотя тот и умолял его. И начались хождения по злачным местам, под валам, чердакам. И курили, курили, когда не было ширева, так назывались наркотики, пили что придется. Главное было — не отрезветь и не посмотреть на себя другими глазами, пожалуй, это самое страшное, а когда рядом сидят, лежат, дымят или пьют такие же бедолаги, как ты, как-то легче… И потом стали забываться разбитые лица мертвых родителей, перестали являться во сне и молча смотреть на нее, и не поймешь: осуждают они ее или жалеют.
Муравей-разведчик заполз по резиновому сапогу до колена, потом перебрался на руку, долго ощупывал усиками, поворачивал рогатую голову направо-налево, но не укусил.
— Надо было тебе поступать на биологический факультет, — услышала она голос Николая за своей спиной. Как неслышно он подошел!
В руках у него пучок подснежников, Алиса хотела сказать, что зря он их сорвал, на земле они смотрятся красивее, по промолчала: ведь он наверняка хотел сделать ей приятное.
— Что за гриб? — показала она глазами на странный, будто изжеванный бурый гриб на толстой белой ножке. Съедобный?
— Сморчок, — ответил Николай, — Гена их жарит и ест, хотя я ему твержу, что в них яд. Даже если отваришь, остается.
— В этом точно есть яд, — сказала Алиса. Мураши обходят его стороной… Видишь?
Его склоненная голова совсем рядом, Николай чисто выбрит, от него пахнет хорошим одеколоном, а Геннадий и Коляндрик бреются раз в неделю после бани.
