Эрик Сигал - История Оливера
— Ты грезишь наяву, — засмеялась Марси.
— А ты спишь и видишь сплошное дерьмо, — отвечал я. — Ты все еще слишком влюблена в свое могущество.
Хотя это и было чистой правдой.
— Ну вот, ты устроил мне экзамен.
— Да, и ты провалилась.
— Ты нахал и эгоист, — шутливо сказала она.
Я утвердительно кивнул.
— Кроме того, я живой человек.
Марси посмотрела на меня.
— Но ты останешься со мной, пока…?
— Пока не растает снег.
После чего мы встали и рука об руку пошли обратно к машине.
И поехали в Денвер. Где не было никакого снега.
31
В Нью-Йорк мы вернулись в среду вечером. Утром Марси привела в порядок свой денверский универмаг, и мы даже хотели съездить еще раз поиграть в снежки. Однако пора было снова браться за работу. Я еще успею помочь Барри Поллаку на финишной прямой (мы с ним поддерживали связь по телефону).
В Нью-Йорке нам пришлось очень долго ждать такси. Когда подошла наша очередь, пред нами возникла помятая желтая жестянка. Иными словами, нью-йоркский таксомотор.
— Я в Квинс не поеду, — вместо приветствия буркнул водитель.
— Я тоже, — сказал я, пытаясь открыть искореженную дверцу. — Поэтому предлагаю ехать в дом 23 на 64-й улице.
Мы оба уже забрались в салон. Теперь по закону таксист был обязан везти нас туда, куда мы скажем.
— Поедем в дом номер 504 на 86-й, — неожиданно объявила Марси.
— Кто там живет? — поинтересовался я.
— Мы, — улыбнулась она.
— Мы?!
— У тебя, приятель, никак память отшибло? — спросил водитель.
— Не твоего ума дело, — огрызнулся я.
— Я по крайней мере помню свой адрес, — отпарировал он.
К этому времени остальные таксисты устроили жуткую какофонию из гудков и сквернословия, чтобы он поскорей отъезжал.
— О’кей. Так куда? — вопросил он.
— На 86-ю, — сказала Марси. И шепнула мне, что по дороге все объяснит. Чем повергла меня в полное недоумение — если не сказать больше.
На военном языке это обозначается термином «демилитаризованная зона» — то есть местность, на которой ни одна из противоборствующих сторон не имеет права развертывать свои вооруженные силы. Именно этим положением Марси руководствовалась при выборе квартиры, которая не должна принадлежать ни ей, ни мне, ни даже нам обоим вместе, а должна представлять собой совершенно нейтральную территорию.
В этом есть некоторый смысл. Моя крысиная дыра, это, пожалуй, действительно уж слишком. Кроме того, Марси успешно выдержала испытание копотью и грязью.
— Ну как? — спросила она.
Что и говорить, квартира была шикарная. То есть, она как две капли воды напоминала великолепные интерьеры на верхних этажах магазинов фирмы «Биннендейл». Я не раз видел, как молодые пары, глядя на эти образцовые комнаты, мечтали вслух: «Вот бы нам пожить в таких хоромах!»
Марси продемонстрировала мне гостиную, кухню, оснащенную всевозможной утварью («Я буду брать уроки кулинарного искусства»), ее будущий кабинет, спальню огромных размеров и, наконец, главный сюрприз — мой кабинет.
Да. Здесь были отдельные помещения для Его и Ее профессиональной деятельности. В моем красовалась разнообразная кожаная мебель, стеллажи из стекла и хрома для моих юридических справочников, затейливые светильники. И все такое прочее.
— Ну как? — повторила Марси, явно надеясь услышать от меня хвалебный гимн.
— Фантастика, — сказал я.
И задался вопросом — почему мне кажется, будто мы стоим на сцене и репетируем пьесу. Автором которой является Марси.
На кой черт вообще все это нужно?
— Каковы ваши чувства?
За время моего отсутствия доктор Лондон не изменил свой метод.
— Мы платим за квартиру поровну.
Впрочем, кто платит — это же не чувство. Да и не то было у меня на уме.
— Дело в том, что она очень любит распоряжаться не только своей жизнью, но и моей тоже.
Пауза.
— Понимаете, мне не нужен декоратор. И романтическое освещение. Неужели она неспособна понять, что все это ерунда?! Дженни купила подержанную мебель — скрипучую кровать, колченогий стол — все за 97 долларов. На обед к нам приходили одни только тараканы. Мы могли определить по запаху, что едят на обед наши соседи. Из всех щелей отчаянно дуло. А какая там была грязь!
Еще одна пауза.
Оливер, что ты говоришь?
Кажется, я говорю, что мне не нравится Марсина новая квартира.
Да, мой новый кабинет поистине достоин восхищения. Но когда мне надо собраться с мыслями, я возвращаюсь в свой старый полуподвал. Где все еще стоят мои книги. И куда все еще приходят счета. И куда в отсутствие Марси я все еще удираю.
И поскольку сейчас начался отсчет времени, остающегося до Рождества, Марси снова блистательно отсутствует. В данный момент она в Чикаго.
И у меня скверно на душе.
Потому что сегодня мне надо работать. И я не могу работать в сказочном домике на 86-й улице. Потому что весь Нью-Йорк увит ветвями остролиста. И я чувствую себя отвратитёльно, хотя теперь у меня целых две квартиры, где мне тоскливо. И мне стыдно позвонить Филу только для того, чтобы поболтать. Я боюсь признаться в том, что я один.
Итак сегодня, 12 декабря. Барретт сидит в своем подземном убежище и листает замшелые фолианты в поисках судебных прецедентов. И мечтает о том времени, которого не может вернуть.
О том времени, когда работа притупляла боль и поглощала внимание. Но благодаря вновь приобретенной способности психологической интроспекции я не могу прибегнуть к экстроспекции. Я просто не могу сосредоточиться. Я копаюсь в себе вместо того, чтобы копаться в судебном иске «Мейстер против штата Джорджия».
А поскольку музыкальный центр «Мьюзак», установленный в лифте моего офиса, ежедневно забивает уши рождественскими песнопениями, у меня развилась рождественская шизофрения.
Вот в чем проблема, доктор! (Я разговариваю сам с собой, но поскольку я ценю свое мнение, я называю себя «доктор».)
Господь Бог — в качестве председателя Суда Небесного — подтвердил следующий закон: Ты должен быть дома на Рождество.
Я могу небрежно относиться к другим божественным законам, но перед этим я склоняюсь.
Барретт, ты тоскуешь по дому.
Однако, Доктор, тут возникает проблема. Где мой дом?
Естественно, там, где сердце.
А где мое распроклятое сердце?
Не то чтобы я этого не знал.
Когда-то я был маленьким мальчиком. Я любил получать подарки и украшать елку.
Потом я был мужем, и хотя Дженни была агностиком («Оливер, я не хочу его обидеть, употребляя слово „атеист“»), она приходила домой с двух своих работ, и мы с ней вдвоем устраивали вечеринку. Пели неприличные куплеты на мотив рождественских гимнов.
