Эдгар Вулгаков - Течение времени
Ошарашенная услышанным, молча, тройка отправилась домой.
– Вот оно, партийное руководство в действии – говори то, что разрешено партией. Выходит, нам думать можно так, как думает партийный синклит. Все остальное запрещено, запрещено, черт бы их побрал!
– Алешенька, дорогой, успокойся. С этим нам придется примириться на какое-то время, – тихо сказала Леночка. И добавила: – Неужели до конца своих дней?
До обеда оставался еще час, и Алеше захотелось поспать, прикорнув, не раздеваясь, Наташе тоже:
– Алешка, подвинься.
Что-то сонно побурчав, он сдвинулся на край постели, покрытой ковром. Наташа легла рядом, используя Леночкину подушку, дыша ему в затылок, покрыв его и себя пледом. Заглянув к спящей Танюше и поговорив об обеде с тетей Грушей, Леночка тоже решила поспать, но, войдя в спальню, увидела, что ее место занято. Потихоньку сняв плед с ног Алеши, она змейкой вползла между спящими глубоким сном, аккуратно поправила плед и, обхватив левой рукой Алешу, тут же уснула. Первым проснулся Алеша и, аккуратно сняв с плеча Леночкину руку, повернувшись, увидел рядом две хорошенькие головки – одна совсем рядом, знакомая и родная, другая, чуть поодаль, тоже знакомая и тоже родная.
– Мои девочки, – подумал он, чувствуя себя счастливым, – самые умные, самые красивые, самые преданные или самые верные, что, в сущности, одно и то же.
Однажды, дело было летом, Алеша шел по мосткам в три доски над котлованом строящейся котельной. Мостки были шаткие и длинные, метров в десять. Когда он прошел, почти балансируя, полпути, откуда-то из за угла появился Суетин. Он был пьян.
– Начальник, сойди с моего пути, я иду.
– Суетин, а я что, по воздуху лечу, я тоже иду, – и Алеша специально замедлил шаг.
– Начальник, я тебя сейчас спихну.
– Вы пьяны, ни хрена не соображаете, почему в пьяном виде пришли на работу. Я вас отстраняю от работы, поставлю другого.
Алеша уже прошел мостки и стоял вплотную к Суетину.
– Начальник, за что? Это мой трактор, я его за день сделаю, и опять в поле.
– В пьяном виде такое сотворите с трактором…
– Выпил поллитру, да разве я пьян? Две недели пахал, почти не спал, спросите у бригадира. Вот приехал чуток подремонтироваться, и опять в поле. Сейчас под кран голову засуну, через десять минут буду как стеклышко. А что я крикнул вам, извините, чего-то взбрело в башку: мол, испугается инженер али нет. Так что, извиняйте, без злого умысла.
– Ладно, Суетин, отрезвеете – идите к трактору.
К вечеру Суетин зашел в Алешину конторку.
– Я затем, чтобы зла на меня не имели, а то я клейменый на всю жизнь вроде. Три года в лагере лес валил, а все за драку, из-за Верки. За ней, за Веркой, начал было приударять Колька, сын начальника райпотребсоюза. А начальник важный – все от него зависело, и колбаса, и мануфактура, обувка какая – все в евонных руках, в бурках ходил. Я Кольку предупреждал пару раз, а он, дурак, однако, в спор со мной ввязался. Я ему челюсть свернул и зубы какие выбил. Все руками. А он меня оглоблей по хребтине огрел, еле двумя ведрами отлили. А потом судили – мне три года, а ему год. А Верка мне досталась. Все писала: дождуся тебя, Колька мне не нужон. Мы с ней живем душа в душу. Двух пацанов родила – Петю и Ваню. Дал ей слово не пить, и не пью, только она разрешает по случаю событий. Вот пропахал две недели – коробка в тракторе заела. Поехал в мастерскую. А Верка смеется: «Много ты таких событий наберешь за сезон, смотри у меня» – строгая, но справедливая. Она у меня медсестра, школу специальную кончила, ученая. К ней вся деревня ходит лечиться. Доктор наш ее всегда хвалит: в ней медицинский талант… А справедливость наша какая: за мною судимость тянется, а с Кольки судимость сразу сняли. Сейчас он снова сидит, не знаю за что, не интересуюсь. Когда кусок пальца потерял, в мастерской, к ней поехал. Она с ним возилась, возилась, укол в задницу сделала. Я не хотел, и так, мол, заживет, а она мне по шее. Хорошая она у меня, Верка.
Вскоре в ближайшей от МТС деревне был престольный праздник, совпавший с рабочим днем. Народу понаехало много, все родственники, все друг друга знают – праздник. Имя святого, в честь которого праздник, старухи произносили с придыханием, а за какие заслуги, чем знаменит – никто толком не знал, спорили. Число точно знали по церковному календарю, а календарь такой замызганный весь – число видно, а о славе святого не прочтешь. Церкви в деревне давно не было – где-то в конце двадцатых годов активисты «Союза воинствующих безбожников» разрушили колокольню, иконостас, ликвидировали церковную утварь. А позднее, в сохранившемся четверике устроили склад колхозного имущества и магазин. Главным товаром в магазине был хлеб в буханках и водка, когда привозили. В остальные дни на дверях магазина висел большой амбарный замок. Водку на престольный праздник в каждой избе запасали заранее. Обязательно к этому дню открывались двери магазина, уж постаралось сельпо по случаю праздника – и водка, и хлеб, и разные диковинные консервы: болгарские компоты двух видов, и приправа к мясу с трудным названием, и бобы соевые, и еще какие-то заграничные консервы, конфеты двух сортов, баранки с маком – всего было полно, а магазин разнесли за час. Повесили на его дверях амбарный замок… и пошла гульба. В некоторых избах столы накрывали, а в тех, где мужикам было невтерпеж, хлобыстали водку из горла, закусывая конфеткой, или чем попало, или вообще ничем. К полудню принарядившаяся, по возможности, во все лучшее, самое нарядное, пошла молодежь деревни гулять от избы к избе, где под гармошку, а где и без гармони – компаниями. В первых рядах шли девчата с цветастыми платками на плечах, в нарядных кофточках, блузках, кто в туфлях на низких каблуках, а кто и на высоких, кому что удалось купить по случаю или у спекулянтки. За ними шли парни, тоже приодетые, но уже под мухой. Гуляли две-три компании, всего не больше двадцати человек вместе с приехавшими. Запевали девчата, парни, подшучивая друг над другом, недружно подхватывали. Впереди каждой компании крутилась мелкота, тоже принаряженная – кто изображал пьяных, взявшись под ручку, шатаясь и падая, выкрикивая слова из песен или бранную ругань, кто гонялся один за другим.
– Митька, откеда у тебя слова такие нехорошие, кто научил?
– Папаня!
– Папане можно, а тебе нельзя, мал еще. Ох, лучше бы и не спрашивала.
На скамейке сидели старухи и, охая, вспоминали, как раньше праздники проводили:
– В деревне человек двести, да столько же наезжало. И не один день, неделю, а то и боле. Председатель ругается, а у нас праздник. И драки были до смерти, кажный праздник ентим кончался.
А через три дня хоронили Андрюшу Ачина. В этой деревне у него был сослуживец Миша – вместе служили в армии, вместе демобилизовались. По случаю Михаил купил немецкий мотоцикл в хорошем состоянии. Не терпелось новому владельцу на нем прокатиться, но, резко затормозив на скользкой дороге, Миша оказался в овраге, вылетев из седла. Вот и понадобился ремонт мотоциклу, и Алеша разрешил провести его в мастерской – все трактора в поле, место найти нетрудно. Уже через неделю Андрей, помогавший приятелю в ремонте, вывел мотоцикл из мастерской, опробовал его, после чего отвез счастливого владельца домой в деревню.
– На мотоцикл сядешь только после окончания курсов, со шлемом на голове. Получишь права, тогда и садись за руль. И будь осторожен первые дни, – так напутствовал Андрюша друга. А когда в деревне был престольный праздник, Михаил пригласил Андрея к себе в гости. Андрей, как и брат Саша, водку не пил. А здесь уговаривали-уговаривали: не обижай, дескать, – уговорили, выпил два-три лафитничка. Потом пошли к мотоциклу, поехали. Андрей за рулем, Михаил сзади. Только набрав скорость и не будучи достаточно внимательным к дороге, не привыкший к зелью Андрей налетел на толстое бревно, лежащее на проселке, не удержал от неожиданности руль. Мотоцикл на большой скорости отлетел в сторону и ударился о бетонный столб, стоящий на пути. На Андрюше не было шлема, шлем был на Михаиле…
Первый раз в жизни говорил Алеша прощальное слово. Он сказал, что нелепо оборвалась жизнь хорошего молодого человека из-за глупой случайности – бревна поперек дороги. На самом же деле – из-за демьяновой ухи.
– Не хочется бросать резкие слова его товарищу, и без того убитого горем. От пьянства и погибнет Россия, если поразившую нас беду мы не осознаем до конца. – И обратился, как ему показалось, к самому старшему в избе:
– Правильно я сказал? Может быть, обычаи нарушил?
– Правильно, сынок, правильно. Только ты не обижай нас, выпей за упокой души преставившегося Андрея, уважь!
Алеша взял стакан водки, поставил его перед маленькой, единственной уцелевшей фотографией Андрюши из комсомольского билета и ушел, попрощавшись, из притихшей избы. С ним была Наташа, повязанная темным платком, вся в черном.
– Вот и погиб твой первый ученик, Наташенька. Сверх установленной программы – только математика, а остальное на курсах, а еще взялся за английский, и, кажется, небезуспешно.
