Эдгар Вулгаков - Течение времени
Первый раз в жизни говорил Алеша прощальное слово. Он сказал, что нелепо оборвалась жизнь хорошего молодого человека из-за глупой случайности – бревна поперек дороги. На самом же деле – из-за демьяновой ухи.
– Не хочется бросать резкие слова его товарищу, и без того убитого горем. От пьянства и погибнет Россия, если поразившую нас беду мы не осознаем до конца. – И обратился, как ему показалось, к самому старшему в избе:
– Правильно я сказал? Может быть, обычаи нарушил?
– Правильно, сынок, правильно. Только ты не обижай нас, выпей за упокой души преставившегося Андрея, уважь!
Алеша взял стакан водки, поставил его перед маленькой, единственной уцелевшей фотографией Андрюши из комсомольского билета и ушел, попрощавшись, из притихшей избы. С ним была Наташа, повязанная темным платком, вся в черном.
– Вот и погиб твой первый ученик, Наташенька. Сверх установленной программы – только математика, а остальное на курсах, а еще взялся за английский, и, кажется, небезуспешно.
– Да, – односложно и тихо ответила Наташа.
До дома больше двух километров. Наташа взяла Алешу под руку, она прижалась к нему, временами поднося носовой платочек к глазам.
– Хватит, Наташенька, держи себя в руках. Очень жалко парня, но не вернешь. Таков наш российский менталитет: напоили парня, угробили, соглашаются, что напиваться нельзя, и тут же просят «уважить», то есть выпить с ними, иначе обидятся… И обиделись, надеюсь, ненадолго.
– А если и обиделись, пусть обижаются. Они мне неприятны, даже противны – теперь опять будет пьянка, и пьяные слезы, и драка, – резко сказала Наташа.
– Драки и пьяных песен не будет, Саша не допустит. Вот такова наша «нива». В нормальном человеческом обществе застолье, общение с друзьями, где выпивают затем, чтобы несколько поднять тонус, и на поминках, и на празднике.
– Да, Алешенька, все это как-то без меры, некрасиво, может быть, я резко скажу – по-скотски. Это ужасно, мне страшнее жить становится с каждым днем. Один пьяный в магазине схватил меня больно за руку, держит. Противный, пахнет сивухой, рот беззубый, шепелявит: «В лесу бы встретил – не упустил». Алешенька, что это такое? И как он посмел со мной так разговаривать!
– А ты?
– Алеша, я закричала на весь магазин: «Негодяй, отпусти мою руку и чтобы ты больше мне на пути не попадался, мерзавец! Тебе место в милиции и в суде». А он сразу изменился, попятился, попятился к дверям и бежать. Я в окно видела. Знаешь, меня давно преследует одна мысль. Я раньше никогда не считала себя одинокой: мама, бабушка, университет, увлекательная работа, консерватория, театры, музеи. А помнишь, какие были литературные вечера! Иногда, случайно, мы там с тобой сталкивались. Мне этого хватало для ощущения полноты жизни, и я была счастливой!
– Наташенька, я должен тебе сказать, что ты прелесть, красивая, умная и обаятельная молодая женщина, что ты великая труженица, талантлива, да еще скоро станешь доктором наук, и это в твои-то годы! Но, вместе с тем, ты, моя красавица, глупышка. Неужели за все время учебы у тебя не было увлечений, ты не была влюблена? Не страдала, когда он не приходил на свидание или когда на лекции он подсаживался к другой – ты не ревновала?
Некоторое время они шли молча.
– Наташенька, я должен увидеть этого негодяя, ну, того, из магазина.
– Хорошо, – сказала она машинально, – а зачем?
– Я боюсь, он тебя напугает при встрече, я должен с ним поговорить.
– Алеша, я поняла его: он бахвал и трус. Он сам будет обходить меня стороной. А если о любви, то она прошла мимо, хотя некоторым ребятам я симпатизировала. Но, в конечном счете, они становились похожими на того из магазина, я утрирую, конечно. Я заметила вот что – они меня боялись. На нашем потоке я подавляла их своей начитанностью, и не только знанием трех языков, но чем-то большим. Наверное, поэтому – других причин вроде не было. Не люблю нытиков, трусов, а предателей презираю, не вижу в упор и руки не подаю демонстративно, чтобы все видели. Конечно, у некоторых такое поведение симпатии не вызывает. Я не зазнайка, могу дружить, и поэтому у меня есть друзья, которых я люблю, а они меня любят такой, какая я есть. Я верная. На вечерах и в походах всегда пела под гитару. И когда требовался третейский суд, звали меня. Алешенька, но почему я теперь такая несчастная?
– Наташа, любовь и счастье тебя догонят, тебе от этого никуда не уйти.
Они опять пошли молча, и каждый думал о своем.
– Когда я рядом с тобой, я никого не боюсь, я уверена в себе. Мне даже хочется показать себя много храбрее, чем я на самом деле. Если бы не ты, я не стала бы в присутствии Николая Николаевича говорить об «Оттепели». Просто хотела показать свое право на самостоятельное мышление. Мой поступок могли понять только ты и Леночка. Алешка, мне с тобой так хорошо. Дай я тебя поцелую в этот трудный для нас час. Замечательный парень погиб, у него были такие внимательные глаза, я бы его учила языку.
В больнице райцентра знали, что Леночка – хирург из известной московской больницы. Однажды в пятницу часов в пять вечера за Леночкой приехала скорая: в больнице ЧП, главный хирург в отпуске, а поступил больной с прободением язвы, нужна помощь. И Леночка уехала. Через час пришел Алеша. Сел на диван рядом с тетей Грушей, на руках которой полулежала Танюша, в кресле разместилась Наташа со своими филологическими карточками. Наталия Михайловна что-то вязала. Никто не разговаривал. В доме была тишина в ожидании событий. Алеша попытался привлечь к себе Танюшу, но та, надув губы, дала понять, что тишине придет немедленно конец – она никуда не тронется со своего места. Ей что-то в ушко стала шептать тетя Груша, а Алеша, далеко не всегда добивавшийся успеха у Танюши, углубился в Ремарка. Вскоре пришел Костя и, узнав в чем дело, подсел к Наталии Михайловне и стал помогать сматывать шерсть в клубок. Вскоре появился Василий Васильевич с очередным букетиком для Наташи, а чуть позже заглянули на огонек Аня, учительница французского, и Оля – английского. Изредка собравшиеся перешептывались под неодобрительными взглядами Алеши. Часы пробили девять, когда наконец послышался шум подъезжающей машины. Все вскочили, но Алеша жестом предложил им оставаться на своих местах, а сам быстро пошел к дверям. И через минуту улыбающиеся Алеша и Леночка в обнимку вошли в столовую. Танюша заплакала, а Леночка, удивившись, почему ребенок не в кроватке, тут же ушла в спальню укладывать ребенка. Пришлось Алеше за Леночку пересказать, то, что он успел от нее услышать: у пациента было тяжелое состояние, прободение язвы с перитонитом, операция шла три часа, под общим наркозом, больной благополучно вышел из наркоза и теперь спит. Все хором прошептали «Ура!», дабы не разбудить ребенка, Костя полез обниматься с Аней и Олей, а Наташа повисла на шее родственника:
– Алешка, я такая счастливая!
Наконец вышла Леночка.
– Ребята, мне приходилось делать такие операции. Но эта была довольно трудна из-за того, что упустили время, появились признаки перитонита. Сердце у моего больного, к счастью, достаточно крепкое, надеюсь на его выздоровление. Теперь, в послеоперационный период, ему требуется покой и уход… Да, а пациентом моим оказался Николай Николаевич. Вот удивится, когда узнает, кто его оперировал!
С этого вечера, по пятницам, часов в семь стало привычным собираться вокруг круглого стола под красным, низко опущенным абажуром. Танюше исполнилось семь месяцев, она охотно шла на руки к Алеше. Однажды, посадив ее на колено, он стал чуть-чуть, чтобы не испугалась, подбрасывать ее вверх, поддерживая руками. Она улыбалась и… вдруг издала звук, похожий на взрыв воздушных пузырьков, переходящий в восторженный захлеб.
– Смотрите, она смеется, – радостно возвестила тетя Груша.
Леночка с Наташей были в восторге от эмоций ребенка, лишь один Алеша не понял, что эти звуки означают смех.
– Дорогой, ты делаешь успехи, – обнимая Алешу, похвалила мужа Леночка.
– Это что, это первая разведка, проба пера. В следующий раз она будет скакать у меня на коленях, как кавалерист.
– Только не увлекайся, она совсем еще маленькая.
– Что ты говоришь, Леночка! Вот если бы ты сидела на моих коленях или, скажем, Наташка, то здесь можно увлечься, забыв все на свете. Но у меня на руках моя дочь, и мы скоро с ней безбоязненно будем скакать на моих коленях, а она будет заливаться счастливым смехом и просить еще, еще!
– Алеша, хватит, отдай ребенка.
– Если она пойдет к тебе, – он стал слегка щекотать девочку, и ей нравилось, и она улыбалась, и издавала звуки, которые женщины называли смехом.
– Вот, Леночка, ты ее всячески заманиваешь – и чмокаешь губами, и пальцами, призываешь к себе от родного отца, а она не идет. Танюша, иди к маме, а то она рассердится, правда, я никогда не видел ее сердитой. А лошадку мы поставим до следующего раза в стойло.
Вечером у Лариных собрались друзья, обсуждали важный вопрос: в какой лес завтра пойти за грибами. Неожиданно раздался резкий продолжительный звонок, – такие звонки в не столь отдаленные времена могли быть предвестником появления незваных гостей в форменных фуражках. Все замерли.
