Павел Шестаков - Всего четверть века
— Что это тебя так прорвало? — спросил я тихо.
— Наболело. Ведь зачем живём? Не для того же, в самом деле, чтобы адмиралом стать или облздрав возглавить. Человеком стать нужно. И статься — вот главное. А если не можешь, так уж лучше как Олег. Честно. Пойдём, я тебе расскажу…
Мы прошли на кухню, где много лет назад Олег бросал с балкона вниз, на блестящую укатанную наледь гранёные рюмки, стараясь, чтобы каждая упала точно на хрупкую ножку. Теперь балкона, как я уже говорил, не было, двери превратили в окно, и у этого окна, приоткрытого, как и тогда, потому что погода стояла тёплая и в кухне было жарко, мы остановились. Не помню, кто — я или Игорь — захватил бутылку и рюмки, и мы наполнили их и поставили на подоконник, но пить не спешили, возраст был не тот и настроение другое. У Игоря оно к тому же заметно подпортилось стычкой с Вовой. О нём он сказал сначала, а не об Олеге.
— Вова как был Рыбаком, так и остался.
— В каком смысле?
— Рыбку ловит в мутной воде.
— Неужели берёт?
Игорь пожал плечами:
— Не пойман — не вор. А знают все.
— Ты, однако, дал ему понять это довольно откровенно.
— И зря. Ссориться мне с ним не стоило.
— Тебе-то?
— Мне. Не за карьеру опасаюсь, конечно. Что мне? Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Разве что в Афганистан. Так и там пользу приносить можно. А всё-таки от Вовы я завишу.
— В чём?
— Медикаменты дефицитные дочке нужны. Весь смысл моей жизни — её поднять. Имел бы две ноги, обе отдал. Понимаешь?
— Понимаю… Но ведь страшно это. Возникает бесчестный человек, использует служебное положение для наживы. Казалось бы, в набат бить нужно, гнев и возмущение поднимать… А что происходит? Один содействует ему из выгоды, другой по слабости характера, кто в силу вынужденных обстоятельств, четвёртому просто наплевать. И в результате вместо атмосферы нетерпимости и негодования вокруг проходимца прекрасная окружающая среда. Кислород. А его в газовую камеру нужно!
— Ну, нет Только без камер. Я в человека верю и в диалектику, которой его деятельность определяется.
— Например?
— Каждая тенденция не вечна, а исчерпав себя, в собственную противоположность превращается.
— Ну, знаешь! Если я и допускаю, что борец в жулика переродиться может, то уж жулик сам по себе на путь добродетели не обратится. Хоть всего Гегеля прочитает. А Вова и не читал никогда, хотя, между прочим, вполне диалектично развивается, от простого к сложному. Когда-то правила рыбнадзора нарушал, чтобы больную мать кормить, потом женился выгодно, теперь больных обирает, чтобы дачу построить и заграничным унитазом её украсить. И никаких признаков грядущего нимба я над его головой, прости, не замечаю.
— Я тоже. И всё-таки в то, что за жуликом будущее и нужно, как иным кажется, пока не поздно, в их ряды спешить, — не верю. Верю в простое, естественное человеческое свойство большинства людей испытывать отвращение к жизненной скверне. Убеждён, что погоня за «благами жизни» — всего лишь бег на месте, и люди осознают это неминуемо. Но декретом это не проведёшь. Каждый сам и по-своему осознать должен и без заявления вступить в союз честных, нет, просто нормальных людей, которые каждодневными поступками своими повяжут и вора за прилавком, и вора в конторе, и вора с отмычкой без тех устрашающих статей уголовного кодекса, о которых мечтают некоторые. Я, брат, знаешь сколько конечностей ампутировал? Поэтому добродетельное общество без ока, без зуба и с отрубленными руками не представляю. С себя начинать нужно.
— Выходит, самоусовершенствование? Да разве люди не пытались? Себя-то победить труднее всего!
— Знаю.
— По себе судишь? Не у каждого твоя закалка.
— Не о себе я. Об Олеге.
— Разве он победил?
— Нет, он не победил. Слушай…
Олег появился у Игоря, как и у меня, в тот, последний раз, неожиданно. Игорь жил от города далеко, в стороне от железнодорожной линии, и заскочить к нему запросто, на чашку чая, было затруднительно. Бывали мы у него редко, обычно договариваясь предварительно, с занятостью его считаясь, а Олег эти правила нарушил и, понимая, что нарушил, оговорился сразу:
— Возможно, не ко двору, но необходимость имею. Попрощаться заехал.
Разговор происходил в больнице, а точнее в вестибюле, куда сестра вызвала Игоря.
Игорь стоял в халате и белой шапочке, прямо с обхода, и смотрел на Олега профессиональным взглядом, который на этот раз его обманул. Как и мне, критического своего состояния Олег не выдал.
— Попрощаться? Уезжаешь?
— Да. Надолго. Ты же знаешь мои обстоятельства.
Обстоятельства знали все. Знали, что не только решено, но и подписано, то есть и развод оформлен, и от родительских прав отречение, а значит, появился Олег, как снег на голову, неспроста, и потому Игорь, ничего не говоря, дёрнул тесёмку на обшлаге халата, а потом уже сказал:
— В отделении нормально сейчас. Я попрошу, чтобы меня подменили. Подожди немного.
Олег кивнул понимающе и вышел в больничный двор, где увядали поздние хризантемы. День стоял тихий и солнечный. Дожидаясь Игоря, Олег обошёл клумбу и сорвал пару уцелевших цветов.
— Игорь его не одобрил:
— Зачем?
— Пропадают. А я их Зине отнесу. Неудобно с пустыми руками. Сам-то небось не сорвёшь.
— Не попался ты нашей сторожихе…
— Даже ты боишься?
— Избегаю.
— Понятно. Сторожиха — это народ и женщина одновременно, а такое сочетание — сила. Повезло мне.
Олег пошучивал, почти как раньше.
Они сели в машину, и Игорь обратил внимание на небольшой чемоданчик, составлявший весь Олегов багаж.
— Ты, однако, налегке собрался. Не хочешь в новую жизнь старое тащить?
— Там оно ни к чему.
— Где там? — спросил Игорь, имея в виду место, куда собрался Олег. — Куда ты едешь?
— Туда, откуда нет возврата, — ответил Олег буднично и снова ввёл Игоря в заблуждение.
— Отрезал?
Машина шла по шоссе. Игорь наблюдал за встречными автомобилями.
— Отрезал.
— Не пожалеешь?
— Поздно жалеть.
Подъехали к коттеджу. Олег вышел и распахнул лёгкие ворота. Игорь подогнал машину к гаражу.
— Где ты заправляешься? — спросил Олег.
— Заправочная на въезде в посёлок. Недалеко.
— Значит. Про запас бензин не держишь?
— Да нет. Канистру на всякий случай.
Игорь стукнул протезом по канистре, прислонённой к стенке гаража. Олег приподнял её зачем-то и покачал. Внутри булькнуло. Канистра оказалась неполной.
Из дому вышла Зина. Олег поставил канистру и пошёл навстречу.
— Зинуля! Прошу цветочки. Сознаюсь, не с собой привёз, а воспользовался служебным положением твоего мужа. Поэтому не благодари.
— Наоборот! Спасибо! Игорь-то не принесёт.
— Он сторожихи боится.
Так с шутками и вошли в дом.
— Каким вас ветром занесло, Олег?
— Ветром дальних странствий. Я ведь теперь свободен, Зиночка. Как птица. Решил больше семью не позорить.
Зина смутилась этой откровенностью и сказала не очень находчиво:
— Вы хорошо выглядите.
— Так нужно, Зинуля. Чтобы… на новом месте не смутить видом безнравственным.
— Далеко едете?
— Далековато.
Игорь заметил, что Олег не хочет говорить, куда собрался. Поэтому спросил только:
— Ты там договорился? Тебя ждут?
— Там всех ждут, — усмехнулся Олег, но тут же добавил серьёзно: — Где сейчас люди не нужны! Да бог с ним, с этим местом новым. Угости лучше друга. Уверен, у Зинули найдётся что-нибудь в закромах.
— Простите, Олег, мы, правда, гостей не ждали…
— …но угостим чем бог послал?
— Вот именно подтвердил Игорь.
Олег не ошибся. Зина хозяйка была примерная, и закрома не пустовали. Нашёлся и гусь жареный, и холодец, и огурцы малосольные, и грибки в сметане…
Олег смотрел, как накрывается стол, и потирал руки, довольный, почти весёлый.
— Как хорошо под водку-то! Хорошо у вас, ребята. За ваше здоровье. Живите долго!
Игорь опасался, что Олега занесёт, но ничуть не бывало. Держался он прекрасно, и когда бутылку усидели, сказал спокойно в ответ на вопросительный взгляд хозяина:
— Хватит.
— Есть ещё.
— Хватит. Пью-то уже в счёт двадцать первого века. Нужно и другим оставить.
— Смотри, на новом месте держись.
И снова усмехнулся Олег:
— Не сомневайся.
— Олег! А может быть, не нужно уезжать? Вы ведь сильный человек, вы возьмёте себя в руки…
Игорь заметил, что другу неприятны эти слова, и прервал жену:
— Не нужно, Зина. Олег знает, что делает. Ты только не исчезай, старик! Сообщи, как устроишься.
Но Олег твёрдо покачал головой:
— Этого не обещаю. У семьи моей жизнь теперь новая. Серёжка Марину удочерил. Так что будоражить их зря не буду.
— Ну, друзей не забывай! Когда-нибудь-то увидимся.
