Павел Шестаков - Всего четверть века
— Уровень сознательности отдельных людей ещё низкий. Заболел человек, а доброхоты ему шепчут: неси давай, иначе лечить не будут. По невежеству шепчут, а тот слушается и несёт. Сам. Никто у него ничего не вымогает.
— Однако берут? — спросил Игорь.
Вопрос Вове не понравился, но он виду не подал, вздохнул только:
— Не все святые, к сожалению. Да и как докажешь какому-нибудь Фоме неверующему, что врач и так свой долг выполнит, без его «благодарностей»? Мы недавно с одним завотделением разбирались, а он нам: это психотерапия, говорит, больной себя чувствует увереннее.
Вова засмеялся и заключил серьёзно, сворачивая тему.
— Ну, мы этому «психотерапевту» всыпали, конечно, по первое число… От заведования отстранили.
Но свернуть тему не удалось.
— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал Игорь, — он теперь не хуже должность занимает.
Удар пришёлся не в бровь, а в глаз. Вова покраснел, как рак:
— Что ты этим сказать хочешь?
— С координацией движений у вас неважно, видно. Правая рука не знает, что левая делает.
Вова вскипел:
— Я, конечно, не хирург. Нам по живому резать противопоказано. Мы с людьми разбираемся. Если мы ампутировать начнём, кто работать будет? Думаешь, к тебе придраться нельзя? Тебе не несут?
— Случается.
— Ага! — обрадовался Вова. — И ты их, конечно, в шею? Или не всегда?
Он был готов завестись ещё больше, но новая супруга, прозванная когда-то Олегом «вдовой» и сохранившая этот титул, несмотря на то, что все три её мужа благополучно здравствовали, вмешалась, чтобы утишить страсти:
— Владимир! Зачем заострять? Игорь — прекрасный специалист, он спасает людей, а если что и взял, так дал много больше.
За последние годы «вдова» совершила счастливую метаморфозу, а именно — успокоилась в жизни. Нашла Вову и успокоилась. И он её тоже нашёл. Говорят, только раньше существовали супружеские пары, подобные сиамским близнецам, и не в том грубом смысле, что «муж и жена — одна сатана», а в смысле полной душевной гармонии. Сейчас, конечно, время другое. Супружескую жизнь гораздо больше борьба самолюбий характеризует, чем единство душ. Однако наши друзья — «вдова» и Вова — эту мрачную тенденцию счастливо преодолели. Много пострадали они на жизненных дорогах, ища друг друга, но зато уж нашли и объединились напрочь, думаю, до конца дней, потому что зимнюю дачу строят, а это признак надёжный. Так что взаимопонимание у них полнейшее. Вот и сейчас: стоило супруге сделать замечание, как Вова её немедленно понял и тон сменил, хотя соль на рану и попала. Но он сказал примирительно:
— Я не обидеть тебя хочу, я упрощать не хочу. Легче всего человеку ярлык наклеить — «взяточник», «мздоимец», но нужно же и объективные обстоятельства учитывать.
— Не учитывать их, а бороться с ними! — возразил Игорь. — Ты вот спрашиваешь — в шею или не всегда? Успокойся, милый, не всегда. И ты прав, когда говоришь, что непросто это. Но начинается всё-таки с первого шага, не такого уж сложного, вполне понятного. Начинает работать молодой врач, пусть хирург, не поражённый ещё метастазами, полный желания помочь, а не нажиться, спасать, а не богатеть… И вот сбывается мечта этого честного парня: от человека, который при смерти был, его руки смерть отвели. И тот счастлив, а врач, может быть, во сто крат, потому что понимает больше. Обоих самые светлые чувства переполняют и ищут выхода. И выход находится. «Благодарность». От самого чистого сердца, разумеется. И рука спасённая бестрепетно несёт, а спасшая рука навстречу протягивается, о корысти и не помышляя. Напротив, обидеть человека отказом опасается. Да и какая корысть? Ведь этот коньяк или сувенир какой в твоих глазах ценность ещё не материальная, а нравственная, символ профессионального успеха, не более. Чего же стыдиться? Даже друзьям хвалишься: я человека спас, а он, чудак, с бутылкой ко мне. Приходите, разопьём вместе по такому случаю…
— Вот видишь, — одобрительно произнёс Вова.
— Да ничего тогда ещё не видишь. По себе знаю, — отрезал Игорь жёстко.
— С тобой всё в порядке, — заверил Вова.
— Мы вас знаем, Игорь, — подтвердила «вдова».
Игорь усмехнулся.
— Хотел бы я быть на вашем месте… Но я не закончил. Это ж начало. А дальше? Дальше жизнь пошла, годы труда. Работаешь, накапливаешь опыт, становишься мастеровитее, но жёстче, суше. Невинные восторги позади. Не вдохновение ценишь, а умение. А ведь «ценить» и «цена» — слова однокоренные. И если первую приманку скушал с удовольствием, то аппетит появляется. Вот и наступает чёрный день, когда тот, кто благодарить с пустыми руками пришёл или там цветочки принёс, вызывает в тебе чувство недоброе, его жадным видишь, а себя не оценённым по заслугам. Искренне, между прочим, потому что счастливо мы устроены, в двух измерениях жить можем, — одна мерка для себя, другая — для ближнего. Ну и что? В первый раз проводишь его снисходительной улыбкой: иди, мол, жмот, обойдусь! Другие принесут.
— И ждёшь? — поспешил Вова.
Но Игорю, видно, было не до комариных его укусов, он свою мысль завершить хотел.
— Здесь водораздел. Между «объективными» обстоятельствами и совестью. Если «обстоятельства» выбрал, то и покатился. От бесплатного коньячка и дальше. А какой же он, между прочим, бесплатный? Один человек за него в магазине заплатил, другой свой личный бюджет улучшил, деньги из зарплаты сохранил, купил что-то, приобрёл. Приобрёл — понравилось, и нравится всё больше, и «благодарность» уже не сюрприз, а доход. А если это доход, то зачем его в бутылки или коробки с ленточками прятать, не лучше ли «барашек в бумажке», чем баранья нога, скажем? Вот и такса у тебя появилась, твёрдая цена. Ты её ещё за «благодарность» принимаешь, а сам думаешь: какая, собственно, разница — после тебя отблагодарят или до? Ведь так или иначе на ноги поставлю. Зачем же ждать? А разница-то огромная. Потому что неизбежно приходит час, когда страшный выбор делать приходится: кому в первую очередь и сколько сил уделить — тому, кто уже дал, или тому, от кого ждёшь только…
— Погоди, погоди! Не преувеличивай!
— Здесь разве преувеличишь? Врач с жизнью человеческой дело имеет. Мы же её не только продлить, мы и укоротить можем.
— Что это значит? — спросил Вова строго.
— Значит, что убить можем, искалечить. А это даже по невежеству или беспомощности непростительно, а если по преступной халатности, корыстью порождённой?
— Ну, знаешь! Такими словами безответственно бросаться нельзя. Тут факты нужны.
— А тебе, руководителю, ни один не известен?
— В семье, понятно, не без урода. И мы принимаем строгие меры. Так что, пожалуйста, не обобщай своих эмоций. У тебя вышка одна, а у нас другая.
— Куда мне, районному костоправу, до вашей административной высоты! Жираф большой, ему видней.
— Как остроумно! Как легко в наш огород камешки бросать. Администратор, между прочим, не господь бог, не вездесущ и не всемогущ.
— И не безгрешен.
Вова подскочил.
— Игорь! Ты мой друг и один из самых опытных хирургов в области. Если мне потребуется операция, я буду просить тебя… Но я должен сказать тебе ответственно. Я считаюсь с правом таланта позволять себе некоторые излишества, однако разговор наш вышел из рамок…
— Вы нас всех перепугали, — по-прежнему ослепительно улыбаясь, сказала синтетическая девушка, не ведающая о том, что люди болеют и умирают.
— Простите, я не хотел.
— Кроме того, мы не одни, — Вова выразительно повёл глазами в сторону Алехандры. — Нас могут неправильно понять.
Алехандра заметила его взгляд и рассмеялась:
— Я всё понимаю. Вы замечательные. Это чудесно. Вы такие патриоты. Вы не любите, когда иностранцы узнают вашу неприятность. Это замечательный русский характер. Вы умеете болеть душой. На Западе — нет. Я могу вас понять. Я понимаю. Вы, Игорь, прекрасный человек. Вы спасаете людей. И вы, Владимир. Не спорьте, пожалуйста. У вас совсем другая жизнь. Ваши споры горячие, потому что спор хорошего и лучшего. У вас нет таких врагов, как фашисты, хунта. Не нужно больше спорить. Давайте лучше выпьем за лучшую жизнь всех людей земли!
— За дружбу народов! — обрадовался Вова.
— Я с радостью присоединяюсь к вашему тосту, — сказала «вдова», — потому что все мы, каждый наш человек болеет нуждами всех людей в мире.
Алехандра со счастливой улыбкой повернулась с бокалом к Диме.
— Я очень рада быть с тобой среди вас.
— Олег бы «горько» крикнул, — буркнул Игорь.
— Что это тебя так прорвало? — спросил я тихо.
— Наболело. Ведь зачем живём? Не для того же, в самом деле, чтобы адмиралом стать или облздрав возглавить. Человеком стать нужно. И статься — вот главное. А если не можешь, так уж лучше как Олег. Честно. Пойдём, я тебе расскажу…
Мы прошли на кухню, где много лет назад Олег бросал с балкона вниз, на блестящую укатанную наледь гранёные рюмки, стараясь, чтобы каждая упала точно на хрупкую ножку. Теперь балкона, как я уже говорил, не было, двери превратили в окно, и у этого окна, приоткрытого, как и тогда, потому что погода стояла тёплая и в кухне было жарко, мы остановились. Не помню, кто — я или Игорь — захватил бутылку и рюмки, и мы наполнили их и поставили на подоконник, но пить не спешили, возраст был не тот и настроение другое. У Игоря оно к тому же заметно подпортилось стычкой с Вовой. О нём он сказал сначала, а не об Олеге.
