Дан Цалка - На пути в Халеб
2. Словно знамение небесное, пала на тебя Вторая мировая война. Коса Смерти никогда еще не была так багрова, даже земля отказывалась принимать столь обильный трофей. Два чистых раба Божия — еврейский и русский народы — лишились своих цветов. Менэ, менэ, текел, уфарсин[39], Европа! Это наше последнее предостережение.
3. Ты веришь, что Гитлер сгорел в огне под землей? Вспомни о том, на что полагался ты и что обратилось в прах, растаяло, как дым. Ровно пятнадцать лет назад мы предупреждали тебя о Гитлере в «Последнем послании Иеремии», но ты не внял нашему голосу. Знай же, что, если не вернется Гитлер, придет другой Посланник, который поведет тебя к разрушению, как обещал тебе Господь. Или не исполнит Господь Слово Свое?!
4. Взгляни на Хаос, взгляни на Великий Лабиринт, на знак Чудища. Скоро ты воззовешь о помощи, но будет поздно. О сын человеческий! И тебе придется испить из чаши гнева Господня!
5. Посмотри в ночное небо…
В «Послании» было двадцать четыре пункта. Прежде чем сесть на поезд, Исмар вложил его в конверт и отправил на адрес доктора Руссо. Он не вернулся в Кирхен, а поехал в Эльсберг, что на реке Нагольд. Реку сковал лед, единственный мост был разрушен. Медленно, словно в полудреме, продумывал Исмар дальнейшие шаги. Подозрения по поводу Шанца и Хентшеля и сотни мельчайших подробностей, всплывавшие в памяти, заслонили от него чрезвычайно важную деталь. Тот, кто его преследовал, знал, что он действует при поддержке воровского мира. Странно, что такой человек, как Исмар, не подумал об этом.
А тем временем восстановление ратуши шло своим чередом, и Исмар решил крушить Кирхен, начав со здания полиции. Это было сложной задачей, поскольку полицию защищала стена. В прежние времена здание служило школой иезуитов, и вокруг него располагался довольно обширный сад. Напротив полиции стояло несколько полуразвалившихся домов. Исмар собирался вырыть под улицей подземный ход.
В баре гостиницы, где он остановился. Исмар приметил толстяка, который почти каждый вечер посиживал в одиночестве за одним и тем же столиком и неизменно напивался. Исмар заговорил с ним, и, основательно опьянев, этот человек стал рассказывать ему о воровских налетах и шайках, с которыми был связан.
— А тут вы коротаете зимний отпуск?
Толстяк засмеялся. Его звали Эгон Байер.
На следующий день он не пришел. Не появлялся целую неделю, пока Исмар случайно не встретил его на улице. Поначалу Этой Байер отверг предложение Исмара помочь ему «наказать наших врагов» в Кирхене. однако, услыхав о солидном задатке, согласился работать вместе. На следующую встречу он привел с собой бывшего частного детектива. А еще через три недели в котельной были спрятаны изрядное количество взрывчатки и самые совершенные электрические датчики.
Если не считать регулярного и полного опьянения, которое наступало в восемь часов ровно, Эгон Байер был человеком легким и приятным, слегка кичился своей тучностью и свободного покроя костюмами, напоминавшими пасторское одеяние. Он не задавал никаких вопросов.
Как-то ночью, когда их план был близок к осуществлению, Исмар упомянул имя Хентшеля.
— Хентшель? Вы имеете дело с Хентшелем? — промямлил Эгон Байер, силясь приподнять со стола отяжелевшую голову. — Хентшеля надо остерегаться. Он стукач. Это всем известно.
Стукач? Исмар напряженно размышлял, лежа в постели. Если бы он был уверен в Шанце, уж верно, стал бы подозревать Эгона. Ведь это Шанц привел к нему Хентшеля. Шанц не стал бы связывать его с осведомителем, о котором «всем известно». Но Исмар не был уверен в Шанце. Слова Эгона Байера звучали у него в ушах и наутро, но он гнал их прочь. Тем не менее в гостиницу он не вернулся. На нищей окраине Эльсберга, за железнодорожным мостом, он нанял крошечную квартирку. Однажды, проезжая под мостом на своем автомобиле, он увидел в буфете, где обедают прибывающие с севера машинисты, не кого иного, как Хентшеля. Хентшель в Эльсберге — это вывело его из сомнамбулического состояния. Сперва он решил выстрелить в него прямо на ходу и даже повернул было руль. Но потом сообразил, что это может быть ловушкой, что буфет оцеплен, а Хентшель, возможно, хочет предупредить его о том, что преследователи близко. Все равно, решил Исмар, никуда он от меня не денется. Он загримировался под железнодорожного рабочего и вошел в буфет. Хентшель все еще сидел там, и Исмар передал ему через официанта записку, в которой назначил встречу в большом ресторане в Кирхене.
Ресторан открывался лишь в одиннадцать, но уже с полвосьмого у дверей начинали собираться рабочие. У Хентшеля были ключи от главного входа.
То, что произошло потом, Ханану не совсем понятно, но дело было примерно так:
Исмар простоял целую ночь с биноклем в руках на третьем этаже гостиницы. В пять утра (Хентшелю было велено явиться в пять тридцать) в гостиницу вошли четверо вооруженных мужчин. Исмар бросил последний взгляд на ресторан и собрался уходить, чтобы предупредить Хентшеля. Он повернул ключ, но дверь оказалась запертой снаружи. Она лишь чуть-чуть приотворилась, словно ее сдерживал железный прут.
— Ни с места! — приказал голос. — Бросай оружие!
Исмар кинулся к окну. Из двух пожарных машин неспеша поднимались к его этажу раздвижные лестницы. На тротуаре стояла бронированная машина с установленным на ней зенитным орудием. Исмар поспешил в ванную, но там окна не оказалось. Он распахнул дверь, навалившись на нее всем телом, и пулеметная очередь прошила его насквозь.
Сообщение о смерти Исмара Леви появилось в разделе уголовной хроники и потонуло в рассуждениях о сведении счетов между воровскими группировками.
Среди бумаг, которые принес Ханан, была и газетная вырезка.
— Распишитесь под своими показаниями, — сказал Ной.
Ханан Леви расписался. Ной потянулся, зевнул и растворил окно.
— Теперь не беспокойтесь. Все будет в порядке.
Ханан сидел, скрестив руки на груди.
— Есть еще лист о тайнике оружия под некоей лачугой в лесу. Кроме Исмара, только один человек знал о его существовании.
Ной долго-долго разглядывал адрес.
— К нам это отношения не имеет, — сказал он. — Если позволите, я этот лист порву.
— Как хотите, — покорно отвечал Ханан.
— Интересно, как Кирхен выглядит сегодня.
— Я был там недавно, около двух месяцев назад. Тихое место. Милые люди.
— Ну, а сам-то город?
— Почти не осталось развалин, и некоторые говорят, что город стал даже красивее. Почти все восстановлено. В ратушу и городскую церковь заходят туристы.
Ной подозрительно взглянул на него, но на лице Ханана не было и тени горечи либо насмешки.
— А теперь, — сказал Ной, глядя на серый рассвет за открытым окном, — пожалуй, выпьем кофе.
— Спасибо, нет, — ответил Ханан. — У меня для утреннего кофе есть другое место.
Ной вышел на балкон и вдохнул свежий утренний воздух. Взглядом проводил Ханана, пока тот не скрылся за высоким фургоном грузовика, — сутулая фигура, сложенные за спиной руки.
Ной услышал, как моется в душе жена. Ни рассказ Ханана, ни бумаги Исмара не проливали света на эту историю, но можно было вернуть Камину вкус к жизни и закрыть, наконец, дело. В длинном обстоятельном письме комиссар полиции Эльсберга («Эгон Байер») утверждал, что путь Исмара Леви был усеян трупами, и даже если в ряде случаев доказать его вину невозможно, нет никакого сомнения в том, что он и его люди были замешаны во многих нераскрытых убийствах, а также грабежах и мошенничестве.
Ной снова заглянул в принесенные листы. Крупным почерком Исмара Леви было написано: «Чужаку и скитальцу, человеку без лица и без имени, находящемуся на пороге смерти, жалкая нормальная жизнь обывателя кажется завидным счастьем». Из вороха выпала фотография Исмара Леви, сидящего возле костра, над которым висел на треноге большой чайник. Чуть поодаль, среди колючей растительности и песчаных дюн, виднелась брезентовая палатка. Это и есть Исмар — просто неудачник, — подумал. Ной, сложил бумаги и убрал их в пакет.
Конец племени ямун
Пер. З. Копельман
Закат племени ямун был неотвратим. На протяжении трех поколений численность его сократилась с пяти тысяч до ста пятидесяти человек. Это гордое племя возводило свою генеалогию к бедуинам, чему все верили; кичливое и надменное, оно весьма прохладно относилось к своим союзникам и крайне немилосердно и несдержанно — к противникам. Даути не встречался с ними, но другие путешественники рассказывали об их неукротимом нраве, рыцарственных манерах и внешней миловидности, о красоте их смуглых сероглазых женщин, перетирающих в муку пшеничные зерна и взбивающих масло, и не забывали упомянуть также их шелковые покрывала, продернутые в крупные золотые кольца, и серебряные браслеты.
