Дан Цалка - На пути в Халеб
Человеком, облеченным властью остановить строительство, был полковник Гюниар. Он узнал о взрыве, находясь на севере округа, в гостях у английского коллеги.
— Шантаж процветает, — заметил англичанин. — Надо бороться с ним беспощадно.
— Я покажу этим ублюдкам, каково иметь дело со мной, — отозвался полковник Гюниар.
— Мне кажется, — продолжал Ханан свой рассказ, — что до того момента Исмар еще надеялся, что город примет его условия. Однако по реакции, последовавшей за взрывом, понял, что ему придется окопаться в тех краях надолго. Исмар Леви сколотил группу из четырех человек, все из блатных. Помощником выбрал Шанца, или Шанци. Они сняли дом в лесу, в предместье Кирхена, где до войны было что-то вроде пивной и устраивались выставки породистых собак. У них было полно оружия, лаборатория по изготовлению фальшивых документов, слесарная мастерская — в общем, солидный боевой штаб.
Исмар стал разрабатывать план более изощренных запугиваний. В один прекрасный день на воротах единственной в городе больницы появилась листовка с требованием, чтобы отныне каждый новорожденный младенец в административном округе Кирхена назывался Адольфом. Это требование произвело эффект больший, нежели взрыв: о нем перешептывались, говорили по радио и писали в газетах. Полиция разыскивала тех, кто повесил листовку. В ту неделю в Кирхене родились две девочки, а спустя несколько дней жена почтового служащего разрешилась мальчиком. И будучи в больнице, и потом, в доме своих родителей, она отказывалась дать сыну имя. Но, вернувшись наконец домой, нашла на пороге обагренные кровью пеленки. Женщина вскрикнула и лишилась чувств, передав младенца в руки подоспевшей на помощь соседки. Пятна на пеленке оказались красной краской. К вечеру женщина сдалась.
На следующее утро на стене главной городской пекарни появилась листовка с требованием прекратить восстановление ратуши, а развалины обнести высокой глухой стеной. Вечером в окно полковника Гюниара ударила автоматная очередь, шины его автомобиля были взрезаны, а сторожевая овчарка отравлена в собственной конуре. Еще через две недели рядом с электростанцией нашли невзорвавшуюся мину.
— Я повешу этих негодяев на фонарных столбах, — неистовствовал Гюниар. — Мы призовем армию! Я требую постоянного контроля над всем округом!
Однако зимой 46-го это было проще приказать, чем исполнить. Как бы то ни было, полиция Вюртембурга была приведена в состояние боевой готовности, и к делу подключились специалисты из стран-союзниц. По прошествии трехнедельных лихорадочных поисков дом в лесу был обнаружен.
Несмотря на то что Исмар с товарищами успели загодя покинуть этот дом и даже сняли заблаговременно гараж, приход полиции на их прежнюю базу был первым ударом по замыслу Исмара. И не только потому, что его люди лишились дорогого и мощного снаряжения, — само их отношение к Исмару изменилось. Шанц, связной между Исмаром и остальными, правда, составлял исключение. Шанц был карманником, одним из многотысячной армии карманников, наводнивших послевоенную Европу. Как и Исмар, он был сиротой, как и Исмара, его снедала глухая ненависть. Но человек, ответственный за проведение операций, чахоточный «медвежатник» Хентшель, начал сомневаться в удачливости вожака.
Однажды Шанц пришел к Исмару и сказал, что под зданием печного завода есть тайник, в котором еще до бомбардировок стран-союзниц были спрятаны все ценности муниципалитета, планы построек, старинная мебель, люстры, картины, статуи и гобелены, а в придачу архив, содержащий документы начиная с пятнадцатого века. И как раз сейчас, добавил он, предоставляется возможность купить у американцев солидный запас взрывчатки. Исмар, вопреки своей отваге и сообразительности, не умел закупать снаряжение, пусть даже в ничтожном количестве, не возбуждая подозрений. Гарантией успеха всегда был Шанц, завсегдатай тюрем и полицейских участков, свой среди осведомителей, перекупщиков краденого и тому подобного люда. Самоуверенность Шанца (который начал свою карьеру учеником карманника в Страсбурге, городе, где родился) росла со дня на день. Большие деньги, проходившие через его руки, страшный дефицит продовольствия и топлива, особенно ощутимый в ту непривычно суровую зиму, равной которой не было, почитай, лет сто, и, наконец, основательно пошатнувшиеся нравственные устои общества — все это позволяло ему подкупать представителей власти, полицейских и снабженцев.
Исмар дал добро на покупку. То ли потому, что Шанца надули, то ли из-за конфликта с поставщиками, но однажды ночью Шанца накрыли вместе с грузовиком, груженным ящиками взрывчатки.
Потом выяснилось, что Шанц и полсловом не обмолвился о своих связях с Исмаром. Но Исмар, который обычно неплохо разбирался в людях, на этот раз допустил ошибку. Он заподозрил, что Шанц выдал его настоящее имя и адрес конспиративной квартиры. Его охватила паника. Было ли тому причиной возникшее тогда подозрение или давнее недоверие, пробудившееся вследствие какой-то другой осечки? Мучительное одиночество не первый день терзало его. Неопрятность сообщников, их пьяные потасовки и грязные ругательства раздражали и вызывали угрюмое отвращение. Он страдал от холода и почти всегда был простужен. Несмотря на редкий дар имитации, который проявлялся и в речи, он едва владел немецким. Так или иначе, Исмар решил, что из Кирхена пора уходить.
Поезд, увозивший его в Париж, проезжал мимо обезображенных пятнами серых стен, мимо искривленных перронных перил. Отопление в вагонах не работало. Исмар сидел в проходе на откидном стуле, курил и смотрел в окно. В пути он сменил внешность и сунул в карман пальто новый паспорт. Поезд остановился посреди поля, несколько человек сошли.
Кто-то тронул его за плечо:
— Огонька не найдется?
Исмар протянул попутчику коробок спичек. Захотелось стряхнуть внезапное наваждение: перед ним стоял человек, не раз навещавший Корена в Микве-Исразль. Он был одет в плащ, обут в легкие кожаные туфли и весь дрожал от холода.
— Итальянец? — поинтересовался Исмар.
— С другой окраины моря, — ответил тот, и зубы его клацнули. Он знобко поежился, поднял воротник плаща и прошел в купе.
Исмар сошел на первой же станции. Надпись с названием места была скрыта снегом. Он покрутился по улицам и остановился под коньком одного из домов, но диагонально падавший снег и там резко хлестал его по лицу. Исмар нажал ручку двери, к которой прислонился, и оказался в ресторане. Заведение еще хранило кое-какие следы былой роскоши. Деревянные панели благородно поблескивали в отсветах пламени открытого камина. Все столы были заняты. Возле крошечного бара ожидало несколько посетителей. На высоких табуретах сидели две женщины и молодой человек. Сердце Исмара сжалось. Губы, лоб, подбородок. Перед ним сидел его двойник. Даже манера держаться была похожа. Молодой человек встал и не без изящества нравился прямо к нему.
— Еще с четверть часа, и для нас освободится столик. Не хотите ли присоединиться? Сегодня здесь тесновато.
Исмар смотрел на него удивленно и нерешительно.
— Прошу вас. Позвольте представиться — Франц Нагиль.
Обе женщины ему улыбнулись. В улыбке брюнетки проскользнуло любопытство.
— Они уже пьют свой жуткий кофе, — сказала она.
— Прошу меня извинить, — пробормотал Исмар и поспешно вышел на улицу. Ночью, в отеле, он внезапно разболелся. Задремал, а когда спустя несколько минут проснулся, увидел, что вдоль граничащей с коридором стены, прямо под потолком, тянется ряд узких оконцев. В одном из них было выбито стекло. Обливаясь потом, он не мог отвлечься от проникающих сквозь дыру мерзких звуков, которые, как он сумел распознать лишь после продолжительного и напряженного вслушивания, оказались танцевальной музыкой. Утром следующего дня при виде гладкого блестящего потолка ему вдруг почудилось, будто это — огромное зеркало, сквозь которое кто-то невидимый наблюдает за ним сверху. И снова понадобились часы, прежде чем он понял, что потолок выкрашен и краска в нескольких местах облупилась.
Исмар покинул отель, как только почувствовал, что сможет идти. Но в одном, как он думал, болезнь помогла ему: он начал подозревать Хентшеля. Припоминались его вороватые взгляды, и двое его приятелей, и то, как они смешались, неожиданно сойдясь с ним как-то за карточным столом. Если Хентшель предатель, то прости-прощай и склад в гараже, и нанятые для явок квартиры.
В Париже им овладели апатия и усталость. Мост Александра III напоминал шикарный кабриолет похоронного агентства. Поли Бержер он покинул после первого же танца — танца с веерами из страусовых перьев. Он содрогнулся от омерзения, когда из зеркального потолка гостиничного номера глянуло на него тело проститутки.
Ханан не мог понять, где явь, а где вымысел в этих историях. За короткое время Исмар сильно изменился. Даже его походка, всегда легкая и пластичная, сделалась нарочито чопорной и скованной. По просьбе Ханана Исмар записал все, что случилось с ним по выезде из Палестины. Тот факт, что Исмар привлек к своему делу мошенников, всколыхнул былые предрассудки Ханана и повлиял на его отношение. Если подозрения Исмара насчет Хентшеля были обоснованы, его преследователи по меньшей мере дважды могли его схватить. Ханан полагал, что Исмару кто-то покровительствует, как прежде капитан Р.
