Анатолий Афанасьев - Командировка
В шутках, купании, ничегонеделании быстро пролетело время. Обедать мы поплелись в гостиницу. Из окошка администратора меня окликнули:
— Вы — Семенов?
— Я.
— Вас просили позвонить по этому телефону.
Я взглянул на протянутую бумажку — номер директора, товарища Никорука.
Бас Никорука в трубке звучал ласковым рокотом прибоя.
— Не скучно вам у нас, дорогой Виктор Андреевич?
— Никак нет.
— Задание выполнили?
— Почти.
— Надеюсь, к нам нет никаких претензий?
Это он взял быка за рога.
— Выводы я еще не сделал.
В трубке ободряюще-сочувственный смешок, уместный в беседе мудрого наставника с расшалившимся, но любимым учеником.
— Рад слышать, Виктор Андреевич, что не спешите с выводами… Знаете ли что, завтра ведь суббота, выходной?
— Да, кажется.
— Уверяю вас, именно суббота… Приезжайте-ка вы ко мне обедать на дачу. Поговорим, расскажете поподробнее, как поживает мой друг Перегудов… Много не обещаю, но настоящего украинского борща, какой моя хозяйка варит, вам вряд ли где еще удастся отведать.
— Не знаю… неудобно беспокоить. Все-таки — суббота.
— Не беспокойтесь. Записывайте, как доехать… Хотя я за вами машину пришлю. К десяти ноль-ноль. Устраивает?
— Спасибо, Федор Николаевич, но…
— Никаких «но». Не ломайтесь, дорогой мой. Мы законы гостеприимства соблюдаем по старинке. Все, до завтра. Да… плавки захватите.
— Спасибо, Федор Николаевич!
Да, скоро закончится моя командировка.
Я пообедал остатками вчерашней роскоши, выхлебал стакан тепловатой воды из-под крана и отправился в институт…
Сегодня и курортная, игрушечная часть города раскалилась добела. Что уж говорить про «индустриальный массив». Ничем не защищенные от солнца коробки блочных домов, казалось, вдавились, влеклись в асфальт, как в тесто. Полкилометра от спасительной тени деревьев до проходной я преодолел, точно муха, угодившая в щи и ползущая к краю кастрюли. Пропуск мне не заказали, пришлось из проходной звонить Капитанову. «Долго спите, заметил он раздраженно. — Сейчас позвоню насчет пропуска, и валяйте прямо ко мне!» — «Слушаюсь!»
Видимо, он не поверил моему солдатскому отзыву, потому что буквально через две минуты — я еще возился с пропуском — появилась Шурочка Порецкая.
Да какая нарядная — с двумя нитями янтарных бус на шее и с толстыми золотыми серьгами в ушах.
— С тобой, Шурочка, опасно ходить темным коридором.
— Почему? — она сразу покраснела.
— Бандиты! — пояснил я. — Налетят, золотишко сорвут и меня заодно кокнут. Как свидетеля.
— Все шутите, Виктор Андреевич, — сказала она, щурясь от солнца. — Все вам весело.
— А чего грустить-то, чего грустить? День-то какой разгулялся. Эх!
Мы шли по внутренней территории. Сомлевший гусь валялся под чахлым кустарником, как убитый.
— Вам весело, а всем другим грустно.
— Кому грустно-то, кому грустно? У кого совесть чистая, тот завсегда весел. Конечно, если живот болит либо зуб, тогда не до смеху. А так — чего грустить-то, Шурочка?
В пустом прохладном вестибюле Шурочка остановилась:
— Почему вы со мной так разговариваете?
— Как?
— Дурашливо. Вы меня не уважаете?
— Полно, Шура. Я боюсь тебя.
— С чего бы это вам меня бояться?
Я состроил гримасу печали и закатил глаза.
— Ты — молодая, красивая, вся в золоте, а кто я?
Убогий странник. Боюсь я ненужных мечтаний.
— Не надо, Виктор Андреевич. Я серьезное вам хочу сказать.
— Говори.
Шурочка оперлась ручкой на колонну, приблизила ко мне лицо — все ее веснушки можно пересчитать.
— Всех вы у нас переполошили… Знаете, это, может быть, гадко, но я скажу. Я не подслушивала, случайно… Владимир Захарович что думает про вас. Он сказал, если этот… московский сыщик сам не уберется, мы ему поможем уехать. Вот.
Я попытался поймать ее взгляд, но не смог. Она отворачивалась.
— Кому он это сказал?
— Шацкой…
— Ну и что? Хотят мне с билетом помочь, только и всего. А ты считаешь, они меня убьют?
— Перестаньте!
— Шура, — сказал я, дотрагиваясь до ее плеча, которое она тут же резко отдернула. — Хочу и я спросить тебя серьезно. Можно?
Она ответила взглядом, полным странной тревоги.
— Почему ты ко мне так добра?
— Мне жалко, — сказала она. — Вы один, а нас много.
— Неправда, Шура. Не много. Не может быть, чтобы много. И я не один.
Крутнулась на каблуках (туфли какие, черт возьми!), пошла к лифту.
— Ты куда, Шурочка?
— Как куда? К Капитанову. Он ждет.
— Но мне к нему не надо. Мне надо к давильщику Горжецкому.
— Но Капитанов ждет! — Она сказала это без особого напора, как человек, привыкший к превратностям судьбы и уже махнувший на них рукой. Доверчивое дитя, если бы ты знала, как хороши твои волосы, как таинственны движения, какое вокруг тебя золотое сияние. Когда узнаешь, будет поздно.
— Ну и пусть чуток подождет. Мы мигом. Я пару слов скажу только Горжецкому. И точка.
Между нами шла маленькая война, в которой я легко мог выиграть каждое отдельное сражение, но победить не мог. Я знал, почему Шурочка нацепила золотые серьги и янтарные бусы, знал, почему она сообщила про Капитанова, знал, почему звонила в гостиницу утром, я многое знал такого про нее, что она сама никогда про себя не узнает; но это не приносило мне радости. Пусть бы лучше она все знала, а вокруг меня сплетали свои сети серебряные шмели. Пусть бы я стоял, опершись рукой на колонну, а кто-то другой, всезнающий, подкидывал сухие поленья под мое горящее, несмышленое сердце.
Страшная кара человеку — утоленное любопытство.
К Горжецкому (в моем списке номер шесть) идти было рядом, он работал на первом этаже. Человек с такой пышной актерской фамилией оказался тщедушным мужичком неопределенного возраста. Весь вид птичий, несолидный, даром что давильщик. В комнате-мастерской, где он работал, было шумно, накурено и пахло газом. Шурочка из дверей показала мне пальчиком на Горжецкого и тут же отступила в коридор.
Увидев, что к нему приближается незнакомый человек, Горжецкий выскочил из-за стола с явным намерением скрыться.
— Як вам, к вам, Эдуард Венедиктович, — окликнул я приветливо.
Он беспомощно оглянулся на своих товарищей, один из которых, багроволикий медведь в кожаном фартуке, неожиданно захохотал и ткнул его кулаком под ребра.
Я никак не мог уразуметь, в чем дело?
— Ну чего? — сказал Горжецкий капризно. — Чего надо-то, говорите.
— Я по делу, Эдуард Венедиктович!
Медведь в фартуке, заухав — у-ах, у-ах! — вторично ткнул его под ребра. И остальные, кто был в комнате, стали похохатывать. Неужели Капитанов подготовил мне такую встречу?
— А нету у меня делов с вами, — заявил Горжецкий. — Никаких делов не может быть вообще.
— Маленькое дельце! — я пальцами изобразил, какое маленькое дельце.
— У-ах! У-ах! — ухал кожаный фартук, начиная приседать. — Влип Эдик. Прижучили!
Горжецкий, полоснув меня ненавидящим взглядом, под громкий хохот комнаты, поскакал к двери. Я — за ним. Шурочка изучала стенную газету «Глобус мира». Горжецкий резко повернулся ко мне, прошипел:
— Ты чего, чего? Не мог конца смены дождаться?
Приперло тебе, да? Приперло?!
— Приперло, — сказал я уныло. — Сроки поджимают.
— Т-сс! — он умоляюще прижал палец к губам и кивнул на Шурочку.
— Да что такое, в конце концов?! — не выдержал я. На повышение тона Горжецкий ответил спокойно и деловито.
— Ты учти, — сказал он, — я ей ни фига не должен.
Это никакой суд не докажет! Я ушел — и кончено.
В благородном смысле. Как люди. Черта ей лысого с меня взять… Зря только ходите. Так и передай. Финиш теперь. Я никого не боюсь. Пущай в суд подает, пущай. А я адвоката найму. На Горжецкого где сядешь, там и слезешь…
— Подождите, — перебил я. — Вы за кого меня принимаете?
Но Горжецкий увлекся, он уже не обращал внимания на Шурочку:
— Мало она меня помытарила, да? Сколь я истерпел, другому во сне не приснится. Какое низкое коварство! У меня две справки в наличии. От врача. В смысле нанесенных увечий. Могу выдать на предъявителя.
Это ей мало? Ты спроси. И нечего ходить зазря. Черта лысого выходишь… А за такие угрозы запросто могу привлечь. Там люди тоже понимают. По справедливости… Хошь, четвертную дам? Больше ни гроша. Бери и уходи!
Горжецкий пошарил в кармане халата и извлек скомканный кулечек трешек и рублей, перевязанный белой ниткой, видимо заранее приготовленный. Я понял, что стал невольным свидетелем какой-то житейской драмы. Или комедии.
— Успокойтесь, Эдуард Венедиктович, — сказал я, отстраняя деньги и в свою очередь протягивая ему служебное удостоверение. — Я командированный, из Москвы. Зовут меня Виктор Андреевич. Вот мандат.
