Виктор Голков - Тротиловый звон
Обзор книги Виктор Голков - Тротиловый звон
Виктор Голков
Тротиловый звон
«Пожилые, о чем мы толкуем…»
Пожилые, о чем мы толкуем,
Заводя монотонный рассказ?
Мы о прошлом уже не тоскуем
И не копим его про запас.
Замерзаем под солнцем палящим,
Запиваем таблетки водой
И, как тени, скользим в настоящем,
Даже смерть не считая бедой.
«Как тучи, чувства отползут…»
Как тучи, чувства отползут,
Туман желаний растворится.
В холодном зале Страшный Суд
Не страшно, в общем-то, творится.
Смотрю в лицо моей зиме,
Она – седая совершенно –
Молчит задумчиво во тьме
И улыбается блаженно.
Пришла считать мои грехи,
Копаться в бесполезном хламе,
Трухе, где мертвые стихи
Вповалку с мертвыми делами.
«Если ты есть, отец…»
Если ты есть, отец,
Где-то среди сердец,
живших когда-то здесь,
Словом, если ты есть,
Сквозь эти мрак и тишь,
сможешь? – меня услышь.
Я расскажу тебе
Все о своей судьбе.
Я посылаю весть,
Что мне – пятьдесят шесть.
Вот я, почти старик,
Молча шепчу свой крик.
Я с тобой встречи жду
Где-то в раю, в аду,
Где обитаешь ты
В городе пустоты.
Значит, и мать жива,
Слышит мои слова
В царстве сплошного сна,
Где круглый год – весна.
«Шевельнулся в тебе абсолют…»
Шевельнулся в тебе абсолют,
Сквозь тебя поглядел по-иному,
Проскользнул по пространству сквозному
И рассыпался, словно салют.
Темных клеток таинственный люд
Не сумел починить хромосому.
И тебе, проходимцу босому,
О судьбе телеграмму пришлют.
«Я немного завидую мертвой кошке…»
Я немного завидую мертвой кошке –
Распластанной жертве автомобильного инцидента,
Прижавшейся окровавленной головой к асфальту.
Потому что живые всегда завидуют мертвым,
Чей жизненный цикл завершился так или иначе,
Поскольку им незачем больше бояться смерти,
Старости, болезней, одиночества, разлуки
И других неприятностей,
обусловленных процессом жизни.
«Станешь тонким, мертвым, белым…»
Станешь тонким, мертвым, белым,
Как окончится твой труд.
Жизнь, написанную мелом,
С гладкой досточки сотрут.
Ты искал в правописанье
Смысл, связующий слова.
Смерти тонкое касанье
Лишь предчувствовал едва.
Но познание наощупь,
Откровение вчерне,
Удивительней и проще,
Чем лежащее вовне.
Жизнь – конспект времен грядущих,
Новой эры перегной.
А душа витает в кущах
Над бессмыслицей земной.
«Философия дна – ни излишеств…»
Философия дна – ни излишеств,
Ни красот не приемлет она.
Чуждо напрочь знамение свыше
Философии дна.
Тяжело поводя плавниками,
Молчаливо глядят из окна
И беззубо сверкают очками
Обитатели дна.
Тишина. Только хрипы глухие,
Обжигающий свет.
Философия дна, ты – стихия
И последний ответ.
«Мы живем в невозможное время…»
Мы живем в невозможное время –
В роковой исторический час
Дико взвоет безумное племя,
И посыплются бомбы на нас.
Натурально, ведь мир – передышка
Между войнами. Пули визжат.
И застыла душа, как ледышка,
Только тонкие губы дрожат.
«Когда глаза откроешь ночью…»
Когда глаза откроешь ночью,
Горчат воспоминаний клочья;
Их спутанные многоточья
В мозгу свиваются в клубок.
Ты без толку косишься вбок
На луч, проткнувший потолок,
Желая, чтобы странных строк
Затихла трескотня сорочья.
«Пожалуй, я скобки закрою…»
Пожалуй, я скобки закрою,
Как крошки, смету со стола
Все шелесты и перебои
Той жизни, какая была.
Ведь вряд ли особую ценность
Она представляет собой,
Смешная моя откровенность,
Привычка делиться судьбой.
Послушай-ка – первопроходчик,
В забое глухом, как в гробу,
Иду между угольных строчек
С шахтёрскою лампой на лбу.
Ни звука, лишь только багровый
Мигающий отблеск огня
И грунта слой километровый,
От всех отделивший меня.
«Чувства, куда вы делись?..»
Чувства, куда вы делись?
Радость, любовь, весна ….
Призраки лишь расселись,
Вышедшие из сна.
Лица бледны их жутко,
Я не припомню всех.
Тени из промежутка
Сотни забытых вех.
Сам я не разбираю,
Что я им бормочу.
Только не набираю
Номер – и не кричу.
«Жизнь достаточно длинна…»
Жизнь достаточно длинна –
Только кажется короткой.
Как посмотришь из окна –
Закружит кривой походкой.
С важной миной гордеца,
Непреклонного вовеки.
Но предчувствие конца
Брезжит в каждом человеке.
Как мне быть? Не скажешь, Бог,
Для чего мне торопиться?..
В этот сказочный чертог
Я пришел судьбы напиться.
«Кончается прогулка в Никуда…»
Кончается прогулка в Никуда,
Дряхлеет оболочка понемногу.
А ты глядишь на черную дорогу
И на тупик по имени «беда».
Вела тебя бездумная звезда,
И вот – ты приволакиваешь ногу.
Ты рад любому мелкому предлогу
Забыть о прошлом. Если можно – да.
«Утонуть в этом море несложно…»
Утонуть в этом море несложно,
Где вокруг миллион голосов,
Задыхаясь, хрипит безнадежно,
Словно музыка старых часов.
Поселилась душа в Интернете –
Механическом царстве теней.
Потому что на жаркой планете
Ни один не припомнил о ней.
«Эта легкость старческая в теле…»
Эта легкость старческая в теле…
Ветерком над пропастью скользим.
Неизвестно, знаешь, в самом деле,
Сколько лет осталось или зим.
Застывают вечные вопросы
Тяжело, как гири на весах,
И слабеет гул многоголосый
Наверху, в холодных небесах.
«Я к смерти в Израиле ближе…»
Я к смерти в Израиле ближе
За то только, что еврей.
В Израиле Бога увижу
Сквозь запертых сотню дверей.
Как солнцем спаленные клочья,
Корнями спущусь в глубину,
В подземный Израиль – ко дну,
Оставив вверху многоточья.
«К истокам пора возвращаться…»
К истокам пора возвращаться
Видать, но привычка сильней
По той же орбите вращаться,
Где нет путеводных огней.
Виток за витком, ежечасно.
Опять, как и в те времена,
Слепая душа не согласна,
Что смысла не знает она.
«От удушающей жарищи…»
От удушающей жарищи
Душа спекается в комок.
Нельзя дышать, и трутся тыщи,
Жить вынуждены бок о бок.
Бок о бок – жуткая морока!
И, если ты не азиат,
Сойдешь с дистанции до срока,
Поскольку это вправду – ад.
Но мне порой почти приятно
Идти сквозь эвкалиптов строй,
Чья жизнь застыла, вероятно,
Внутри, под выжженной корой,
Смотреть на кустики кривые
И жарких кипарисов ряд.
Здесь наши корни родовые,
И камни правду говорят.
«Когда, старея понемногу…»
Когда, старея понемногу,
Все те же диспуты ведут:
Кто ярче жил, кто ближе к богу –
Минуты у себя крадут.
Тропа теряется во мраке,
Неважно, как тебя зовут.
Живи как бабочки, как маки,
Как птицы на земле живут.
«Здесь проплывал корабль этрусский…»
Здесь проплывал корабль этрусский,
В песках тонули города.
Бессмысленно писать по-русски,
Но я живу здесь, господа!
Уничтожает души лето,
Слепит песчаная слюда.
Пустое место для поэта,
Но я живу здесь, господа!
«Пятьдесят с небольшим. Все пропало…»
Пятьдесят с небольшим. Все пропало,
Только гладкое светится дно.
Даже слово себя исчерпало –
Не касается смысла оно.
Новый день, что гремит как коробка,
Безразлично в пространстве верчу,
И сама наполняется стопка.
Можно выпить, но я не хочу.
«Вкус тоски узнаю сразу…»
Вкус тоски узнаю сразу, мятный, словно леденец,
И тошнотный привкус страха, что бывает по ночам.
И железный вкус разлуки, черным машущей крылом,
Боли вкус, лишенный вкуса, в мозг вгоняющий иглу.
Все что мимо промелькнуло, все чем я сейчас живу,
Все, что память сохранила, как озерная вода.
В час, когда приходит полдень, и отчетлив каждый блик –
Вереница ощущений, составляющих меня.
«Паучья тень, языковая дрожь…»
Паучья тень, языковая дрожь…
Проснувшись ночью, сердца не найдешь.
Застыла боль в глазах у старика,
