Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде
— А почему Швондер? — спросил я. — Неужто такая сволочь?
— Да нет, его сначала Карданом звали. В гараже ведь родился. А потом пришел один. «Это что, — говорит, — за Швондер?» С тех пор и пошло.
— Мы его Шмондером называли, — сказала Надя, — а потом посмотрели кино и узнали, что Швондер. До сих пор путаем.
— Так он Швондер или Шмондер? — строго спросил Егор.
— То и другое, — засмеялся Сергей.
Люська, закончив с животом, уже облизывала грудь Сергея.
— Надо же, как она тебя любит, — сказал я.
— Как черный хлеб, — кивнул головой Егор.
— Но когда она крысу сожрала!.. — сказала моя жена и содрогнулась.
Да, картина была впечатляющая. Утром Люська поймала крысу и принесла к нашему столу похвастаться. Мы столпились вокруг, Егор попытался схватить крысу за хвост, но я не позволил. Люська осмотрела нас, дернула тонким, как веревка, хвостом и с хрустом откусила крысе голову. Жену затошнило, она ушла в дом. Егор сел на корточки и стал наблюдать, как Люська разделывалась с добычей. Он-то и рассказал о хвостике, подаренном Тоньке.
— Теперь Тонька как увидит Люську, хватает зубами миску и поворачивается спиной, — захихикал сын. — Боится, что снова кость отберет.
— Ее здесь, наверно, все боятся, — согласился я.
— Все не все, но в обиду себя не даст, — погладил кошку Сергей.
Мы пили мускатное вино, которое Сергей брал на заводе «Магарач», и говорили о здешней жизни. Море, пальмы, роскошная Медведь-гора, нависающая над поселком, оздоровительный комплекс «Крым», когда-то знаменитая здравница министерства обороны СССР, — и тоскливая жизнь отщепенцев, в одночасье потерявших и родину, и достаток.
— Ельцин с Марчуком и Шушкевичем поделили страну, как Гитлер со Сталиным, а страдать нам, — вздохнул Сергей. — Нас здесь скоро оккупантами назовут.
— Документацию на украинский перевели! — поддакнула Надя. — Как я буду отчеты на этой тарабарщине составлять?
— У вас в поликлинике кто-нибудь знает украинский? — спросил я.
— Есть одна уборщица, так она только ругается по-украински: «Шоб вам очи повылазилы!» Ругаться я тоже могу.
— У нас в гараже Микитенко за украинский, а писать не умеет, — хмыкнул Сергей. — Швондер к нему все примеривается, чтоб за задницу тяпнуть.
Швондер поднял голову и посмотрел бельмастыми глазами на хозяина. Люська покосилась на него и перелезла на плечо Сергея.
— Шею облизывает, — с завистью сказал Егор.
Он ходил весь в царапинах, потому что Люське быстро надоедали его приставания.
— Хороший здесь санаторий, ухоженный, — сказал я.
— Приехали бы вы сюда пятнадцать лет назад! — всплеснула руками Надя. — Никакого сравнения!
— Да, — закряхтел Сергей, — чистота, порядок, еда, как на убой. Садовников было по два на одно дерево. Язов любил здесь отдыхать.
— А теперь кто? — поинтересовался я.
— Украинский министр обороны приезжал, забыл фамилию. Да что это за министр? У них в Севастополе один катер стоит, и тот ржавый.
— Ничего, НАТО поможет, — сказал я. — Но хороший им кусок достался.
— Это Крым? — заволновался Сергей, снимая с плеча Люську. — Слушай, где у них мозги были, когда договор подписывали? Хохлы тогда любые условия приняли бы. Аккуратно записали бы: «Крым переходит под юрисдикцию России в течение десяти лет». Или под совместным управлением оставили.
— Мозги либо есть — либо их нет, — сказал я. — Кончится тем, что к туркам перейдете. По Зарасайскому договору Крымом могут владеть или Россия, или Турция.
— А какая страна здесь сейчас? — вмешался Егор.
— Украина, — сказала Надя.
— А раньше какая была?
— Советский Союз, — вздохнул Сергей.
— Тогда надо сделать так, — взял кусок хлеба и стал им дразнить Люську Егор. — Отключить газ.
«Восемь лет, но кое-что понимает», — подумал я.
— От этого только нам станет хуже, простым людям, — сказала Надя.
— Тогда бомбу на них. Большую! — подпрыгнул Егор.
«Дразнится, паразит», — посмотрел я на жену.
Та сделала вид, что ничего не слышала.
— На нас бомбу?! — в ужасе схватилась за голову Надя.
— Не на вас, — пошел на попятную Егор, — на этих, как их…
— Бандеровцев, — подсказал Сергей.
— Да, вот на этих, — часто закивал головой Егор. — Люська, ко мне!
Люська и ухом не повела.
— Дядя Сережа, почему она меня не слушается?
— Не знаю, — пожал плечами Сергей.
— Они только его и слушаются, — сказала Надя. — Люська со Швондером. На меня даже не смотрят.
Сергей ушел в пристройку за новой бутылкой вина. Задремавший Швондер вдруг подскочил и бросился за ним, едва не опрокинув меня вместе со стулом. Люська обвела нас зелеными глазами в полморды — и направилась к миске Тоньки. Та схватила ее зубами и унесла в конуру. Люська постояла на своих тонких кривых ногах, подергала хвостом-веревкой и полезла по высохшему дереву на крышу.
Наш дом мне нравился из-за сада. Абрикосовые деревья, алыча, лиственница, старые дубы с мелкими листьями, лавровишня, виноградная лоза, на которой уже потемнели крупные гроздья — и три большие мохнатые пальмы. В нашем доме даже в жару было прохладно, а это на юге дорогого стоит. Плюс горячая вода в любое время суток.
— Как тебе удалось создать этот оазис? — спросил я Сергея, когда он вернулся.
— Незаконно, — сказал он, ставя на стол бутылку. — Здесь была сторожка нашего хозяйства, а я на ее месте построил дом.
— Квартиру ведь все равно не дают, — вмешалась Надя.
— А что за хозяйство? — спросила жена.
— Филиал Никитского ботанического сада, питомник. Выращиваем пальмы, розы, декоративные кустарники.
— Да, в санатории шикарные цветочные клумбы, — вспомнил я. — Бессмертники, бархатцы, георгины, анютины глазки, и эти красные большие цветы, как их…
— Амариллисы, — налил в стаканы Сергей. — Я бы, конечно, давно уехал отсюда, но куда? На родине уже почти никого не осталось.
— Ты откуда?
— Из-под Тулы. Помню, за колбасой в Москву каждые выходные мотался. А здесь хоть и незаконный дом, но свой. Пока не трогают.
— Разве думали мы, что в другой стране окажемся? — поддержала его Надя. — Отец вышел в отставку, получил квартиру. «Женитесь, — говорит, — помогу». И помог бы, если бы все оставалось, как раньше.
— Говорят, татары воду мутят?
— Татары, армяне, греки — все мутят, — досадливо махнул рукой Сергей. — Школы на украинский язык переводят — а где здесь украинцы? Главное, русских под лавку загнать. Отдыхающих из России здесь уже меньше, чем с Украины. А москвичей совсем мало.
Я тоже обратил внимание, что украинская речь на крымских пляжах звучит гораздо чаще, чем три года назад.
Люська спустилась с крыши и снова вспрыгнула на колени Сергею.
— Люся, хватит меня облизывать, — строго сказал он. — Не видишь — разговариваем?
Люська мигнула зеленым глазом и сделала вид, что дремлет.
— У нашей Баськи хвост в десять раз толще, — осторожно протянул руку к Люське Егор.
— Смотри, цапнет, — сказал Сергей.
— Он и так уже весь цапнутый, — оттащила Егора от Люськи жена.
Да, у нашей рыжей Баськи гуще шерсть, пышнее хвост, и ест она «роял-канин», иногда отварное мясо, но — не египтянка. Сибирская порода.
— Ну приеду я в Тулу, — вернулся к наболевшему Сергей, — и что? Кому я там нужен? Здесь вот за лето денег поднакопим и на зимовку.
— Да, зимой здесь тоска, — кивнула Надя. — Выйдешь на улицу — ни души.
— Был бы помоложе, может, и вернулся, — снова налил в стаканы Сергей.
— А сын? — спросил я.
— Иван в армии, в Ялте служит. Партенит — это уже его родина. Жениться собирается.
Что ж, нормальное для парня желание — жениться.
Наш отдых в Партените протекал спокойно. На пляже оздоровительного комплекса народу было, хоть ложкой мешай, и мы стали ездить на дикий пляж под Медведь-горой. За двадцать гривен катамаран, которым управлял местный парень Дима, доставлял нас туда и обратно. Недешевое удовольствие, но море на диком пляже того стоило. Прозрачная вода, скалы, обросшие колониями мидий, прячущиеся по расщелинам крабы и стайки ставридок, высверкивающие серебряными бочками. Нас даже не раздражал мусор, неизбежно остающийся после отечественных дикарей.
Мы уплывали на дальний дикий пляж. Ближний был оккупирован нудистами.
— Заехали сюда месяца полтора назад, — сказал Дима, когда мы проплывали мимо нудистского лагеря, — и только за продуктами в поселок выбираются.
— Голышом? — спросил я.
— Да нет, в шортах, — засмеялся Дима.
Одна из голых девушек помахала нам рукой.
— Я тоже хочу нудистом, — заныл Егор.
— Пожалуйста, — пожал я плечами.
Егор снял шортики — и остался в плавках.
— Это не считается, — сказал я.
