Пилип Липень - История Роланда
Ролли: что (или кого) ты ненавидишь больше всего на свете?
Папа (мой папа): жучков-древоточцев!
Папа сидит под столом со смертоносным баллончиком в руке, методично обрызгивая ножки, столешницу и сочленения. Старинное красное дерево, фамильные сокровища. Жучки из года в год мутируют и приспосабливаются к яду.
Ролли: что (или кого) ты ненавидишь больше всего на свете?
Мама (моя мама): мартини!
Мама лежит на кровати в халате и тёмных очках. Вчера она вернулась очень поздно и только недавно проснулась. Поди принеси мне холодной водички, Ролли, мне нехорошо, мутит. Только смотри кипячёной.
Ролли: что (или кого) ты ненавидишь больше всего на свете?
Колик (мой брат): надзирателей!
Колик присел на корточки, растопырил пальцы левой руки на полу и быстро-быстро тыкает ножиком между ними. Важно не пораниться. Наверное, надзиратели скверно обходились с ним в тюрьме, били, бросали в холодный карцер, отнимали сигареты.
Ролли: что (или кого) ты ненавидишь больше всего на свете?
Хулио (мой брат): губную помаду!
Хулио закрыл ладонью телефонную трубку, чтобы ответить мне, а теперь снова пылко шепчет в неё: предвкушение! жар страсти! сладость слияния! Почему он ненавидит губную помаду? Это вообще непонятно! Он машет мне, чтобы я уходил.
Ролли: что (или кого) ты ненавидишь больше всего на свете?
Валик (мой брат): профессиональных чтецов!
Нет, никак не возможно удержаться и не нарушить кодекс истинного статистика!
Ролли: но за что ты ненавидишь профессиональных чтецов?
Валик (гневно): за то, что эти люди не ведают стыда! своим мерзко-бархатным баритоном они окрашивают в благородство самые дрянные стишки! с равно-бессмысленной вдумчивостью читают и рекламные слоганы, и величайших поэтов! пустышки, подлецы, проститутки! ненавижу всей душою!
Тупик. Как можно собирать статистику, если все ответы абсолютно разные? Но я не отчаивался и ещё долго мечтал быть статистиком.
72. Истории безоблачного детства. Об Америке
Когда мы были маленькими, мы хотели жить в Америке. Мы представляли её по фильмам Д. Лукаса и Д. Линча. И вот однажды мы решили, что ждать больше нечего, что пора, и поехали на трамвае-тройке в американское посольство. Послы как раз ели арбуз. Нас тоже угостили арбузом и пригласили в кабинет. Ну? – сказали они. Я вырасту и буду очень хорошим программистом, – сказал Толик. Потому что мы знали, что их нужно чем-то заинтересовать, а не просто так. Программистом? А что ты умеешь делать? Я способный к числам! Толик предъявил им дневник с отличными оценками, а потом, чтобы доказать, взял листик бумаги и умножил в столбик, и разделил, и сложил дроби. Но они покачали головами – не впечатлило. Я вырасту и буду знаменитым продюсером… или хотя бы художником, – сказал тогда Валик. Да? Валик показал им свой карандашный пейзаж, на котором папа стриг газон. Но никто из них даже не протянул руки, чтобы посмотреть поближе. Тогда встал Хулио и спел им песню, улыбаясь и подмигивая, а мы хлопали и топали в такт. Он старался изо всех сил, и если бы они были девушки, им бы точно понравилось, но они были лысые сорокалетние дядьки, безо всяких штучек, и они только покачали головами. Шансов оставалось уже мало! Я – узник совести и прошу политического убежища, – сказал тогда Колик, – я был в колонии! А по какой статье? Колик назвал. Ты опоздал на триста лет, уголовных мы больше не берём! Только приличных людей! И тогда я отчаянно сказал: возьмите нас на органы. Свежие детские органы, самого отменного качества! Послы переглянулись и некоторое время пристально смотрели на нас, как бы в задумчивости. Но потом они приняли решение и напустили на себя сердитый вид, будто мы им уже надоели. Они выпроводили нас, приговаривая, что мы придурки, и нас не то, что в Америку, нас даже в трамвай нельзя пускать. Идите, идите, и чтоб мы вас больше не видели! Мы вышли, сели у парадного и, не сговариваясь, горько заплакали – но не потому что нас не взяли, а потому что нам стало жалко наших нежных органов. С тех пор мы больше никогда не хотели жить в Америке.
73. Истории безоблачного детства. О сухарях
Когда синоптики обещали несколько солнечных дней подряд, папа отправлялся в гастроном, покупал три-четыре булки чёрного хлеба и нарезал его ровными дольками на садовом столике.
– Но папенька, не думаешь же ты, что?..
– Да-да, – невозмутимо отвечал он.
Папа натягивал над хлебом тонкую марлю, чтобы не садились мушки.
– Да-да, в любой момент может начаться, – говорил папа. – Вы просто мало что в жизни видели, детки.
По ночам папа раз-другой вставал и проверял синоптиков – а вдруг всё-таки собирается дождь?
74. Истории безоблачного детства. О негодовании
Однажды ночью, уже в постели, в полной тишине, Колик неожиданно сказал: «Вы негодуете?..» Мы вовсе не негодовали и, заскрипев матрасами, удивлённо повернулись к нему, и он продолжал. «Вы негодуете?.. Вы возмущены тем, что ваши цели и желания – вовсе не ваши? Что они обусловлены инстинктами, наследственностью, комплексами, воспитанием, социумом, рекламой, расположением звёзд наконец? Но не всё ли равно? Если бы ваши, истинно ваши желания и существовали, разве не были бы они столь же дурацкими и ничтожными?» Мы лежали и думали в чёрный потолок. Что нам было отвечать? Мы не шевелились и делали вид, что спим. Но Колик разволновался, он подходил к каждому из нас и тряс за плечи, требуя ответа. Его голос начинал прерываться и вздрагивать, и мы понимали, что он вот-вот сорвётся. Мы перестали притворяться, встали и обняли его; сломив слабое сопротивление, уложили под одеяло. Мы расселись вокруг и нежно утешали его: «Не так уж и плохи наши желания, не так уж и низменны инстинкты, не так уж и презренна наследственность». Мы подтыкали одеяло вокруг озябшего худенького тела и гладили его по ногам, как он любил: «Спи, братик Коленька… спи… а завтра рано-рано пойдём на озеро, смотреть угрей». Он успокоился, утих, и мы, замолчав, прислушивались к его дыханию. Позволив на минутку развиться слабому сомнению, мы искали в себе негодование и не находили. Но как только мы поднялись и пошли к кроваткам, Колик сел и попросил: «Понегодуйте со мной, братики, хотя бы немножко!» И мы вдруг согласились, неожиданно легко! Мы вернулись и вознегодовали со всей страстью и яростью, на которую только были способны. Мы бранились, рычали, топали ногами и грозили снести, размозжить, сравнять с землёй, испепелить одним только взглядом! Мы тряслись, метались и воздевали к потолку гневные кулаки: о, как мы свирепы! Колик заметно повеселел – он завернулся в одеяло и задорно подначивал нас, блестя глазами. «Так вот чего ты истинно желал, Коленька? Чтобы мы буйствовали и ярились?» – подмигивали мы ему на ходу. «Да», – кивнул он с улыбкой. И мы продолжили скакать и кружиться по комнате, пока снизу не застучала по батарее мама.
75. Истории зрелости и угасания. О женитьбе Хулио
Когда мой брат Хулио достиг зрелости, он первым делом захотел жениться. В нашем городе выходила специальная газета, где печатались брачные объявления с фотографиями и адресами невест, и мы купили Хулио самую свежую. Он влюбился на первой же странице – в юную деву с ясным взглядом и манящей улыбкой. Всю неделю он грезил и не мог спать, а в пятницу мы почистили одежду щётками и пошли жениться. Она открыла нам, и мы ахнули – она была ещё прекраснее, чем в объявлении.
– Я люблю тебя и хочу жениться на тебе! – сказал Хулио со страстью. – А это мои братья!
Но она нахмурилась и захлопнула дверь. Напрасно он стучал и кричал, что не мыслит без неё жизни, что в груди его пылает пожар, что он умрёт от любви – всё зря. Она выглянула в форточку и велела нам убираться, пока дело не дошло до жандармов.
Путь домой показался нам чёрным, как будто погасло солнце. Мы сидели на лестнице и опустошённо молчали. Хулио окаменел. Он не притронулся ни к мороженому, ни к крыжовнику.
– У неё нет сердца, – сказал он через час.
– Зато лицо красивое, – сказал Колик.
– Предложи ей ещё раз, – сказал Валик.
– Женись на ком-нибудь другом, – сказал Толик.
Но Хулио только презрительно улыбался. Он решил больше никогда не жениться.
76. Истории зрелости и угасания. О женитьбе Колика
Когда мой брат Колик достиг зрелости, он тоже немедленно захотел жениться.
Он дал объявление в газету, и ему сразу стали приходить письма. За неделю пришёл целый огромный мешок. Колик задумчиво ходил вокруг мешка, и мы спросили, когда же он наконец начнёт читать. Но Колик отвечал, что читать письма не имеет никакого смысла. Потому что слишком много факторов. Например, если написано без ошибок, то не факт, что девушка хороша собой. Если она хороша собой, то не факт, что она здорова. Если она здорова, то не факт, что ДНК хорошо совпадают. Если ДНК совпадают, то не факт, что она из благополучной семьи. Если она из благополучной семьи, то не факт, что она не глупа. Если она не глупа, то не факт, что она не ветреница. И вообще, не факт, что она не наврёт. И вообще, всё очень быстро меняется – что сегодня правда, то завтра ложь. Поэтому, сказал Колик, нужен принципиально другой алгоритм выбора невесты.
