Дом, которого нет - Трофимчук Елена

В Царскую бухту Валентина пришла, когда солнце уже село, но темнота еще не наступила. Она осторожно ступила на настил, сделала несколько шагов и замерла. В метре от Валентины стоял мужчина. «Почему я решила, что на Вадиме зеленая куртка?». Куртка Вадима была оливкового, ну или болотного цвета. Ветровка цвета свежей травы была на мужчине, который стоял у края причала и смотрел в воду. Валентина отступила назад. Мужчина резко обернулся и посмотрел на нее неожиданно светлыми, почти прозрачными глазами. Потом кивнул и подошел ближе.

– Вы обронили, – незнакомец протянул раскрытую ладонь, на которой лежало ее кольцо.

– Спасибо, – Валентина взяла кольцо. Рука мужчины была сухой и теплой.

Незнакомец снова кивнул и пошел к выходу с причала.

– Постойте! – окликнула Валентина и испуганно замолчала.

Мужчина обернулся.

– А вы… впервые на Соловках?

– Да.

– Я могу показать вам остров, – Валентина говорила почти скороговоркой. – Вас что больше интересует – монастырь, лагерь? Или, может быть, острова: Заяцкий, Анзер, на Анзере – скит с одним монахом, но монах умер, осталась только собака…

– Одна?

– Простите?..

– Собака на Анзере живет одна? – Мужчина смотрел на Валентину так, словно от ее ответа зависело что-то важное.

– Ее гиды кормят, когда с группами приезжают. У туристов еду не берет.

– Это правильно.

– Что правильно?

– Что у туристов еду не берет. А про экскурсию я подумаю. До свидания.

– Меня Валентиной зовут, в экскурсионном бюро спросите!

Мужчина, не оборачиваясь, кивнул.

В экскурсионном бюро никто про Валентину не спрашивал. Ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Два месяца пролетели точно так же, как пролетали всегда. И газелька снова зашуршала по гравию. Валентина устроилась сзади, у окна со старой занавеской. Впереди, рядом с дядей Колей, сидела Ариадна.

– Теперь уже только в следующем году увидимся, – сказала Валентина, чтобы проговорить вслух свою грусть и начать разговор с дядей Колей и Ариадной, но ей никто не ответил.

– Вчера в Царской бухте тело женщины нашли, говорят, кто-то из наших гидов, – неожиданно сказал дядя Коля.

– Жесть, – покачала головой Ариадна.

– Что за женщина-то? – спросила Валентина, но ей снова никто не ответил.

– А на Анзере новый монах поселился, – сообщил дядя Коля и притормозил у пристани.

– Ну, до следующего года, дядь Коль. – Ариадна махнула рукой и направилась к катеру.

– Дай Бог, свидимся, – отозвался тот.

– До свидания, дядя Коля, – попрощалась Валентина и нажала на ручку боковой двери. Дверь заскрипела, и дядя Коля удивленно обернулся.

«Вот я и дома. И целая неделя до конца отпуска. Махнуть, что ли, в Питер?» Валентина опустила дорожную сумку на пол и заглянула в зеркало на стене темной прихожей. В зеркале было пусто.

Серебряная свадьба

– Что я скажу Тоне?

– Ей-то зачем говорить?

– Но меня сутки не будет дома!

Михаил забежал домой между приемами. Не домой – уже второй год, как не домой. Но в голове было еще «домой». Помещение под стоматологический кабинет когда-то он подбирал так, чтобы работать почти не выходя из дома.

– Ну можно же сказать, что нам эта идея не нравится, это у них там: месяц прожили – праздник!

– Месяц?

– Да это к слову.

– Вот ты ей и скажи.

Инесса сняла с плиты турку, вычищенную до состояния лотка для стерильных инструментов.

– Надо было сразу, тогда еще, все рассказать. – Михаил снял очки – детская привычка. Казалось, что снижение видимости чудесным образом снизит и степень сложности ситуации.

– Ты знаешь, что такое быть одной? В чужой стране. Среди чужих сокурсников, чужих преподавателей. В чужой комнате готовиться к экзамену, который не рожденному в Америке сдать почти нереально. И знаешь, что ей тогда помогло? Картинка. Как мы сидим на кухне, пьем кофе. Из чашек с синицами, которые она нам подарила перед отъездом. А на столе лежит телефон. Неважно, твой или мой. Потому что она всегда может сказать: «Ну все, мам, дай теперь папу». Или наоборот.

– Она тебе так сказала?

– Зачем говорить? Я и так знаю.

Марьяна прилетела утром. Вышла в зал для встречающих, спрятанная за надувными двойкой и пятеркой серебристого цвета. Эти торжественные цифры вечером водрузили на стену за спины «молодоженам». Праздновать решили на даче. Марьяна хотела, чтобы было много гостей и чтобы по-домашнему. Квартира для многолюдных праздников была не приспособлена, а в ресторане отсутствовала опция «по-домашнему».

– Пора бы нам, Марьяша, и на твоей свадьбе топнуть. Когда нам привезешь американца или кто там у вас еще бывает? – шумела раскрасневшаяся от красного полусладкого Людмила. Вечная подруга семьи, за любым столом она была тем самым элементом, благодаря которому гости потом могли сказать, что они были на шумном застолье.

В этот раз Людмилина шумность была как никогда кстати. Потому что остальные гости в основном молчали. Да, конечно, это Инесса просила их молчать. Не в смысле вообще ничего не говорить. А в смысле вести себя так, будто Инесса с Михаилом не разошлись чуть больше года назад. И как будто у бывшего мужа не было новой жены – молодой женщины со старинным именем Антонина.

– Пап, у тебя все в порядке?

– А? Да, нормально, это по работе, – Михаил быстро повернул телефон экраном вниз. Звук он отключил сразу, но в коротких вспышках экрана напряжения было не меньше, чем в звуковых сигналах. – Пойду посмотрю шашлык.

Схватив телефон, Михаил выскочил во двор. Инесса хотела сказать, что мангал не разжигали. Что нет на даче никакого мангала.

– Мам, папа уже по телефону зубы лечит?

– А я хочу сказать тост. – Седовласая Лилечка, соседка Инессы и Михаила по старой квартире, поднялась, чтобы ее было видно.

– Схожу позову Мишу. – Инесса быстро вышла в коридор и опустилась на низенькикий шкафчик.

В шкафчике – обувь: для дома, двора, леса, бани, мороза, жары, слякоти. Тапки, сапоги, валенки – ее, Мишины, Марьяшины. Из комнаты доносились обрывки Лиличкиного тоста – про то, что даты быстро забываются, а с ними – и поводы для дат. И забывается повод, по которому люди столько лет вместе… В общем, тост за любовь. И за праздники.

Инесса вышла во двор, подошла к Мише.

– Расскажем ей, да?

Тоня сидела в машине около желто-зеленого дома почти час. Отвечала на эсэмэски Миши, писала сама. За ярко освещенными окнами с тонкими гардинами поднимались рюмки, вырисовывались затылки сидящей спиной к окну пары. Иногда их заслоняла худенькая фигура с длинными распущенными волосами. Потом Миша позвонил. Тоня слушала про скучный семинар в далекой Самаре и смотрела через низкую калитку, как Миша шагами делит двор на ровные квадраты. Вышла Инесса, в платье с открытыми плечами. «Неужели еще так тепло?» – удивилась Тоня. Миша торопливо попрощался, пообещал перезвонить. Тоня включила зажигание и медленно поехала по темной, плотно сжатой домами дачной дороге. Вещи она успеет уложить за пару часов. Для ночевки что-нибудь найдется на букинге. А завтра она снимет квартиру. «Как жаль, что ничего у нас летом не вышло, но впереди вся осень, ты мне нужен очень…» – ностальгически отозвалось радио. «Завтра первый день осени», – зачем-то подумала Тоня и отключила телефон.

Новый магазин

Он увидел ее в очереди к банкомату. Сначала – гладкую, блестящую, как только что вылупившийся из кожуры каштан, высоко поднятую голову. Потом – узкое тело, слегка прикрытое красным пальто. Увидел, и в сотый, в тысячный раз удивился ее красоте. Он хотел тут же, перескакивая через две ступеньки, сбежать с крыльца магазина, подойти к ней сбоку и дотронуться носом до ее уха. Но она была не одна. Рядом стоял ее хозяин. А как хозяин самой красивой на свете таксы относится к трехлапым бездомным дворнягам, он не знал. И как она поведет себя в присутствии хозяина, он тоже не знал. Поэтому просто сошел с крыльца, сделал шаг в ее сторону, сел и перестал дышать.