Дом, которого нет - Трофимчук Елена

Она стояла абсолютно неподвижно и смотрела перед собой. Когда он увидел ее в первый раз, она точно так же стояла и точно так же смотрела. И это ее сразу же отличало от других собак, которые ждали около магазина своих хозяев. Другие собаки нервно шагали по крыльцу, бросались под ноги каждому, кто выходил из дверей магазина. «А мой скоро выйдет?» – спрашивали самые несдержанные. Самые чувствительные плакали. И только она стояла молча, ни на кого не смотрела, ни с кем не заговаривала.

Он не сразу решился к ней подойти. А когда решился, не придумал ничего другого, как положить к ее ногам сосиску. Сосиска была самая мясная. Это он знал точно. Такие сосиски покупала для него девушка с круглым лицом и улыбкой, за которой ничего другого на лице видно не было. Девушка всегда сначала доставала сосиску из тягучей, нежующейся пленки, и только потом отдавала ему. И никогда не говорила: «Бедненький! Как ему бегается на трех лапах?» На трех лапах ему бегалось хорошо. Так же хорошо, как когда-то на четырех. После того, как у него стало на одну лапу меньше, он понял, что от количества лап ничего не зависит. Как ничего не зависит от высоты холки, формы ушей и длины хвоста. Все зависит от того – зима сейчас или лето, люди из магазина выходят радостные или хмурые, парами или поодиночке. Когда день хмурых одиноких людей, на ужин можно не рассчитывать. А в день веселых пар случается не только ужин, но еще и завтрак.

После того как он встретил ее, все стало зависеть от того, пришла она или нет. И она приходила. Сосиски не брала. Но однажды согласилась зайти к нему в гости – в холостяцкий лаз под крыльцом. Он очень волновался, потому что не знал, чем ее угощать. На лежанке нашелся сухарик с обманчивым запахом колбасы. Он протянул его ей, уверенный, что она отвергнет. Но она осторожно понюхала, аккуратно надкусила маленьким белым зубом и принялась хрустеть. И столько радости было в ее хрусте, что он вдруг ощутил себя сильным, не просто сильным – могущественным. Он представил, как они вместе, бок о бок, идут по улице, останавливаются у витрины киоска, за которой – косточки, похожие на нарядные бантики, с запахами разного мяса. Она подходит к витрине и смотрит на него – ласково и просительно.

Они встречались одну зиму, одну весну и одно лето. А когда наступила осень, она исчезла. Ни она, ни ее хозяин больше не приходили к магазину. Где она живет, он не знал. Она запрещала себя провожать.

Сначала он ждал. И это помогало ему проживать день и пережидать ночь. Но ждать становилось все тяжелее и тяжелее. Он пробовал в других видеть ее. Но другие не умели так молчать.

Хозяин отошел от банкомата и пошел в обратную от магазина сторону. Она пошла за ним, но вдруг на секунду остановилась и быстро обернулась. Он тут же вскочил на лапы. Она легонько кивнула и пошла дальше. Он пошел за ней, жадно нюхая воздух, который пропитался чем-то особенным – холодящим и одновременно согревающим. Они прошли мимо детской площадки, перешли через дорогу, полную машин. Там он на мгновение упустил ее из вида, и от этого вдруг потерял равновесие – впервые с тех пор, как оказался на трех лапах. Он закрыл глаза, снова открыл, увидел сначала ее хозяина – далеко впереди, а потом и ее. Она стояла к нему спиной, но он понял – она ждала его. Все вместе они свернули на соседнюю улицу и остановились у нового, недавно открывшегося магазина.

Хозяин зашел внутрь. Она остановилась у крыльца. Он пробежался по шершавым, еще не покрашенным ступенькам, заглянул под крыльцо. «Сегодня перетащу лежанку», – решил он и подошел к ней. Она впервые дотронулась ухом до его носа.

Однажды в коммуналке

Эта история произошла в обычной питерской коммуналке. Наверное, так можно было бы начать этот рассказ, но это было бы нечестно. Потому что ничего обычного ни в Питере, ни в коммуналке не было. Во всяком случае, для меня. Комната с лепниной на потолке и окном с широким подоконником была вторым жилищем в моей жизни. Двадцать три года до этого я жила с родителями в частном доме с большим двором, маленьким садом и высоким забором. Мои знания о соседях ограничивались звуками из соседних дворов. По ним моя фантазия рисовала образы людей, живущих по соседству. Это было увлекательно и удобно. Став студенткой факультета психологии, я придумывала соседям диагнозы, следила за симптоматикой и прописывала схемы лечения.

В Питере соседи были настоящие. Самым близким был Андрюша. О нем я узнала еще до заселения. Андрюша был частью презентации квартиры хозяйкой – веселой женщиной в разноцветной шапке с кисточками, как у белки. У Андрюши были «золотые руки», а человек с такими руками в коммуналке жизненно необходим. С Андрюшей мы делили общий тамбур с холодильником. О моем появлении он, видимо, тоже узнал заранее, потому что уже при осмотре своей будущей комнаты на двери я обнаружила конфету с запиской «Привет, соседка!». Ну или он просто очень хотел, чтобы у него появилась соседка. Андрюша работал продавцом в «Буквоеде» и пробовал быть писателем.

Более далекой соседкой, через кухню, была Екатерина Григорьевна. Если доверять моим представлениям о возрасте бабушек, Екатерине Григорьевне было лет сто.

Герои истории, которую я хочу рассказать, были самыми далекими моими соседями – через кухню и санузел. Это была пара – Юра и Вика. Юра был музыкантом. И каждый день пил. Тихо. С каким-нибудь нешумным другом. Утром Юра выходил в кухню и после искреннего пожелания доброго утра интересовался:

– Мы вчера не сильно шумели?

– Не знаю, я не слышала, – обычно отвечала я. Юра при этом почему-то расстраивался. Взгляд его, который до этого светился каким-то радостным предвкушением, сразу потухал. Юра опускал голову и поворачивался к выходу. Расстраивать Юру в планы моих утренних кофепитий не входило, поэтому я тут же добавляла:

– Но я-то и домой пришла только к часу.

– Да? А мы как раз в двенадцать разошлись! – тут же оживлялся Юра.

Если я, к примеру, говорила, что пришла к двенадцати, оказывалось, что Юра с другом разошлись в одиннадцать.

У Вики были длинные, очень прямые и очень черные волосы и ресницы, полностью закрывающие глаза. Вика была ответственной за чистоту ванны. А если быть более точной – Вика назначила себя ответственной за чистоту ванны. И никому от этой ответственности было не деться – ни ванне, ни нам. Где Вика брала чистящее средство с запахом свежехлорированного общественного туалета, было загадкой. Мне казалось, что его перестали производить еще в моем детстве. Может, она запаслась им впрок? Как бы там ни было, но о том, что у ванны банный день, не узнать было невозможно. Первым признаком был запах, который из носа быстро перебирался в глаза. Вторым – звук. По коммуналке разносился такой оглушительный скрежет, что первой мыслью было броситься старенькой ванне на выручку. Услышав этот звук впервые, я не на шутку забеспокоилась за состояние покрытия нашего общего помывочного места. Андрюша с моим беспокойством согласился, но сказал, что с этим ничего не поделаешь.

– Если женщина что-то серьезно задумала, ее ничто не остановит, – изрек потенциальный писатель.

– А что задумала Вика? – спросила я.

– Стереть ванну дотла, – удивился Андрюша моей недогадливости.

А я подумала, что между Юриным тихим пьянством и Викиным неистовством в отношении ванны существует какая-то связь.

Вообще Вика была самой удивительной из всех знакомых мне женщин. В ней было много того, чего до этого я не знала или, по крайней мере, не видела вблизи. Например, профессия. Конечно, теоретически я знала, что есть женщины – водители троллейбусов. Я даже видела, как они ставят на место упавшие троллейбусные рога, но все-таки для меня это были скорее временно ожившие картинки, нежели настоящие люди. А Вика работала водителем троллейбуса. Но это в ней было еще не самым удивительным. Вика регулярно ездила в командировки. Категорично, почти до недоброжелательности, необщительная Вика о командировках сообщала всем – Андрюше, Екатерине Григорьевне, мне. Андрюша обычно в ответ рассеянно кивал (не уверена, что он вслушивался, о чем речь), Екатерина Григорьевна советовала держать деньги всегда при себе – мало ли какие соседи попадутся в поезде, а я… Я очень хотела спросить, в какие командировки посылают водителей троллейбусов. Обмен опытом? Повышение квалификации? Но не спрашивала. Потому что Викина общительность ограничивалась только этим сообщением. Да и мое любопытство постепенно стиралось занятостью на курсах, первыми опытами в психологической практике, четырехлетней девочкой Ниной, в семье которой я подрабатывала няней, и, конечно, самим Питером.