Владимир Бацалёв - Первые гадости
Тут открылась входная дверь, и Василий Панкратьевич с разбегу схватил вошедшего в объятья.
— Ну здорово, Кустым Тракторович! — протрубил он.
— Папа, ты чего? Не в себе? — спросил Трофим.
— Тьфу ты!.. Я не тебя ждал. Проходи.
— Здравствуйте, Василий Панкратьевич, — сказал Червивин, осторожно всовывая тело в квартиру.
— А ты чего приперся?
— Вы же поручили наблюдать Трофима до полного его повзросления.
— Продолжай наблюдение, — сказал Василий Панкратьевич. — Вот с Вероникой разделаюсь, примусь за Трофима. Береги его пока от девок, Андрей.
— Да я уж и так, и эдак… Вроде дядьки при нем. Кое-кто в комитете смеется за спиной.
— Не забуду, не бойся.
— У нас перевыборы секретарей скоро, — невзначай напомнил Червивин. — Я тут речь написал…
— Рановато тебе еще, — сказал Чугунов. — Секретаря заслужить надо.
— Может, третьим? — спросил сын эпохи. — Должность легкая, необязывающая. Гайдар в шестнадцать лет полком командовал.
— Ну ступай, ступай. Сына привел, иди отдыхай, — сказал Чугунов. — А ты куда намылилась? — спросил он дочь.
— В библиотеку, — ответила Победа.
— А Тракторович вот-вот?.. — спросил Василий Панкратьевич.
— Зачем я вам? — спросила Победа — Вы за меня все решили.
— Ты смотри там, в библиотеке! — погрозил пальцем Чугунов и подумал: «Черт знает что: уже в библиотеке разврат мерещится!»
Победа собралась не учиться, а к Макару Евграфовичу читать письма Аркадия, но напрямую она пойти не могла, потому что за ней юлил стукач Червивин, как привязанный, и вздыхал, изображая вздохами любовь. Он даже купил веточку мимозы и сунул в руку девушки.
— Зачем? — спросила Победа.
Червивин сделал вид, будто ни при чем, будто любуется небом и насвистывает. Девушка бросила цветок и пошла дальше, но сын эпохи поймал его на лету, мысленно похвалив себя за ловкость, и заскулил:
— Победа, ну Победа… я же того… тебя…
— Опять? — удивилась Победа.
— Я все время! — обиделся Червивин.
— А ты всех своих девушек отправляешь на комсомольские стройки после того, как вволю с ними набалуешься?
— Да ты-то тут при чем?! — удивился Андрей.
— Трофим мне все рассказал… У-у-у, коварная и растленная рожа! Бросил Сени, а она, может, тебя любила всей душой или по-матерински. Может, и на стройку поехала, как декабристка наоборот.
— Это грязный слух, пущенный моими врагами!..
Они шли мимо зоопарка За решеткой на заснеженной лавочке сидели старые знакомые: Чищенный, который ушел от алчной жены, жаждавшей бесплатных мясо-молочных продуктов, и заведующая этими продуктами, день ото дня, впрочем, терявшая свою долю контроля над потреблением благ, которые питают население и социализм.
— Ерофей, — сказала Антонина Поликарповна — Я сегодня кормила шакалов с ладони.
— Отлично! — сказал Чищенный.
— Возьми меня, наконец.
— Замерзла, что ли?
— Возьми меня кормораздатчицей. Я устала распределять, я хочу кормить всех поровну. А тут некому зайти с черного хода
— Напрасно ты так думаешь, — вздохнул Ерофей Юрьевич.
— У вас бегемотов показывают? — закричала Победа влюбленным который раз.
— На зимовке, — ответила Антонина Поликарповна влюбленной один раз. — Но тебе, Победа, покажем. Заходи.
— Ну, — сказала девушка Червивину, — иди и ударь бегемота.
Продрогший бегемот сидел в чане под струей теплой воды в клубах пара и всем видом просил не будить до весны в нем зверя. Червивин встал у торчавших из воды глаз и ударил кулаком по тому месту, где, он думал, нос бегемота Глазки исчезли, по воде пошли пузыри.
— Ах ты, гад! — сказал Чищенный. — Садист! Живодер! — и, взяв сына эпохи за шиворот, пинком выбросил из теплого помещения в холодный сугроб.
Победа устыдилась организованной провокации и нечаянного издевательства над зимующим бегемотом, сбегала в магазин «Овощи — фрукты», купила у девушки со стальными зубами кочан капусты и попросила бегемота съесть вместо прощения. Тут к Победе подошел Леня-Юра, чтобы в очередной раз признаться в любви, но, испугавшись поверженного Червивина в заиндевевшем окне, завел светскую беседу.
— Говорят, мой новый тезка при смерти, — поделился сплетней Леня-Юра и пожалел тезку: — Недолго как он народом-то покомандовал!
— Можно подумать, в КГБ он пятнадцать лет подчинялся народу, — сказала Победа, которая шла к Макару Евграфовичу и поэтому вела себя вольнодумно.
— Опять водка подорожает, — предрек Леня-Юра
— А ты разве водку пьешь?
— Я? — упаси Боже. Но другие-то пьют.
— Значит, не сопьются.
За окном сын эпохи делал умоляющие знаки выйти Победе на улицу.
— Похвалы ждет, дебил, — сказала Победа — Думает, если он беззащитного бегемота стукнул, я за него замуж побегу.
— Сени прислала письмо, — сказал Леня-Юра, — хочет взять мою руку и сердце, готова жить в шалаше. Но я еще не сказал «да» и мама думает.
— А про Аркадия она ничего не пишет? — спросила Победа
— Не хотелось бы тебя расстраивать, — сказал Леня-Юра как бы в глубоком раздумье. — Ну ладно, раз просишь. Пишет, загуляли они там все. По вечерам ходят на тракторный завод, пьют одеколон, пристают к Сени, хотя у каждого по три девчонки…
— Вот как? — сказала Победа.
— Он — человек конченый, по всему видать, — сказал Леня-Юра — Грозится украсть автомат и пристрелить Десятое яйцо. Не жди его. Лучше приходи вечером кольцо мерить…
Победе бы усомниться (все-таки знала она Аркадия!), но вот такие теперь от обилия сплетен девушки легковерные да и юноши тоже.
В слезах, бросив Червивину и Лене-Юре: «Отстаньте, придурки!» — побежала она к Макару Евграфовичу, который нашелся расстроенным не меньше Победы.
— Я купил весы, — сказал глубокий старик, — перемерил покупки и повсюду обнаружил обвесы. Теперь сижу и распаляю в себе ненависть к советской торговле.
— У вас есть письма Аркадия? — спросила Победа.
— У нас почту закрыли на ремонт, — ответил старик.
— А меня опять замуж волокут, — пожаловалась Победа — И никакой моральной поддержки, чтобы устоять!
— Иди ко мне в дети, — предложил Макар Евграфович.
— То есть как? — удивилась Победа.
— Ну, поживешь тут где-нибудь, — объяснил глубокий старик. — Места еще на сто человек хватит.
— А кормить меня кто будет? — спросила Победа — Да и отец разыщет в два счета. Да и кошка не кормлена.
Она пошла домой, размышляя: мог Аркадий завести трех девушек или не мог? С одной стороны, он слишком занят наукой для такой глупости, с другой стороны, кто же в армии учится чему-либо, кроме боевой и политической подготовки, которая даже в импотентах распаляет инстинкты вожака-промискуитетчика?
«О, судьба завистливая! Неужели красота моя достанется Тракторовичу! Зачем только пошла я к бегемоту и встретила подлого Леню-Юру? Почему не убежала, заткнув уши? — думала Победа — Ах, Аркадий, Аркадий! Как мог ты забыть обо всем в куросмысловской казарме! Неужели три вертихвостки для тебя дороже меня одной? Даже временно, даже на расстоянии! Ты будешь рыдать у дверей загса, глядя, как я выхожу Победой Кабаевой!»
Дома она подошла к двери отцовского кабинета и услышала такой разговор: «Тракторович, зачем тебе Вероника, если честно?» — «Я Москва жить хочу. Большой ученый стать». — «А что? Правильно мыслишь. Нам нужны верные люди в науке».
Победа ушла к себе и легла в постель, даже не умывшись, в тоске и в слезах. И вот открылась дверь и вошел заутюженный и наодеколоненный Кустым Кабаев, как победитель, сел в изголовье и спросил:
— Ты знать, что мы шептать девушка в постель на ночь?
— Я все равно ничего не пойму, — ответила Победа
— Моя переводить, — прошептал Тракторович.
Поцелуй ядом проник сквозь щеку Победы, парализовав волю девушки. Она не могла и не хотела видеть, дышать, двигаться, сопротивляться, окруженная со всех сторон Кабаевым.
— Абдумбардат, — шептал Кабаев. — Абдумбардат бухтара руахунруа-хун…
«Все кончено, — подумала Победа, уходя в обморок. — Прощай, Аркадий. Верность моя сломлена, не уберег ты меня…»
Но с шумом распахнулась дверь, вбежал Василий Панкратьевич и, схватив коленопреклоненного Тракторовича за шиворот, прокричал ему на ухо:
— Помер! И этот помер! Что же будет, Кустым?! Я ведь почти ушел в горком!
— Вах-вах! — ответил Кабаев, вскакивая на ноги…
Наутро Победа успокоилась, одумалась, глядя на траур коммунистов, и решила ехать в Куросмыслов по теплой погоде, проверить все своими впечатлениями. «А если Тракторович не отвяжется до проверки, я украду его партбилет, и тогда в глазах папы он потеряет всякое значение»…
Заложив сотый полевой штаб по периметру безбрежной пашни, Аркадий, Простофил и Девяток яиц стали возводить забор, теряясь в догадках: зачем огораживать полевые штабы? Пользуясь дисциплинарными послаблениями на местности, Простофил и Девяток яиц ежедневно удирали в общежитие работниц ГРЭС и тянули с собой Аркадия.
