Хельмут Крауссер - Сытый мир
В семнадцатичасовом выхлопе машин скапливается такая ярость, что фонари могли бы снова стать виселицами. Всё это железо, стоя в пробках, тупо продвигается вперёд. Совершенно бессмысленные гудки. Гнев.
«Лас-Вегас» — это большой игровой центр, полный флипперов, электронных приборов и игровых денежных автоматов.
Мы входим туда и видим кое-что интересное. В дальней части помещения стоят тридцать видеокабин с разнообразным порно, это скучно. Зато впереди всё кишит, свистит, грохочет и звенит. Яркие экраны пестрят падающими солдатами в джунглях, гориллами, которые уносят в лапах белых женщин, и просто жадными жёлтыми кругами, пожирающими синие точки. На одном экране над ландшафтом летают тарелочки, которые нужно расстрелять из лазерного оружия. Можно побоксировать с тренировочной грушей и посмотреть по шкале, какая у тебя сила удара. Можно сыграть в старомодный настольный футбол или в бильярд, а можно скоординировать посадку на Луну.
У видеокабинок служитель с ведром и веником вытирает с пола сперму. А перед кабинками — что там творится? Там стоит совершенно новый аппарат, и с дюжину взволнованных мужчин толкутся перед ним. Пойдём и мы взглянем, что там происходит. Фантастика: видео-стрип-покер — автомат!
Можно выбрать себе кого-нибудь из двенадцати женщин и двух мужчин — кого тебе захочется увидеть раздетым. И потом начинается игра: на нижнем, маленьком, экране раскладываются веером пять игральных карт. Если выпадает две «пары», то стрип-гёрл снимает с себя одну вещичку. Если выпадает меньше, она снова натягивает на себя уже снятую вещь и в дополнение говорит какую-нибудь гадость, например: «Тебе меня не видать как своих ушей, ты, дрочист-трубочист!» За «улицу» она снимала две вещи, а за «полный зал» даже три.
Молодой парень, сидящий у аппарата, терпел поражение. Он довёл было герлу уже до бретелек, но тут у него пошла плохая карта, и она принялась надевать одну тряпку за другой, обзывая его «нестояком» и «полным импотентом».
Дюжина мужиков отвечали ей тем же.
— Покажи-ка ей!
— Дай ей, сучке!
— Ну, шлюха!
Они взвинчивали себя.
Если разобраться — в трёх метрах от них стоят наготове сто двадцать восемь порнофильмов, там всего за одну марку можно стать свидетелем самых безобразных оргий, лишённых всяких табу, — получишь всё, чего душе угодно. А этот парень перед аппаратом скинул в щель од ну за другой уже шесть марок и пока не добрался даже до титек.
Что лишний раз доказывало, в чём всё дело.
— Вау!
— Да-а-а!
— Ну, сейчас мы её достанем!
Игроку выпал «королевский гнев»! Это стоило четырёх предметов одежды. Азиатская видео — гёрл посредственной внешности стянула куртку, блузку, левый и правый чулок. Ху-у! Йе-е!.. Она нас хвалит. Ах, две «пары»! Теперь ей придётся показать грудь! Хе? Каково? Ткк нет же, она снимает подвязки — куда это годится! Какая наглость! Вот гадюка!
Опять пошла плохая карта. Фильм стал прокручиваться назад. Желтокожая ветреница снова натягивает на правую ногу подвязку и говорит нам, какие мы вялые мешки. Вот дерьма кусок!
Не давать ей спуску! Разгорается дискуссия… Один выступает за то, чтобы смешать все карты, другие хотят пробиться до «улицы». Игрок выбирает первый вариант и оказывается прав.
— Победа!
— Вот она, муисики, вот она!
— «Полный зал», есть!
Нам снова везёт в игре! Три предмета одежды. Подвязка, шарф и бюстгальтер. Вот она где у нас! Тёпленькую накрыли! Отвратительные титьки, вкривь и вкось, но кого это колышет… Йух-ху-хух! Теперь мы хотим больше… мы уже так близки к последней черте!
Четырнадцать мужчин стоят у экрана, наперебой кричат, учащённо дышат и ругаются, клянут и потеют. Держат большой палец за игрока. Разочарованно стонут из-за плохого расклада и на злобную брань этой сучки отвечают поднятым вверх средним пальцем.
Несколько раз победа переходила из одних рук в другие… Бюстгальтер долой, бюстгальтер обратно на грудь, долой, обратно на грудь… Потом «тройня». Мы добьёмся, мы таки добьёмся своего! Вот-вот! Сейчас! Бумм! Трусики падают на пол. Мы смогли, мы получили, что хотели!
Все горланят, ругая эту поганую щелкну, которой на самом деле и не видно. Однако все радостно обнимаются, все в восторге от победы. Азиатка сокрушённо признаёт своё поражение. Ликование идёт на убыль. Поздравляют игрока, хлопают его по плечу.
— Отлично сделано!
— Ну и долго же она сопротивлялась!
— Потная работа, а?
Том совершенно вне себя.
— Гениальная вещь! Почему раньше до неё никто не додумался? Вот уж кто-то на ней теперь заработает!
— А да где там… быстро надоест, я так считаю.
Юдит всё это время непонимающе наблюдала за происходящим. Она думает, что мы больные.
Вероятно. Кто может судить об этом? Я нахожу это забавным. Главное — бесплатное удовольствие.
Я обнимаю Юдит и закуриваю для нас две сигареты.
— Давайте будем жить, как короли во время смуты! Сегодня трон, завтра эшафот! Гуляем! Идёмте есть пиццу! Что вы имеете против?
Юдит встречает эту мысль с воодушевлением. Том нет. Он принадлежит к тому редкому сорту людей, которые не любят итальянскую кухню. Хорошо, пойдём есть пиццу с ней вдвоём. Мы назначаем с Томом место и время встречи. По дороге Юдит вцепляется в мою руку. Такие жесты я уже почти забыл. От этого во мне начинают посверкивать мелкоромантические молнии.
Что-то во мне пробуждается и прислушивается, что-то, спавшее долго, тяжело и без сновидений. Это что-то выпрямляется и размышляет, то ли ответить стучащему, то ли без памяти повалиться назад, в старые, пропитанные потом простыни.
Мы идём вдоль Солнечной улицы и сворачиваем налево. В Мюнхене есть целая сеть пиццерий, неправдоподобно дешёвых, и по большей части то, что в них подают, можно даже есть. Но зато там всегда полно народу, а обслуживание просто ниже всякого свинства. Приходится долго ждать, а официанты все как один заносчивы, повадились разговаривать в самом беспардонном тоне, а если вздумаешь пожаловаться, грозят тут же вышвырнуть тебя за дверь.
Мы сели за столик на улице, на тенистой террасе с видом на многоэтажную автопарковку, и заказали.
Полпива стоит всего две марки. Зимой сюда часто приходят бродяги, чтобы просидеть часа три в тепле за одной-единственной чашкой кофе.
Юдит играет вилкой и рисует фигуры на красной скатерти.
Я должен отгадать, что она рисует.
— Ракета?
— Нет, дом. А это?
— Хм… Динозавр?
— Почти. Носорог.
Под столом наши ноги встречаются. Похотливая судорога пробирает всю мою нервную систему; между нашими взглядами клубятся удушливые волны желания, словно аромат токования уличного сброда. Она так чудесно беспомощна, так неиспорченно неспособна плести драматургический узор эротической ситуации… поэтому вдруг ни с того ни с сего спросила меня, каких политических взглядов я придерживаюсь. Меня об этом не спрашивали лет десять, и я был рад, что не спрашивали. Что тут можно ответить, кроме того, что горизонтальная лево-правая политика своё отслужила и заменяется на верхне-нижнюю, северноюжную; но я отграничен от политики, я не хочу выстраивать себя ни по вертикали, ни по растру, нет. Она немедленно называет меня циником, но она неправа. Всё что угод но, только не это, а чтобы не расковыривать дальше кратер недопонимания и разночтений, я бесстыдно меняю тему.
Приносят еду. Мы долго сидим на этой террасе и подставляем себя свету, пока небо окончательно не чернеет.
Юдит начинает говорить о себе лишь через силу, неохотно. Она рассказывает о своей виоле, которой ей так не хватает. О своём домашнем животном — толстой морской свинке, о которой теперь некому позаботиться.
Истории о её родителях мне совсем не хочется слушать. Мы все не что иное, как экскременты наших родителей. Я не хочу об этом вспоминать.
Нет, её никогда не били. Защищённая, оберегаемая юность. Занятия балетом. Отец чиновник. Мать содержит в порядке отдельный дом и печёт сложные пироги. Когда я спрашиваю, почему она сбежала, она становится в тупик. Оказывается, ей всё действовало на нервы… Кажется, её обижает, что её прошлое меня мало интересует, потому что я скучающе прихлёбываю пиво. У неё выработался комплекс неполноценности на том основании, что она мало пережила.
— Ещё успеешь, — утешаю я её.
— Надеюсь.
Она цитирует песню её любимой группы, «Рухнувшие новостройки», в которой есть слова: «Без опасности нет красоты…».
— Ах да! Старый трёп! Жизнь, полная опасностей, — это, мол, круто! Да это дерьмо несусветное — жить опасно! Ты это поймёшь довольно скоро.
— Но ведь живёшь же ты опасно!
— Я? Как бы не так. Это бывало разок-другой. Все мои отношения вполне упорядочены.
Все, за исключением Ирода, думаю я после этих слов. Но я не хочу её тревожить.
