Хельмут Крауссер - Сытый мир
— Если бы это была кола… — говорит Юдит.
— Нет проблем! — орёт Том и снова бежит в супермаркет.
Этот парень — просто феномен. Я его очень люблю.
На сей раз, помимо заказанной баночки колы, он тащит целую шестиместную упаковку пива. И орущую кассиршу на хвосте. Приходится нам заложить спурт. Ну, это было нечто! В первый раз случилось такое, чтобы Тома засекли.
— Кажется, я испортился! — запыхавшись, говорит он, глотая слова, смертельно бледный.
— Не бери в голову!
— Увы! Наверно, я старею!
— Да тебе всего двадцать!
— И что же в этом хорошего?
Он тяжело ранен: глубоко задета его воровская честь. Юдит не понимает ситуацию, но улыбается. Ей понравилось удирать от погони.
Том скрестил руки за спиной и понурил голову. Вид у него совершенно убитый. Одну за другой он опорожняет три банки пива. Надувшись, он предлагает отправиться в Луитпольд-парк и подняться там на Насыпную гору. Хорошее предложение.
День становится жарким, а тут, на горе, хорошо поваляться в тени, поглядывая на голубую чашу открытого бассейна. Насыпная гора усажена тополями и липами, буками и ивами, и если на неё посмотреть в хорошем расположении духа, она вполне сойдёт за кусочек Тосканы. Дорожки тут асфальтированные, они ввинчиваются в гору тремя пересекающимися спиралями. На вершине стоит чёрный металлический крест. Он не очень мешает. Мы ложимся на склоне холма, повыше горки для санок. Мягкая трава, она просто усыпляет. Ребёнком я часто здесь играл, тут повсюду валялись одноразовые шприцы, с толикой крови внутри. Бёдра у Юдит очень стройные. Том поёт застольную песню. Куда я попал? — оказался тут вместе с двумя детьми.
На лбу Тома всё ещё колеблется тень позора, пережитого в супермаркете, она заставляет его то и дело сжимать кулаки и рвать траву в бессильной ярости. Он вскакивает и уходит слоняться. Юдит хочет, чтобы я потрепал её по загривку. Язычок у неё заходил ходуном. Вскоре она впустила к себе мою руку. Волосы у неё на лобке на ощупь очень мягкие. Мне попадались женщины, поросль у которых походила на жёсткую стальную проволоку.
Ткм всё увлажнилось, Юдит развела ноги, чтобы мне удобнее было проникнуть к ней. Одно переживание успеха за другим. Это делает меня неуверенным. Здесь можно было бы безотлагательно потрахаться. Мы лежим между двумя кустами, на холме почти никого нет, все дети в школе. Юдит выдыхает мне свою готовность. Я извлекаю на воздух мой паяльник. Юдит осторожно берёт его в руку. О-е, всё это не сулит ничего хорошего. Если я его сейчас всуну, то кончу ещё до того, как целиком окажусь внутри. Я это заранее чувствую. Проблемы с преждевременным извержением в последний раз были у меня в восемнадцать лет. В те времена я, перед тем как воспользоваться шлюхой, испрашивал у неё разрешения ненадолго забежать в туалет, сдрачивал там порцию, и только после этого всё шло уже лучше-хотя бы было за что деньги отдавать.
С ума сойти — это же шестнадцатилетняя девчушка… Это вообще-то хоть не запрещено законом — дрючить таких? Она стаскивает свои джинсы до колен, и тут возвращается Том.
Юдит быстро натягивает штаны.
— Эй, Хаген, там валяется один труп…
— О нет! Скажи ему, пусть объявится попозже!
— Я только хотел… я же… поделиться… Я вам помешал?
— Юдит, — шепчу я, — извини, я отлучусь на минутку, ладно?
— Что, там правда лежит труп? — простодушно спрашивает она.
— Да нет же… Это просто такой узкоспециальный, профессиональный термин… Ну, хочешь, пойдём с нами!
Мы втроём идём на другую сторону холма. Ткм, неподалёку от цветущей вишни, лежит мужчина, спит мертвецким сном. От такого можно кое-чем поживиться. Я показываю Юдит знаками, чтобы она оставалась на месте и не удирала.
Сон у пьяных часто бывает более чутким, чем кажется на первый взгляд. Мы с Томом пристраиваемся рядом с ним. Из его заднего кармана выглядывает уголок кошелька. Вытянуть его ничего не стоит. Для этого нужно одной рукой держать материю, натягивая её против движения, а другой осторожно, без рывков, но и без остановок, вытянуть кошелёк. Человек не пошевелился. На вид ему около пятидесяти, жирный, давно не брившийся. Неподходящее время напиваться. Я прислушался к его дыханию и ничего не услышал. Уже из сугубого любопытства я слегка толкнул его ногой. Он никак на это не отреагировал. Не издал ни храпа, ни всхлипа. Ничего.
У меня волосы на загривке встали дыбом.
— Он совершенно вне себя…
— Что?
— Я думаю, он уже там. Это настоящий труп, неподдельный.
— О Боже, — Том побледнел.
На руке мёртвого были красивые часы. Я медлил.
— Пошли, отрываемся! — скомандовал Том.
Но я хотел проявить благоразумие. Ведь мёртвому часы были уже ни к чему. В вечности времени нет. Проклятие, но ведь для этого мне придётся дотронуться до его запястья, покрытого подозрительными пятнами.
Юдит присела на корточки рядом со мной, выпучив глаза.
— Он правда мёртвый?
— Похоже на то!
— Ты нацелился на его часы, да?
— Да. Но боюсь, что для этого я слишком боязлив.
Она дважды сглотнула. После чего её пальчики, её нежные подвижные пальчики отстегнули часы мёртвого. Уму непостижимо. Она протянула мне эти часы. После чего её глаза наполнились слезами от жалости к этому неизвестному.
— Зачем ты это сделала?
— Я хотела тебе доказать, — всхлипнула Юдит. — Я не вернусь домой к маме!
Она немного похныкала у меня на груди. Потом мы ушли.
Когда она успокоилась, мы заглянули в кошелёк. ”Шм было восемьдесят пять марок. Сорок из них я отдал Тому. Вид у него был растерянный.
Юдит не пожелала взять часы, ей хотелось, чтобы её продолжали утешать, она уткнулась носом мне в грудь, прильнула ко мне.
Часы взял я, а ей отдал сорок пять марок. Но их она тоже не хотела брать. Ну и ладно. Я разыграл небрежность.
— Ну посмотри, покойник всё равно уже мёртв, для него всё кончилось. Если у него где и припрятан сундук, на нём уже сидит пятнадцать человек. Такова жизнь. Забудь об этом, наплюй!
Мы вернулись на своё старое место и некоторое время молчали. После этого всё вошло в привычное русло. Том снова принялся молоть языком насчёт своей неудачи в супермаркете, и в конце концов у нас с Юдит не осталось никаких причин не продолжить то, что было прервано на самом интересном месте. Юдит тёрлась ногой о мою ногу.
— Всё в порядке?
— Да, — шепнула она.
— Ты оказалась очень храброй. Теперь я верю, что у тебя всё получится.
— Спасибо.
— Эй, Том, а не мог бы ты оставить нас на полчасика?
— М-да-а… Ну, ладно…
Он сказал это завистливым тоном и зашагал вниз по саночной горке.
— Ну, давай?
Юдит кивнула.
— Сейчас всё будет по-другому.
— Да-да.
Я стянул с неё одежду. Она оглянулась по сторонам, не видит ли нас кто-нибудь. Раздевшись донага, мы смотрели друг на друга. У неё на бёдрах было несколько синяков. Я ничего о них не спросил. Мы стали тереться друг о друга. Моя Красная Шапочка выглянула наружу. Я попробовал Юдит языком. Вкус был кисловатый. Как сбежавшее молоко, смешанное с лимонным соком. Ну хорошо. Маленький недостаток. Слижем, пока она не растопится, пока не разогреется, не разбухнет, готовая к приятию. Я очень осторожен. Мужчины, которым нравится дефлорировать, должно быть, законченные деспоты. Ведь это очень торжественная мысль. Она забудет сотни своих сношений, но первое — никогда. А может, это тоже всего лишь тщеславная иллюзия?
Ну вот, теперь, кажется, путь подготовлен. Всё на мази. Сейчас. Сейчас… О-о-о!..
И тут внезапно я чувствую, что кто-то стоит у меня за спиной! От ужаса мой член скукожился до величины большого пальца.
Ирод, ах ты извращенец, скотина! Или это не он?
Я покосился в сторону. Юдит коротко вскрикнула.
Этого не может быть. Это не может быть правдой! Этого не может быть ни здесь, ни где — нибудь ещё!
Над нашими телами с самым заинтересованным видом стояла овчарка. Морда её поднималась и опускалась. Она смотрела на нас, склонив голову набок, вывалив свой язык. Она стояла неподвижно, не сводя изумлённых глаз с происходящего.
— Пёс, пошёл отсюда!
Никакой реакции.
— Сматывайся!
Я зарычал и показал ему зубы.
Он слегка наморщил лоб. И потом засмеялся. Это было отчётливо видно. Мои зубы показались ему смешными.
— Эмиль!
Это кто-то крикнул. Поскольку я всё ещё лежал на Юдит, мне пришлось вывихнуться, чтобы увидеть кричащего.
То был старый баварец в полном национальном облачении. Он издали потрясал своей тростью, призывая собаку.
— Эмиль! Ко мне, Эмиль! К ноге! К ноге!
Этот пенсионер в чулках до колен остановился в двадцати метрах от нас и не смел приблизиться, поскольку видел двух голых. А собака стояла в полуметре от нас и была расположена поиграть. Поучаствовать в наших играх. Откуда мне знать о её намерениях?
